Отважная охотница. Пропавшая Ленора. Голубой Дик - Рид Томас Майн - Страница 19

• Предыдущая
• 19/113
• Следующая

— В таком случае, ты отсюда живым не уйдешь.

— Значит, вы решили стать убийцей?

Я снова подчеркнул последнее слово и увидел, что оно произвело необычайное впечатление. Испугался ли он последствий или в его душе еще тлела искра человечности, а может быть — что, впрочем, было мало вероятно, — он устыдился своего недостойного поведения? Трудно сказать, почему, но после моих слов скваттер, казалось, немного присмирел.

— Убийца! — повторил он после небольшого раздумья. — Нет, нет, я не убийца! И без того уже плохо, когда тебя обвиняют в преступлении, в котором ты не повинен. Я не собираюсь совершать убийство, но теперь я тебе уже не позволю уйти отсюда. Минуту назад я этого хотел, но ты сам потерял шанс на спасение, назвав меня трусом. Нет, ты должен умереть. Готовься к смерти. Я тебе покажу труса!

— Конечно, трус!

— В чем же моя трусость?

— В вашем ничем не оправданном нападении на меня, особенно поскольку оно дает вам возможность стрелять первому. А что, если я сейчас сам застрелю вас? Вы видите револьвер в моей кобуре? Прежде чем вы вскинете свое ружье к плечу и прицелитесь в меня, я успею всадить в вас все шесть пуль. Если бы я так сделал, как бы вы это назвали? Не трусостью и не преднамеренным убийством?

Говоря это, я видел, как выражение лица моего великана-противника постепенно менялось. Казалось, в мозгу его созревало новое решение, вытеснявшее ранее намеченный план действий. Неужели я сумел пробудить его честь? Именно к этому я и стремился и теперь продолжал разговор в том же духе, ибо только это могло подействовать на человека такого склада.

— Вы не отваживаетесь действовать открыто? — насмешливо сказал я. — Вы хотите подло убить меня, а для этого нужно, чтобы ваш выстрел был первым.

— Это ложь! — крикнул гигант, выпрямившись во весь рост с такой величественной осанкой, какой я от него не ожидал. — Я не собираюсь убивать исподтишка, и первый выстрел мне вовсе не нужен. Не такой уж Хик Холт плохой стрелок, чтобы опасаться тебя и твоей хлопушки. И не так он дорожит жизнью, чтобы бояться ею рискнуть! Хоть ты и надутый индюк, но в подлости ты меня обвинить не сможешь! Однако ты, кажется, парень, не трус, поэтому я, пожалуй, сделаю по-другому.

— Как? — воскликнул я, пораженный этими словами и полагая, что они означают конец нашего столкновения. — Значит, вы хотите поступить по справедливости?

— Я хочу честно биться с тобой!

— Ого, дуэль?

— Дуэль, если это так по-вашему называется, мистер.

— Я согласен. Но ведь у нас нет секундантов?

— А ты думаешь, что два человека не способны честно драться без секундантов? Видишь пень у изгороди?

— Вижу.

— Так вот, мистер, становись перед ним или позади него, как тебе больше нравится. Здесь, у сарая, тоже есть пень — это будет мое место. Между ними ярдов двадцать. Годится тебе такое расстояние?

— Такое или другое — мне все равно, — ответил я машинально, все еще охваченный изумлением, не лишенным некоторой доли восхищения.

— Ну, так слезай с лошади и забирай с собой ружье. Мое при мне, как видишь. Думаю, что больше одного раза стрелять мне не придется, но, если бы я промахнулся, берегись: я заряжаю ружье быстро! И помни, мистер: один из нас не уйдет отсюда живым.

— А кто же подаст нам сигнал для первого выстрела?

— Это я уже обдумал. Не беспокойся.

— Как же вы это устроите?

— А вот как: у меня есть дома кусок оленины. Я принесу его сюда и брошу вон там, на середине поляны. Видишь стервятников на тех сухих деревьях?

Я кивнул головой.

— Ну так вот: нам не долго придется ждать, пока какой-нибудь из них бросится вниз на это мясо. Как только первая птица коснется его, это и будет сигналом. Так будет по-честному?

— Конечно, — все еще машинально отвечал я, так как именно честность его предложения не давала мне опомниться от изумления.

Этот человек не только изумлял — он просто обезоруживал меня, и его неожиданно изменившееся поведение совсем укротило мой гнев. Не задумываясь о возможных последствиях, я уже чувствовал, что совсем не склонен драться. Может быть, еще не поздно остановить эту бессмысленную дуэль? Такова была моя мысль, и, подавив свою гордость, я высказал ее вслух. Однако в ответ на такое миролюбивое предложение я услышал:

— Опоздал, мистер. Теперь уж это не выйдет!

— Но почему же? — настаивал я, сознавая с сожалением всю бесполезность этой попытки.

— Ты меня разозлил, и теперь, черт возьми, ты будешь драться со мной.

— Но, право же…

— Брось эту болтовню, а то, клянусь светопреставлением, я буду считать тебя трусом. Да я и раньше знал, что ты запросишь пощады!

— Довольно! — крикнул я, уязвленный этой насмешкой. — Я готов. Начнем!

Скваттер вошел в хижину и сейчас же вернулся, неся в руках кусок оленины.

— Ступай на место, — скомандовал он, — и помни: не стрелять, пока первая птица не слетит на землю. После этого можешь палить.

— Постойте, — сказал я, — надо сделать еще кое-что. Вы поступаете благородно, чего я, признаюсь, не ожидал, и этим заслуживаете право на жизнь. А ведь она окажется в опасности, если мне не повезет. Вас сочтут убийцей, а этого не должно быть.

— Что ты там еще выдумываешь? — буркнул мой противник, очевидно не поняв меня.

Не отвечая на его вопрос, я вынул записную книжку, открыл чистый листок и написал на нем: «Я был убит в честном поединке». Потом поставил число и подпись и, вырвав листок, протянул его скваттеру. С минуту он рассматривал написанное с озадаченным видом, потом, судя по его мрачной улыбке, я понял, что ему стало ясно мое намерение.

— Ты, пожалуй, прав, — протянул он, помолчав, — об этом я не подумал. Полагаю, что и мое имя на этой бумажке будет не лишним. Если подливка годна для гусыни, она подойдет и для гуся. Дай-ка мне карандаш. Я не больно учен, но подписаться, пожалуй, сумею. Ну-ка!

Положив бумажку на пень, он медленно нацарапал свое имя под моим, потом поднял листок и молча указал пальцем на подпись. После этого он снова положил документ на прежнее место и пригвоздил его ножом к пню с такой силой, что рукоятка задрожала. Все это он проделал совершенно хладнокровно, словно готовясь к самому обычному делу.

— Я думаю, — по-прежнему невозмутимо сказал он, — что теперь ветер не сдует бумажку, пока не станет ясно, кому ею владеть. Ну, а теперь начали. Сейчас я брошу мясо.

Я еще раньше сошел с лошади и теперь стоял возле нее, держа в руке ружье. Не сказав ни слова и даже не оглянувшись, я покорно направился к указанному мне пню. Я не опасался выстрела в спину. Поведение этого человека убедило меня, что я могу не опасаться предательства с его стороны. Я уже не считал его и трусом. Мое мнение о нем давно изменилось.

Должен признаться, что никогда еще я не готовился к схватке с такой неохотой. Я готов был не только взять назад свои слова о трусости моего противника, но даже отказаться от прав на участок, хотя и сознавал, что это может мне стоить чести и доброго имени. Ведь поступи я так, мне невозможно было бы появиться ни в Соумпвилле, ни вообще где бы то ни было. Даже среди моих светских друзей меня обвинили бы в малодушии, назвали бы трусом. Неотесанность моего противника не послужила бы мне оправданием, особенно после того, как он предложил мне честный бой. «Испугался», — был бы общий приговор. Кроме того, хотя скваттер и держал себя внешне спокойно, можно даже сказать — вежливо, я знал, что его решение непоколебимо. Выбора не было: я принужден был драться!

Дойдя до пня, я повернулся и стал лицом к моему противнику. Он тоже стоял у своего пня, держа в одной руке кусок оленины, а в другой — свое длинное ружье. Приближался миг, когда одному из нас предстояло покинуть этот мир! По лицу моего противника я видел, что поединок неизбежен, и решил покориться судьбе.

— Ну, мистер, — громко и внятно сказал Холт, — я бросаю мясо. Смотри же! Не начинать, пока какая-нибудь из птиц не слетит на землю. После этого можешь стрелять, как дьявол!

• Предыдущая
• 19/113
• Следующая