Окровавленные руки - Стокер Брэм - Страница 3

• Предыдущая
• 3/4
• Следующая

Я внимательно слушал все, что рассказывал Джакоб Сэттл, но, признаюсь, временами с трудом понимал сказанное. В его голосе было столько потустороннего, грезящего; в его глазах было столько мистического, – порой мне казалось, что он смотрит сквозь меня, как сквозь пустое место, – в самой его манере произносить слова было столько величественного и так это все контрастировало с его поношенной рабочей одеждой и убогой обстановкой комнаты, что я уж даже подумал: «А не сон ли все это?..»

Мы довольно долго сидели молча. Я смотрел на этого чело­века со все возрастающим изумлением. Теперь его исповедь была сделана, его дух, казалось, навечно низвергнувшийся, воспрял вновь, словно молодой стройный стебель. Я должен был бы ужаснуться его рассказом и им самим после него, но, странно, этого не произошло! Конечно, мало приятного ока­заться в роли доверительного лица убийцы, но бедняга пошел на свое кровавое дело, будучи спровоцирован и с такими самоотверженными целями, что я считал себя не вправе осуждать его в чем-либо. Я должен был успокоить его и поэтому заго­ворил с максимальным спокойствием, на которое был спосо­бен, несмотря на то, что сердце мое сжималось под тяжестью услышанного:

– Вам не следует отчаиваться, Джакоб Сэттл. Господь милосерден, и его добрая воля безгранична. Живите и рабо­тайте с надеждой, что наступит день, когда вы ощутите, что грех прошлого искупили. – Здесь я сделал паузу, поскольку увидел, как его сморил сон. Обыкновенный сон. – Что ж, спите, – сказал я. – Я буду возле вас, и дурные сны на сей раз обойдут вас стороной.

Он сделал усилие над собой, чтобы не заснуть сразу и от­ветил:

– Не знаю, как и благодарить вас за вашу доброту сегодня. Но, я думаю, вам будет лучше возвратиться сейчас домой. Я постараюсь уснуть спокойно. У меня такая гора с души сва­лилась, как только я вам все рассказал!.. Если во мне еще осталось что-нибудь от мужчины, то я должен попытаться бороться за жизнь самостоятельно.

– Я ухожу, раз вам этого хочется, – ответил я. – Но послушайтесь моего совета и выходите в люди из своей бер­логи. Живите среди людей! Делите с ними все их радости и печали и это поможет вам забыть наконец вашу собственную беду. Одиночество превратит вас в меланхолика или того ху­же – в сумасшедшего.

– Я все сделаю, – сказал он, находясь уже в полузабытьи, ибо сон уже прочно овладел им.

Я повернулся, чтобы идти, и он, с трудом разлепив веки, посмотрел мне вслед. Я уже взялся было за ручку двери, но быстро вернулся к нему и протянул свою руку. Он пожал ее крепко двумя своими, присев на кровати. Я пожелал ему до­брой ночи самым веселым тоном, на который был способен в тот вечер.

– Мужайтесь, мужайтесь! В мире людей у вас найдется много работы, Джакоб Сэттл! Вы еще наденете белые одежды и непременно пройдете в те ворота!

Я ушел.

Через неделю я обнаружил его дом пустующим. На мои расспросы по его месту работы мне ответили, что он «уехал куда-то на север». Никто не мог сказать точно куда именно.

С того времени прошло два года. Я гостил в Глазго у своего друга доктора Монро. Это был очень занятой человек и при всем желании он не мог уделить мне много времени для того, чтобы показать город. Поэтому я проводил дни в самостоя­тельных экскурсиях: в Троссакс, на озеро Екатерины, вниз по течению Клайда. В предпоследний вечер моего пребывания в городе я вернулся домой позднее обычного, но обнаружил, что мой хозяин тоже опаздывает. Служанка сказала мне, что его вызвали в госпиталь – несчастный случай на газовом заводе. Ужин был отсрочен ровно на час. Я сказал служанке, что пойду навстречу хозяину и к ужину мы придем вместе. Я направился в госпиталь. Я как раз застал его моющим руки в операционной перед уходом домой. Мне захотелось узнать, что это был за случай, с которым ему пришлось иметь дело на сей раз.

– О, обычная вещь! Прогнивший трос – и жизни людей уже не стоят ни гроша! Двое рабочих, чинили газометр, как вдруг трос, что поддерживал леса, на которых они стояли, оборвался! Время было к ужину, и никто их первое время не искал. В газометре около семи футов воды, так что весь ужин бедняги отчаянно боролись за жизнь. В живых остался только один. Ну и потрудились же мы, доставая его! Похоже он был обязан своей жизнью своему приятелю. Мне не приходилось еще встречаться с таким героизмом! Они держались на повер­хности воды, покуда хватало сил. Но в конце концов они так изнемогли, что их не могли поддержать уже ни свет фонарей сверху, ни рабочие, обвязанные веревками и спускавшиеся им на помощь. Тогда один из них встал на дно – вода покрыла его с головой – и дал своему товарищу взобраться к нему на плечи. Вот эти несколько глотков воздуха и решили, кто ос­тался жить, а кто погиб. Когда их вытащили, у них был ужас­ный вид! Вода ведь от времени перемешалась с газолином и дегтем и стала ярко-красного цвета! Тот, что был наверху, на плечах товарища, оказался, словно кровью весь вымазанным! Ужасно!

– А другой?

– О, тот еще хуже! Но это, скажу я вам, редкий человек! Эта борьба за жизнь под водой, без капли воздуха!.. Ужасно, должно быть. Хотя бы по тому сужу, что у него из конечностей в воде хлестала кровь! Смахивает на кровотечения статуй святых и Христа на местах стигматов! Вывод невероятен, но, кто знает?.. Образно выражаясь, бедняге открыты врата Рая! Посмотрите на него; конечно, это не очень приятная приправа к ужину, но вы ведь писатель, вам должно быть интересно. Поверьте мне, это воистину что-то такое, чего бы вам не хоте­лось упустить. При всем разнообразии человеческой природы, я уверен, вам такого раньше видеть не доводилось! – Говоря это, он отвел меня в мертвецкую госпиталя.

На столе лежал человек, обернутый белой простыней.

– Словно куколка, не правда ли? Если бы в каком-нибудь древнем мифе души людей уподоблялись бабочкам, то я бы сказал, что эта куколка была одной из самых красивых, соб­равшей весь солнечный свет на своих крылышках! Смотрите! – С этими словами доктор открыл умершему лицо. Оно было страшно искажено предсмертной судорогой и покрыто кро­вью, но я узнал сразу же! Джакоб Сэттл!

Доктор откинул простыню и дальше, обнажив тело умершего. Руки были сложены на груди. Едва я посмотрел на них, как мое сердце вздрогнуло! В ту минуту я вспомнил ужасный сон, преследовавший бедного Джакоба! Теперь на руках не было ни кровинки. Эти руки мужественного человека были белы, как снег!

• Предыдущая
• 3/4
• Следующая