Охотники за Костями (ЛП) - Эриксон Стивен - Страница 49
- Предыдущая
- 49/229
- Следующая
Он странствовал с даром спасения. Должен был что-то сделать с зеленым свечением рук и преследующими его духами. Что-то сделать со своим прошлым и с тем, что видел в будущем. Но он принадлежит Тричу, Летнему Тигру. "Никакого примирения".
Сциллара выбрала гладкую полку и легла, растянувшись, откинув голову на руки, мельком заметив, как выпирает живот. Уставилась на жесткую выпуклость того, что недавно было нежной плоскостью… постаравшись скрыть отвращение.
— Ты понесла ребенка?
Она взглянула вверх, на лицо Резака, забавляясь заре понимания, расширившей его глаза, заполнившей их тревогой.
— Бывают в жизни невезенья, — сказал он. — Позор богам.
Глава 6
Прочерти линию кровью и, встав над ней, резко потряси гнездо пауков. Они упадут по эту сторону, упадут и по ту сторону. Так пали боги, будучи наготове, приземляясь на ноги, когда затряслось небо, пали среди разорванных звеньев паутины — жестоко порванных нитей давно заготовленных планов и схем — и вскричали под шум ветра, живого, порывистого и мстительного, объявившего языком грома, что боги вступили в битву.
Прищурив глаза, спрятанные за щелями большого шлема, Корабб Бхилан Зену'алас изучал женщину.
Гонцы и чиновники мелькали вокруг нее и Леомена Молотильщика, словно листья в бешеном водовороте. "А эти двое стоят как камни. Валуны. Как… укорененные, да, укорененные в скальном основании". Капитан Воробушек, ныне Третья Воробушек. Малазанка.
Женщина и Леомен… ну что же, Леомен любит женщин.
Да, они стоят, обсуждая детали, заканчивая подготовку к неизбежной осаде. Их окутал тяжелым туманом запах секса и наглой самоуверенности. Он, Корабб Бхилан Зену'алас, скакал у бока Леомена из битвы в битву, он не раз спасал ему жизнь, он сделал все, что от него требовали… Он был верным. Но она — о, она была желанной.
Он твердил сам себе, что это не важно. Что были и другие женщины. Что и сам он время от времени брал себе женщин, хотя, конечно же, не тех, которых знал Леомен. Что все они оказывались ничем перед верой, исчезая перед ликом суровой необходимости. Глас Дриджны Открывающей, глас опустошения и разрушения, перебивал любой зов. Так и должно быть.
Воробушек. Малазанка, женщина, помеха, возможная совратительница. Ибо Леомен Молотильщик что-то таит от Корабба, и такого не бывало прежде. Это ее вина. Позор. Нужно что-то сделать, но что?
Он поднялся со старого трона фалах'да, презрительно отвергнутого Леоменом, и прошел к широкому стрельчатому окну, открывающему взорам внутренний двор. Внизу та же суетливая беготня, клубы пыли в раскаленном на солнце воздухе. За стенами дворца блеклые крыши И'Гатана, развешанное белье, трепещущие под ударами ветра навесы, купола и цилиндры складских помещений, называемых "мэтгара" — вместилищ запасов оливкового масла, прославившего город и его предместья. В самом центре города возвышается восьмиугольный, чудовищно ветхий, окруженный контрфорсами храм Скалиссары; его купол походит на горб, обвешанный пестрыми лохмотьями позолоченных и медных листов, затейливо разрисованный потеками птичьего помета.
Скалиссара, Богиня Олив, почтенная покровительница города, давно потеряла уважение людей. Слишком много завоеваний не смогла она остановить, слишком многие стены позволила разрушить и слишком многие ворота разбить. Кажется, город может вечно восставать из праха; но его богиня оказалась способной на гораздо меньшее число воскрешений. После недавнего завоевания она не сумела вернуть влияние. Строго говоря, она вообще не вернулась.
Теперь храм освящен во имя Королевы Снов.
Иноземная богиня. Корабб поморщился. Ну, может, не совсем иноземная, однако…
Статуи, возвышавшиеся на углах городских укреплений, с пухлыми мраморными руками, поднятыми над головой — в одной руке оливковая ветвь, в другой новорожденный младенец, пуповина обвита вокруг руки и спускается вниз, соединяясь с животом матери — эти изваяния исчезли. Разрушились во время последнего взрыва. Ныне на трех углах стоят только пьедесталы с ногами по лодыжки, а на четвертом не осталось вообще ничего.
Во дни ее господства каждого найденыша женского пола именовали в ее честь; но, будь он женского или мужского пола, каждый брошенный ребенок попадал в храм, где его кормили и учили путям Холодного Сна, мистического ритуала, связанного с разделенными духами или как там — эзотерические культы не входили в сферу интересов Корабба. Но Леомен был именно таким найденышем, и пару раз он начинал рассказывать о своем прошлом, когда дурханг или вино развязывали ему язык. Желание и необходимость, война внутри человеческой души — вот самая сердцевина Холодного Сна. Корабб мало что понял. Леомен жил под руководством храмовых жриц всего несколько лет, а потом непослушание выгнало его обратно на улицу. С улиц он ушел в одханы, где жил среди диких племен, закаляясь солнцем и режущими тело песками Рараку, пока не стал величайшим воином, какого видели Семь Городов. По меньшей мере на веку Корабба. Разумеется, Фалах'дан Святых Городов в свое время имел великих поборников, но это были не вожди, они не обладали знанием необходимых для командования уловок. К тому же Дассем Альтор и его Первый Меч изрубили их в куски, и этим все сказано.
Леомен запечатал И'Гатан, запер в пределах новых городских стен запас оливкового масла общей ценой в "королевский выкуп". Мэтгара были заполнены до краев, купеческие гильдии вопили — хотя очень тихо, ведь недавно разъяренный Леомен утопил семерых торговцев в дворцовом Великом Мэте. В их собственном оливковом масле. Жрецы и ведьмы умоляли продать хоть стакан получившейся янтарной жидкости.
Воробушек вступила в командование городским гарнизоном — сборищем ленивых, вечно пьяных подонков. Первая же инспекция казарм показала, что "военный лагерь" является мерзким гаремом, полным дыма, а также тусклоглазых мальчиков и девочек, давно привыкших прозябать среди ужасов извращений и рабства. В первый день казнили тридцать офицеров. Самого старшего по званию обезглавил лично Леомен. Детей собрали, пересчитали и раздали по храмам с приказом исправить нанесенный им вред и максимально полно стереть память о прошлом. Солдатам велели до блеска начистить каждый кирпич казарменных стен, каждую черепицу; Воробушек начала учить их борьбе с осадной тактикой малазан — предмет, в котором показала подозрительно большие знания.
Корабб ей не доверял. Это же очевидно! Почему она решилась сражаться против своего народа? На такое готов только преступник, изгой, а разве можно верить преступникам? Нет, в ее горьком прошлом явно хватает предательств и жестоких убийств — и вот она раздвигает ножки под Фалах'дом, Леоменом Молотильщиком, самым страшным воином известного мира. Ему бы осторожно следить за ней, не отпуская рукояти новой сабли, готовясь при малейшем сомнении разрубить девку напополам, от головы до паха, а потом наискосок — хрясть! хрясть! — с правого плеча до левого бедра, с левого плеча до правого бедра. И смотреть, как она разваливается. Да, всего лишь необходимая казнь. При первом намеке на измену.
— Отчего у тебя такое просветленное лицо, Корабб Бхилан Зену'алас?
Воин напрягся, повернулся. Воробушек стояла рядом. — Третья, — кисло улыбнулся он. — Я думал…э… о грядущей крови и смерти.
— Леомен сказал, что ты самый разумный изо всех. Теперь я боюсь к остальным вашим офицерам даже подходить…
— Ты боишься осады?
— Конечно. Я знаю, на что способны имперские армии. Говорят, среди них Верховный Маг, и это самая тревожная новость.
— Их командующая — простая женщина. Никакого воображения — по крайней мере, она не потрудилась его показать.
— Вот что меня особенно заботит, Корабб Бхилан Зену'алас.
- Предыдущая
- 49/229
- Следующая