Амадей (ЛП) - Шеффер Питер - Страница 5
- Предыдущая
- 5/24
- Следующая
Ловит и валит ее на пол. КОНСТАНЦИЯ визжит.
Сальери (к зрителям). Я не успел подняться, а уж теперь не встанешь!
Моцарт. Возьму и разорву тебя пополам своими белыми клычками-пятачками… Свою малютку – Станцы-ванцы-банцы!
Она с удовольствием смеется. Он прижимается к ней.
Да ты дрожишь!.. Мне кажется, ты испугалась своего киску-проказника!.. Я, верно, до смерти тебя напугал?! (Интимно.) Ты даже панталончики, наверное, запачкала?!
Она визжит, но сказанные слова ее не шокируют по-настоящему.
Замарашка моя ненаглядная! Смотри, не наделай на пол!
Констанция. Ш-ш-ш-ш! Тебя кто-нибудь услышит!
Он имитирует непристойный звук.
Да перестань же, Вольферл! Ш-ш-ш-ш!
Моцарт. Такое амбре разведем! Умрешь!
Констанция. Да нет же!
Моцарт. Конечно, конечно, уже началось! Видишь – слышаться раскаты грома! И на ноте этой грустной мы разгрузим наш багаж!
Он опять повторяет непристойный звук, но медленней. КОНСТАНЦИЯ заливается смехом.
Констанция. Сейчас же перестань! Глупости какие! Просто невероятно!
САЛЬЕРИ полон охватившей его гадливости.
Моцарт. Послушай, а что такое Трацом!
Констанция. Чего?
Моцарт. Трацом. Что это такое?
Констанция. Откуда мне знать?
Моцарт. Это Моцарт наоборот, умница-разумница! И если ты когда-нибудь выйдешь за меня замуж, ты будешь Констанция Троцом!
Констанция. Нет, не буду.
Моцарт. Нет, будешь. Потому что когда я женюсь, у нас будет все наоборот. И мне захочется целовать не только щечки своей жены, но и кое-что совсем другое!
Констанция. Ничего не придется тебе целовать! Твой отец никогда не даст согласия на свадьбу.
Вся его веселость моментально исчезает.
Моцарт. А кому требуется его согласие?
Констанция. Тебе. Без него ты ни на что не решишься.
Моцарт. Не решусь?
Констанция. Конечно, нет. Потому что ты ужасно его боишься. А я знаю, что он обо мне говорит. (Торжественно.) «Если ты женишься на этой ужасной девице, ты кончишь на соломе! А дети твои по миру пойдут».
Моцарт (импульсивно). Выходи за меня замуж!
Констанция. Не говори глупостей.
Моцарт. Замуж за меня выходи!
Констанция. Ты что? Серьезно?
Моцарт (бурно). Да!.. И ответ дай сию же минуту – да или нет! Скажи «да!», и тогда я отправлюсь домой, залезу в кровать, от радости описаю матрац и заору: «Наконец-то получилось!». (Он с восторгом бросается на нее в приступе неудержимого резкого хохота.)
В глубине сцены появляется чинный МАЖОРДОМ.
Мажордом (невозмутимо). Ее сиятельство готовы начинать концерт.
Моцарт. Ах, да!.. Конечно!.. Хорошо!
Он поднимается в смятении и помогает КОНСТАНЦИИ встать. Обращается к ней, стремясь сохранить достоинство.
Пожалуйте, моя дорогая. Музыка ждет.
Констанция (подавляя смех). Конечно, конечно… Герр Трацом!
Он берет ее под руку. Они идут, пританцовывая. За ними следует не одобряющий их МАЖОРДОМ.
Сальери (потрясенный, обращается к публике в зале). И тут же начался концерт. Я слушал через дверь – какая-то серенада. Музыка звучала отдаленно, ничем поначалу не привлекая. Я был слишком потрясен, чтобы к ней прислушаться. Однако вскоре звуки стали нарастать, и полилось торжественное адажио.
Звучит адажио ми-бемоль из серенады для 13-ти духовых инструментов. К.361. САЛЬЕРИ говорит тихо и медленно на фоне музыки, сидя в кресле с высокой спинкой.
Начало было совсем простое: в нижних регистрах запульсировал фагот… и басетгорн, как хриплый старый орган. Это могло произвести комический эффект, но замедленный темп придавал мелодии торжественность. И тут вдруг высоко запел гобой…
Мы слышим его.
Казалось, эта нота повисла в воздухе, тонкая и прямая, пронзив меня насквозь. Я чуть не задохнулся. Звуки кларнета вернули меня к жизни, смягчили боль и привели в такое восхищение, что я затрепетал от восторга. Закачалось пламя свечей, глаза мои затуманились! (С нарастающим чувством и силой.) Орган застонал еще громче, а на его фоне запричитали заливистые трели высоких инструментов, погружая меня в море звуков, вызывающих неутолимую щемящую боль. Ах, эта боль! Это неизведанное доселе страдание! Я обратился к своему хитрому старому богу, потому что хотел знать – что это? Откуда? Но орган продолжал свое пение, и мое страдание становилось все глубже, все пронзительнее, проникая в мой воспаленный мозг, и тут я вдруг не выдержал, сорвался, побежал…
САЛЬЕРИ срывается с кресла, бежит в бреду через всю сцену и забивается в самом дальнем углу справа. Библиотека исчезает, превращаясь в ночную сцену на улице: появляются силуэты маленьких домов под рванными облаками. Музыка продолжается, но звучит уже тише.
… вырвался наружу через боковую дверь, бестолкова скатываясь по крутым ступеням лестницы вон, на улицу, в холодную ночь, стараясь сохранить, не утратить искры угасающей жизни.(В страшной агонии кричит.) Что это? Откуда? Скажите же мне, господин, мой Синьор! Откуда взялась эта боль? Откуда эта потребность звука? Которую невозможно утолить, но которая исполняет душу восторгом! Может быть, эта потребность исходит от Тебя? Может быть, Ты ниспослал ее нам?
Пауза.
Из окон салона музыка звучала теперь приглушенно… Тускло сияли звезды над пустынной улицей, и я вдруг испугался. Мне показалось – я услышал глас божий, нот исходил он от того существа, чей голос я слышал незадолго до этого… Голос непристойного ребенка!
Освещение сцены меняется. Вид улицы исчезает.
6. Апартаменты Сальери.
Сцена продолжает оставаться затемненной.
Сальери. Я кинулся домой и от страха зарылся в работу. Набрал столько учеников, что их уже стало тридцать или сорок. Заседал часами в благотворительных комитетах… Писал еще больше церковных мотетов и гимнов, прославляя ими господа. А по ночам молился только об одном. (В отчаянии он преклоняет колени.) О, боже! Всели в меня глас Твой!.. Дай мне служить Тебе во славу Твою!.. Снизойди до меня! (Пауза. Встает.) Что же касается Моцарта, я старался с ним не встречаться и тайно посылал своих вентичелли раздобыть, где только возможно, любые его партитуры. Так, для интереса.
ВЕНТИЧЕЛЛИ входят с рукописями. САЛЬЕРИ сидит у фортепьяно. Они поочередно показывают ему ноты, пока слуги незаметно уносят стол и кресло из предыдущей сцены.
Первый. Есть сонат для фортепьяно, сочиненный в Мюнхене.
Сальери. Умно.
Второй. Две в Мангейме.
Сальери. Они все казались мне умными.
Первый. Парижская симфония.
Сальери (зрителям). Но в то же время представлялись такими пустыми!
- Предыдущая
- 5/24
- Следующая
