Ушкуйники - Гладкий Виталий Дмитриевич - Страница 43

• Предыдущая
• 43/70
• Следующая

Пришлось со стражниками расправиться. Поначалу оставили в живых лишь сарианта: выяснилось, что юный дворянчик очень боится смерти, поэтому разговаривать с ним было легко и просто. От него и узнали, что на все возможные пути следования беглецов маршал накинул «частую сеть». И «рваной» она была лишь в одном месте – со стороны моря. Потому-то беглецы к воде и направились.

Лодку и съестные припасы выменяли на лошадей в небольшом рыбацком селении. Немногословные фризы, скорее всего, заподозрили, что кони не принадлежат незнакомцам, но слишком уж грозный у них был вид: запросто могли забрать желаемое силой! К тому же кони стоили гораздо дороже не только лодки, но и всех хижин селения вместе с жильцами и их пожитками. Поэтому старейшина благоразумно согласился на пусть и необычную, однако весьма выгодную для рыбаков сделку.

В море вышли сразу, как только загрузили продукты. Поначалу фризы хотели всучить чужакам старую лохань, но Носок, ушкуйник со стажем, быстро их раскусил, и тогда хитрый старейшина, изобразив на лице смущение и раскаяние, предоставил в их распоряжение совершенно новую, надежную и вместительную лодку. Она столь юрко побежала потом по волнам, что беглецы в итоге расслабились, повеселели и даже разоткровенничались. В частности, Горислав с Венцеславом поведали наконец свою историю.

Оказалось, они были посланы киевским князем по каким-то делам в Кёнигсберг и нечаянно попали там на рыцарский турнир. Однако их победу на ристалище многие тевтонцы восприняли как личное оскорбление, в связи с чем и решили отомстить. Пока на прощальном пиру, устроенном маршалом ордена, русы чистосердечно братались с Бернхардом фон Шлезингом и Адольфом фон Бергом, немцы подсыпали им в вино сильное снотворное. Словом, очнулись они уже связанными и одетыми в грязные рубища с чужого плеча. Их везли на телеге в соляные копи, а конвоирами-кнехтами командовал сам Бернхард фон Шлезинг. Видимо, не смог отказать себе в удовольствии поизмываться напоследок над Венцеславом, опозорившим его, славного рыцаря, на всю Европу дерзким трюком, после которого он зарылся в песок арены как земляной крот. Тевтонец прекрасно сознавал, что возврата из соляных копей не бывает, поэтому был уверен, что о его бесчестном поступке никто и никогда не узнает…

На палубе когга беглецов встретили настороженно. Несколько арбалетчиков, не скрывая недружелюбных намерений, взяли их под прицел. И только когда Горислав, владевший швабским диалектом, поведал сочиненную на ходу историю, что по заданию маршала Генриха фон Плоцке они-де направлялись к одному из островов, где их ожидал корабль ордена, все слегка расслабились. А Гервиг Брамбах, представившись, смог даже выдавить из себя почти гостеприимно:

– Милости просим…

Конечно же хитрый купец не поверил ни единому слову из не очень складного рассказа могучего тевтонца, назвавшегося Йоханнесом Токлером. Однако и невооруженным глазом видно было, что все пятеро – сильные, бывалые воины, а значит, их помощь в предстоящей схватке с пиратами (те уже догоняли когг) будет неоценима. Гервиг Брамбах наскоро объяснил богатырю ситуацию, и тот, коротко кивнув, согласился примкнуть вместе с друзьями к наемникам. Впрочем, иного выхода все равно не было.

Приблизившись к борту, Горислав стал наблюдать за настигавшими их кораблями пиратов. Оценив навскидку соотношение сил, пришел к неутешительному выводу: сражаться с морскими разбойниками в открытом бою с тем числом ратников, которое имелось на когге, было бы безумием. «Нужно немедленно что-то придумать…» – билась в голове киевского воеводы, точно птичка в силках, одна-единственная мысль.

Окинув взглядом палубу, Горислав заметил матроса, неуклюже перевязывавшего в этот момент раненного в грудь арбалетчика. Из стоявшего рядом с ними небольшого бочонка матрос подливал понемногу в миску какую-то прозрачную жидкость и затем обмывал ею рану пострадавшего. Тот охал, морщился, стонал, ругался, но старался не дергаться, дабы не мешать своему врачевателю. Горислав принюхался. А затем бросился к Гервигу Брамбаху.

– Херр Брамбах, что это? – Горислав указал на бочонок.

– «Aqua vitae»[103], – ответил удивленный купец. – «Вода жизни»…

Горислав схватил висевший на бочонке черпак, зачерпнул немного жидкости, выпил и поморщился. «Ох, крепка!.. – оценил он мысленно. – Это хорошо. Сгодится».

– А еще у вас «aqua vitae» есть? – с надеждой спросил он у владельца судна.

– Да. Десять бочонков. Везу по заказу аптекарей…

– Прикажите своим людям поднять все бочонки на палубу! Да поживей!

– Зачем?!

– Потом объясню… – отмахнулся Горислав. – А еще мне потребуются тряпки – старые рубахи, портки… Словом, любая ветошь. А также несколько глиняных горшков или кувшинов.

Свойства «воды жизни» Гориславу были хорошо известны. Поначалу ее привозили в Киев генуэзские купцы, и использовалась она исключительно для лечебных целей, ибо была очень дорога. Когда же народ распробовал «воду жизни» на вкус, то скоренько переименовал ее в «хлебное вино», а спустя некоторое время научился изготавливать и сам. Разумеется, уже не только для врачевания. Мало того, что хлебное вино было весьма забористым, так оно еще и превосходно горело, и это его свойство вызывало у людей восхищение, граничащее с преклонением. Многие вообще считали прозрачную пьянящую жидкость с резким запахом даром богов.

Спутники Горислава, с ходу поняв его замысел, развили бурную деятельность. Сначала они выбили из всех бочонков пробки и вставили в отверстия фитили, смоченные в «воде жизни», а затем разожгли в жаровне угли, чем вызвали безмерное удивление у глазевших на их действия ганзейцев.

Тем временем корабли пиратов почти уже поравнялись с коггом. Действовали они слаженно, по давно отрабтанному методу: тотчас принялись зажимать судно Брамбаха в тиски, заходя с двух сторон.

– Добросишь? – спросил Горислав Стояна.

– А то… – широко улыбнулся парень. Бочонки с «водой жизни» весили не более восьмидесяти фунтов, а он такой вес и тяжестью-то не считал.

– Вот и отлично, – похвалил Горислав. – Будешь по моей команде бросать их вместе с зажженными фитилями на вражеские палубы. А мы, – он обернулся к остальным товарищам, – будем прикрывать его щитами.

Как ни странно, арбалетчики тоже начали повиноваться приказам лже-Токлера: они сразу почуяли в нем командира с большим опытом. И когда Горислав дал команду стрелять по кораблям «Виталийских братьев», арбалетчики, хотя расстояние для прицельной стрельбы было еще, на их взгляд, великовато, медлить не стали. Первым делом они начали бить по «вороньим гнездам» (так приказал Токлер) и благодаря большой скученности в них пиратов-стрелков очень скоро произвели в рядах противника существенное опустошение: практически каждый арбалетный болт достигал живой цели.

Пока длилась перестрелка, корабли сблизились едва не вплотную. И тогда в дело вступил наконец Стоян. Стоя на корме когга и будучи прикрыт щитами товарищей, он принялся швырять на палубы пиратских кораблей сначала бочонки с зажженными фитилями, а следом – горшки с пылающими угольями. По счастью, борт когга был несколько выше борта вражеской посудины, поэтому бочонки падали и разбивались именно там, куда силач-новгородец и намеревался ими угодить. Если фитиль на бочке случайно затухал, ему на помощь приходили уголья, и вскоре «aqua vitae», мгновенно воспламеняясь, горела голубоватым пламенем уже повсеместно. Горючая жидкость стремительно разливалась по палубам, просачивалась в набитые разным барахлом трюмы, и совсем скоро «братья» перестали соображать, что им делать: то ли идти на абордаж, то ли гасить пожар.

Но все-таки абордажной команде одного из кораблей удалось проникнуть на борт когга. Пока арбалетчики купца-ганзейца расстреливали «вороньи гнезда», орава «виталийцев» пробила брешь в защитниках левого борта и высыпала на палубу когга с гиканьем и свистом в предвкушении скорой победы: ну как в самом деле сможет противостоять им горстка людей, пусть и вооруженных, если одна только их абордажная команда втрое превосходит по численности экипаж противника?

• Предыдущая
• 43/70
• Следующая