Тайна - Страуб Питер - Страница 11
- Предыдущая
- 11/161
- Следующая
— Я хочу, чтобы ты поправился, Том Пасмор, — прошептал он, склоняясь над Томом, и тот разглядел среди морщин, прорезающих его лоб, те же темные тени, что и за спиной пожилого джентльмена. Седые волосы фон Хайлица тускло поблескивали. — Помни об этом, — прошептал он, и, отступив во тьму, которая, казалось, ждала его, исчез так же неожиданно, как и появился.
Небольшое окошко напротив кровати Тома было просто дырой, проделанной в грязно-белой стене. На стекле, вставленном в окно, виднелись следы старых пятен. Под потолком висела грязная паутина. Иногда она каким-то непонятным образом исчезала, а через несколько дней появлялась снова. Рядом с кроватью стоял столик со стаканом воды и книгами Тома. Под днищем столика был специальный поднос, который выдвигали, когда Тому надо было поесть. Возле двери стояли два зеленых пластиковых стула. Чуть подальше столика стоял специальный кронштейн, к которому крепились всевозможные емкости с растворами, которыми подпитывали Тома. Через открытую дверь Тому виден был больничный коридор, выложенный черными и белыми плитками, по которому сновали туда-сюда врачи, медсестры, нянечки, санитарки, уборщицы, посетители и ходячие пациенты. Даже когда дверь была закрыта, Том всегда чувствовал за стеной движение, кроме тех моментов, когда его особенно сильно одолевала боль.
В больнице было почти так же шумно, как в литейном цехе. Уборщики целыми днями мели коридоры, переговариваясь друг с другом и слушая на полную громкость радиоприемники. Тележки их грохотали, а металлические детали швабр громко скребли пол. Кто-то все время возил по коридору белье в прачечную, кто-то громко приветствовал посетителей, но чаще всего Том слышал чьи-нибудь крики или стоны. В то время, когда разрешено было посещение больных, целые толпы их родственников переговаривались в коридоре фальшиво бодрыми голосами, а дети бегали с громкими криками из одного конца в другой.
Но Том жил в мире физической боли и постоянной необходимости бороться с этой болью. Каждые три часа в палату заходила медсестра с белым пластиковым подносом, с которого она брала еще у дверей стаканчик, предназначенный Тому, а подойдя к кровати, подносила этот стаканчик к его губам. Затем наступил ужасный период, когда сладкая маслянистая жидкость, налитая в стаканчик, перестала ему помогать. В этот период одна из медсестер — чаще всего это была Нэнси Ветивер или Хэтти Баскомб, садилась рядом, брала его за руку и гладила по волосам.
И крошечные крупицы их сочувствия и сострадания немного усмиряли его боль.
Через минуту или две боль, поднимавшаяся из самой глубины его существа, начинала сдаваться, подобно огромному зверю, которому захотелось вдруг спать, а потом постепенно притуплялась в отдельных частях его израненного тела.
Однажды, когда Том лежал в больнице уже третью неделю, доктор Милтон зашел в палату, когда он разговаривал с Нэнси Ветивер, одной из своих любимых медсестер. Нэнси была высокой блондинкой двадцати шести лет с близко посаженными карими глазами и глубокими складками в уголках рта. Нэнси держала Тома за руку и рассказывала ему о том, как жила на первом курсе в общежитии Шейди-Маунт и там давали пищу, от которой ее всегда тошнило. Том надеялся вытянуть у Нэнси какую-нибудь информацию о ночной медсестре, Хэтти Баскомб, которую немножко побаивался, но тут Нэнси взглянула через плечо и увидела входящего в палату доктора. Она крепко сжала руку Тома.
Взгляд доктора Милтона упал на их сплетенные руки, и Том увидел, как он нахмурился. Нэнси осторожно отпустила руку Тома и медленно встала.
Доктор Милтон потер ладонью двойной подбородок и неприязненно взглянул на Нэнси, прежде чем повернуться к Тому.
— Сестра Ветивер, не так ли? — уточнил он.
На груди Нэнси висела табличка с именем, и Том не сомневался, что доктор наверняка встречался с ней раньше.
— Да, — сказала девушка.
— Разве в ваши обязанности не входят более важные вещи?
— То, что я делаю сейчас, — очень важная вещь, доктор Милтон, — сказала Нэнси.
— Так вы считаете — как бы это лучше сформулировать, — что полезно в медицинском отношении жаловаться этому мальчику из хорошей — из очень хорошей семьи — на баранину, которую вам давали в общежитии для медсестер?
— Именно так я и считаю, доктор, — Нэнси не собиралась сдаваться.
Несколько секунд врач и медсестра молча смотрели друг на друга. Потом доктор Милтон, видимо, решил, что не стоит тратить время на обсуждение вопросов медицинской этики с подчиненными. Он тихо вздохнул.
— Я попросил бы вас подумать о том, скольким вы обязаны этому заведению, — сказал он усталым голосом, словно произносил эту фразу несколько раз в день. — В этой палате лежит очень важный пациент, — он дружелюбно улыбнулся Тому. — И мне надо сейчас им заняться, сестра Ветивер. Дедушка этого мальчика, мой друг Глен Апшоу, по-прежнему один из членов больничного совета. Может быть, вы будете настолько добры и позволите мне приступить к осмотру?
Нэнси отошла от постели Тома, и доктор Милтон склонился над ним.
— Сегодня мы чувствуем себя лучше, правда? — спросил он.
— Думаю, да, — сказал Том.
— Как твои боли?
— Иногда они очень сильные.
— Ты очень скоро встанешь на ноги, — заверил его доктор. — Природа — великий доктор. Думаю, надо увеличить тебе дозу лекарств. — Он выпрямился и снова посмотрел на Нэнси. — Может быть, нам стоит увеличить дозу лекарств, как вы считаете?
— Над этим стоит подумать, сэр, — сказала Нэнси.
— Что ж, очень хорошо, — он похлопал ладонью гипс на ноге Тома. — Так и знал, что мне полезно будет зайти сюда и поболтать с мальчиком. Да, очень полезно. Все идет как надо, сестра?
Нэнси улыбнулась доктору, лицо ее едва уловимо изменилось — стало старше и чуть грубее, циничнее. Теперь оно казалось Тому менее красивым, но более внушительным.
— Конечно, — произнесла Нэнси и взглянула на Тома. И глядя в ее глаза, он вдруг понял: все, что говорил сейчас доктор Милтон, не имеет ровно никакого значения.
— Сейчас запишу новые назначения в его карточку, — сказал доктор, доставая ручку.
- Предыдущая
- 11/161
- Следующая
