Отважная охотница. Пропавшая Ленора. Голубой Дик - Рид Томас Майн - Страница 45

• Предыдущая
• 45/113
• Следующая

Мне удалось сесть в седло и удержаться в нем. Я сознавал, что, прежде чем наступит рассвет, мне необходимо ускакать как можно дальше. Теперь продвигаться вверх по ущелью было значительно легче, чем раньше, так как стало гораздо светлее — по-видимому, взошла луна. Видеть ее мне мешали утесы, но узкая полоса неба посветлела.

Я придерживал коня. Несмотря на слабость, у меня все же хватило бы сил ехать быстрее, но я понимал, что мне следует соблюдать крайнюю осторожность. Как ни странно, я теперь не столько оглядывался назад, сколько вглядывался вперед. Ведь не исключалась возможность, что мои преследователи уже проехали дальше. Они легко могли миновать это место, не заметив меня. Когда я пытался сесть на коня, перед тем как упасть в обморок, я отвел его несколько в сторону, за кусты, скрывавшие меня от всякого, кто проехал бы по прибрежной тропе. Днем преследователи, конечно, заметили бы меня, ночью же темнота помогла мне укрыться.

Все действительно произошло так, как я думал. Предположение, что краснокожие проехали мимо, оказалось справедливым, и, если б не моя осторожность, я столкнулся бы с ними лицом к лицу.

Я проехал уже милю, как вдруг мой конь поднял голову, и в ту же минуту остановился как вкопанный, не ожидая, чтобы я натянул поводья. Немного выше по течению реки послышались гортанные голоса. Впереди меня были индейцы! В какую сторону они ехали? Голоса становились громче — следовательно, индейцы приближались. У меня мелькнула мысль спрятаться за деревьями, но они показались мне недостаточно высокими — это были, скорее, большие кусты, и за ними мог скрыться только человек, но не лошадь. Несколько секунд я колебался, не зная, как поступить, а потом решил возвратиться на только что покинутое мною место, но не успел еще повернуть своего коня, как заметил темную расселину, оказавшуюся входом в боковое ущелье. Оно могло послужить хорошим убежищем, потому что там было еще темнее, чем в главном каньоне.

Не колеблясь более, я быстро и бесшумно въехал в него и, притаившись во мраке, снова стал прислушиваться. Вскоре до меня донесся топот копыт и голоса людей — я узнал язык арапахо. Конный отряд проехал мимо меня, направляясь обратно в долину. Несомненно, то были мои преследователи. Но все или только часть? Судя по долетавшим до меня звукам, их было не больше десяти — двенадцати человек. Может быть, остальные отправились дальше вверх по реке и еще не вернулись? Эта мысль помешала мне вернуться в каньон — я мог оказаться между двумя отрядами врагов, не имея никакой возможности ни отступить, ни пробиться вперед. Кроме того, индейцы могли расставить воинов вдоль прибрежной тропинки. Я решил отправиться дальше по боковому ущелью, а потом вернуться на караванную тропу где-нибудь выше. Этот план казался мне вполне осуществимым, и я, не раздумывая долго, поехал по ущелью, очень схожему с тем, из которого я только что выехал, с той лишь разницей, что в нем не было реки. Видимо, когда-то здесь был ручей, так как мой путь местами лежал по высохшему каменистому руслу.

Проехав около мили, я стал высматривать боковую тропу, но напрасно. С обеих сторон высились неприступные утесы. Выбора не было. Ехать вперед означало все дальше уклоняться от нужного направления. Я решил остановиться и ждать рассвета. Да и слабость моя не позволяла ехать дальше. Малейшее напряжение утомляло меня, и, так как непосредственная опасность, по-видимому, уже миновала, я счел благоразумным сделать остановку и, если возможно, отдохнуть, чтобы набраться сил. Спрыгнув с коня, я пустил его пастись и, завернувшись в теплую бизонью шкуру, вскоре погрузился в блаженный сон, более сладкий и естественный, чем то невольное забытье, в котором недавно пребывал.

Когда я проснулся, над скалами голубело рассветное небо, и на гребень одного из утесов падал золотистый луч — вестник восходящего солнца. Это было для меня знаком, что пора вставать. Заниматься туалетом не приходилось, а позавтракать было нечем, так что оставалось только сесть на лошадь и ехать дальше все по тому же ущелью, поскольку выбраться из него здесь было нельзя, а вернуться в долину Уэрфано значило опять попасть в руки врагов. Я все еще чувствовал некоторую слабость и довольно сильный голод, потому что прошло не меньше суток с тех пор, как я ел последний раз. В надежде найти что-нибудь съестное я огляделся, но кругом тянулись только гряды грозных утесов, почти лишенных растительности. Лишь кое-где по уступам ютились темные кусты можжевельника. Нечего было и рассчитывать найти здесь какие-нибудь плоды или съедобные корни.

Едва я подумал об этом, как, словно желая доказать обратное, передо мной появилось какое-то красивое животное, напоминавшее оленя. Но по форме рогов я узнал горного барана, жителя Кордильер. Он стоял неподвижно, как статуя, на остром выступе скалы, четко вырисовываясь на фоне розового неба. Нас разделяло расстояние не менее пятисот ярдов, но, даже если бы их было всего пять, животное все равно не подвергалось ни малейшей опасности, так как убить его мне было нечем! Я легко мог бы подкрасться к нему, прячась за камнями. Такая возможность делала его вид еще соблазнительней, но чем было зарядить ружье? И вдруг мне пришло в голову проверить, действительно ли оно не заряжено. Ведь индеец пытался выстрелить в меня. Я вытащил шомпол и сунул его в ствол. Он во что-то уперся. Ружье было заряжено! Не было в нем только капсюля на затравочном стержне, и поэтому оно дало осечку в руках индейца. По всей видимости, меня спасло то обстоятельство, что дикарь не умел обращаться с капсюльными ружьями. Благодаря еще одной случайности у меня оказался запас капсюлей. Индеец не разглядел ящичка в прикладе, приняв, вероятно, его медную крышечку за украшение. Когда я нажал на нее, целый запас маленьких медных капсюлей блеснул у меня перед глазами. Я насадил один из них на стержень и, соскочив с лошади, стал подкрадываться к барану. По мере того как я продвигался, почва становилась все более сырой. За поворотом ущелья я увидел рощицу тополей, между которыми поблескивали небольшие озерца, перемежавшиеся полосами ила. Такой прерывающийся ручей — явление нередкое в центральных районах Северной Америки.

Как я обрадовался, увидев воду! Ведь жажда мучила меня еще сильнее, чем голод. Не думая о том, что добыча может ускользнуть, я решил напиться и повернул к воде. И вдруг я увидел перед собой нечто настолько удивительное, что на минуту забыл и о жажде и о голоде. На сыром песке у края воды виднелись следы человеческих ног! Это были отпечатки мокасин, но очень маленьких, и я без колебания определил, что это были следы женщины — конечно, индианки. Такова была моя первая мысль, за которой немедленно последовал вопрос: уж не Су-ва-ни ли это? Но нет! Насколько я помнил, ноги ее были гораздо больше. Это были отпечатки узкой, изящной ступни, а четкость их говорила о легкой, упругой походке юности. Сперва я не сомневался, что следы принадлежали какой-то молодой индианке, потому что размер их вовсе не противоречил такому предположению. Но тут я заметил, что незнакомка ставила при ходьбе ноги носками наружу, чего никогда не делают индианки. Сомневаться не приходилось — эти следы принадлежали белой женщине.

Да, хотя это и казалось необъяснимым, я все же был уверен, что найденные мною следы оставлены белой. Несомненно, она прошла здесь совсем недавно. Убедившись в этом, я встал на ноги, и вдруг на той же полосе песка мне бросились в глаза следы волка! Однако, рассмотрев их поближе, я понял, что это отпечатки лап очень большой собаки, прошедшей по ущелью, очевидно, одновременно с женщиной, вернее сразу за ней, потому что собачьи следы местами перекрывали человеческие. Меня удивили два обстоятельства: белая женщина в таком месте, и мокасины у нее на ногах! Если бы не они, я подумал бы, что следы оставлены какой-нибудь из женщин каравана, может быть, даже той, что всегда царила в моих мыслях. Впрочем, эти мокасины, хотя и очень маленькие, были бы все-таки слишком велики для ее миниатюрной ножки.

• Предыдущая
• 45/113
• Следующая