Полуночный Прилив (ЛП) - Эриксон Стивен - Страница 54

«Да! Все Оплоты, кроме одного…»

— Что-то ее остановило, — прошипела Серен Педак, отпуская руку Удинааса.

Но теперь он сам повернулся к ней и схватил за руку. Она метнула гневный взгляд, попытавшись вырваться. Он подтащил ее к себе. — Это не твой мир, аквитор. Тебя никто не звал. Так что стой и молчи… или уходи.

— Пустой Оплот, — заговорила Ведьма, широко улыбаясь, — воистину переполнен. Бойтесь братьев! Слушайте! Кровь свила сеть, что уловит весь мир! Никто не убежит, никто не найдет убежища! — Правая ее рука дернулась, разбрасывая старинные плитки по полу. С балок под крышей сорвались голуби — дикое, хаотическое биение крыльев. Они безумно кружили, дождем роняя перья.

— Сторожа стоят на месте, словно стали камнем! Их лица — маски ужаса. Госпожи танцуют танец расстроенных желаний. — Глаза ее оставались закрытыми, но тем не менее она показывала на ту или иную плитку, хрипло объявляя их принадлежность. — Рыцари пробились сквозь лед и холодная тьма грядет, раскрывая гибельные объятия. Ходоки не могут остановиться, растущий поток несет их вперед. Спасители…

— Что такое? — вопросила Серен Педак. — Она сделала их множественными — игроки в Оплоте Пустого Трона — бессмысленно…

— … видят друг друга, и оба обречены, и подобно им стоят Предатели, и вот что лежит перед нами, пред всеми нами. — С этими словами голос Ведьмы угас, подбородок вновь опустился, голова склонилась на грудь, длинные волосы завесили лицо.

Голуби всё летали по кругу — единственные звуки в обширном пространстве сарая.

— Претенденты на Пустой Трон, — прошептала Пернатая Ведьма горестным тоном. — Кровь и безумие…

Удинаас медленно разжал хватку на руке Педак. Она не шевелилась, замерев на месте, как и все присутствовавшие. Удинаас удивленно хмыкнул и сказал аквитору: — Види…те ли, она вчера плохо спала.

Серен Педак рванулась наружу, под холодную стену ливня. Шипящий поток на гравии дорожки, крошечные речки, прорывающие русла в песке. Дальний лес, казалось, опутан сетью веревок и нитей. Море и река гневно ворчали. Словно весь мир тает, обращаясь в воду.

Она замигала — на глаза набежали холодные слезы. Вспомнила игры эдурских детей, беззаботное щебетание — тысячу мгновений назад, так давно для ее памяти, словно это были чужие воспоминания. О временах, когда все было скользким и бесформенным.

Воспоминания, бегущие и бегущие к морю.

Словно испуганные дети.

В той битве, когда Зерадас Бун омыл себя кровью, сабля меруде раскроила ему правую щеку, рассекла скуловую кость, верхнюю челюсть и часть нижней. Жестокая рана долго не заживала, потому что нить, которой зашили зияющую дыру во рту, вызвала воспаление, прежде чем товарищи сумели донести воина в ближайший лагерь хиротов. Целитель сделал все, что смог — вытянул заразу, срастил кости; но извитый шрам, следы неровных стежков и втяжение плоти, вызвавшее некоторое смещение правого глаза книзу, остались навсегда. Лицо обрело странно унылое выражение, будто намекая, что некоторые раны души тоже остаются неисцелимыми.

Тралл Сенгар находился вместе с пятерыми товарищами у края ледника, смотрел на Зерадаса, мерявшего шагами просевший снег, на то, как вьется по ветру рыжий лисий мех его плаща. Позади остались земли арапаев, а вместе с ними — и ворчливое гостеприимство подъяремных эдурских племен. Воины — хироты оказались в одиночестве, и перед ними простерся белый, неровный простор.

Он выглядел безлюдным, однако арапаи рассказывали о ночных охотниках, больших, облаченных в меха убийцах, что выскакивали из тьмы, сжимая в руках лезвия из черного железа. Они забирали в качестве трофеев члены тел, оставляя на снегу туловища без рук, ног и голов. Они не брали пленных и не оставляли тел своих собратьев, павших в схватке. Но обычно они нападали на одного или двоих охотников, обходя большие группы. Арапаи прозвали их Жекки, что приблизительно переводилось как «двуногие волки».

— За нами следят, — низким, сиплым голосом заявил Зерадас.

Фир Сенгар пожал плечами: — Ледяные пустоши не так пусты, как это кажется. Зайцы, волки, лисы, совы, медведи, эранаги…

— Арапаи говорили о громадных зверях, — бросил Рулад. — В буром меху, с клыками — мы видели слоновую кость….

— Старую кость, Рулад, — ответил Фир. — Найденную во льду. Похоже, таких зверей больше нет.

— Арапаи думают иначе.

Зерадас хмыкнул. — Они страшатся этих ледников, Рулад, и потому населили их кошмарными зверями и демонами. Суть вот в чем: мы увидим, что увидим. Вы пообедали? Теряем день.

— Да, — согласился Фир, вставая, — надо идти.

Рулад и Мидик Бун пошли по сторонам. Оба носили медвежьи шкуры, черные, с серебром у горла. В каждой руке, защищенной меховой рукавицей (подарки арапаев) было по копью, применяемому в качестве слег — при каждом шаге воины проверяли прочность снега. Зерадас двигался впереди, в пятнадцати шагах, а Тралл, Фир и Бинадас составляли ядро. Они волокли двое саней, загруженных тюками со снаряжением.

Говорили, что дальше на север подо льдами есть вода, остатки древнего внутреннего моря, а также схороненные под тонким снегом карманы и каверны. Внизу поджидало предательство, вынуждая их ступать медленно.

Ветер усиливался, кусая открытые участки кожи, им приходилось склоняться вперед, защищаясь от резких, ледяных порывов.

Несмотря на все схоронившие его под собой меха, Тралл чувствовал трепет перед силой холода, равнодушной и безмозглой, но всегда готовой похищать. Враг вторгался в него при каждом вдохе. Знобящее онемение, поток со слабым привкусом смерти.

Эдур намотали на лица куски шерстяной ткани, оставив лишь узкие просветы для глаз. Разговоры вскоре прекратились, они шли молча; даже хруст снега под меховыми мокасинами казался далеким и глухим.

Солнечное тепло, приход лета не одерживали побед в этих места. Снег и лед вздымались по ветру над головами, окружая насмешливыми миражами само солнце; это заставило Тралла подозревать, что метель движется над самой землей, а выше ледяные кристаллы висят недвижно целые сезоны, целые годы.

Он ненадолго поднял лицо, посмотрев вверх, гадая, уже не содержит ли блестящее, почти непрозрачное покрывало над головами замороженные воспоминания прошлого, мгновенные образы, запертые в каждом кристалле, носителей свидетельств всего, что случалось снизу. Множество судеб, может быть, доходящих до тех времен, когда тут было море вместо льда. Какие неведомые создания бороздили воды в загадочных долбленых каноэ тысячи лет назад? Не они ли стали Жекками?

Летерийцы говорят о Оплотах, странном пантеоне стихий, и среди этих Оплотов есть Ледяной. Будто бы зима рождена магией, будто снег и лед — орудия злокозненного уничтожения. Кое-какие намеки на это присутствовали и в легендах Эдур. Ледник, устремившийся, чтобы похитить землю, омытую кровью Тисте, наглая кража тяжело доставшихся территорий как акт мести. Может быть, ледяное произрастание какого-то заклятья, брошенного при последнем издыхании, предсмертный вызов.

Если тут существовало какое-либо чувство, то чувство старой вражды. Лед — вор жизни, земли и справедливой награды. Вечная тюрьма, скованная смертью и кровью. По всему этому он заслуживает ненависти.

Весь день они продолжали медленно, но уверенно идти через беспорядочное нагромождение торчащих ввысь ледяных обломков, что на расстоянии кажутся чисто-белыми, но вблизи открывают бесчисленные оттенки зеленого, синего и коричневого. Пересекали поля выветренного, плотного снега, лежащего волнами, как песчаные дюны. Переступали странные неровные полосы — там незримые силы вздыбили лед, толкая один край на другой, выгрызая проломы, будто твердый мир под ногами на самом деле бесцельно смещался.