Вилли с мельницы - Стивенсон Роберт Льюис - Страница 4

• Предыдущая
• 4/10
• Следующая

Под конец этой речи Вилли понуро опустил голову, но затем он снова поднял ее к небу. Звезды теперь, казалось, светились и светили ярче, чем прежде, и по мере того, как он подымал глаза выше и выше, они как будто множились под его взглядом, и число их возрастало с каждой секундой.

— Я вас понимаю, — сказал Вилли, обращаясь к молодому толстяку, — мы точно в мышеловке, в каком-то заколдованном кругу.

— Да, нечто в этом роде, — подтвердил его собеседник. — Видали вы когда-нибудь белку, вертящуюся в колесе, и подле нее другую белку, сидящую вместе с первой в одной и той же клетке, с философским спокойствием трудящуюся над лежащими перед ней орехами? Надо ли говорить, которая из этих двух белок может быть названа разумной и которая неразумной?

Прошло несколько лет, и старики, мельник и его жена, умерли оба в одну зиму. Их приемный сын заботливо ухаживал за ними во время их старости и болезни, а после смерти долго, но спокойно оплакивал их. Люди, слыхавшие о странных фантазиях молодого Вилли, полагали, что он тотчас же поспешит продать доставшееся ему от стариков имущество и отправится искать счастья вниз по реке, в больших городах, там, на равнине. Но Вилли ничем не обнаружил подобного намерения; напротив, он расширил дело, поставил свою гостиницу на более широкую ногу, нанял еще двух слуг, чтобы они помогали ему прислуживать и по хозяйству, и прочно обосновался на своем старом месте. Это был не прежний тщедушный маленький Вилли, а добродушный, разговорчивый, крупный и красивый молодой человек, ростом выше шести футов, с крепким сложением и железным здоровьем, с мягким, ласковым голосом и приветливой улыбкой, но при всем том странный и непонятный, являвшийся, как и прежде, загадкой для всех окружающих. Весьма скоро он прослыл чудаком во всей своей округе, и это было не удивительно. Ведь он всегда был преисполнен всякого рода премудрости — всегда допытывался до всего, обо всем размышлял, а теперь глубокомысленно обо всем рассуждал и постоянно возражал даже против прямого здравого смысла, и неизменно оставался при своем особом мнении. Но что еще более утвердило его репутацию чудака, так это странные обстоятельства его ухаживания и сватовства и вообще его отношения к дочери пастора, Марджери. Марджери было лет девятнадцать в ту пору, когда Вилли было около тридцати; она была недурна собой и несравненно более образована и лучше воспитана, чем любая из девушек во всей этой местности, как это, конечно, и подобало ее званию и ее происхождению.

Она всегда держала голову очень высоко и отказалась от нескольких хороших партий, представлявшихся ей, с высокомерием прирожденной принцессы, что дало повод соседям и соседкам надавать ей немало нелестных прозвищ. Но, несмотря на все это, она была прекраснейшая девушка и такая, которая могла бы составить счастье любого человека.

Вилли не часто имел случай видеть ее, хотя церковь и стоящий подле нее церковный дом находились всего в двух милях от его дверей; тем не менее его никогда не видали у церкви, кроме воскресных дней. Случилось, однако, так, что церковный дом пришел в ветхость и потребовал основательного капитального ремонта; на это время пастор и его дочь на месяц или около того поселились, как говорят злые языки, за весьма умеренную плату в гостинице Вилли. Благодаря этой гостинице, да мельнице, да кое-каким сбережениям старого мельника наш юный друг являлся человеком состоятельным, а кроме того, он составил себе репутацию человека добродетельного и бережливого, что также имеет большое значение в вопросе о браке. Словом, завистники и недоброжелатели пастора и его дочери открыто болтали о том, что пастор с дочерью не без задней мысли и не с закрытыми глазами избрали для своего временного местопребывания гостиницу Вилли. Но Вилли был самый последний человек на свете, которого можно было заманить или залучить в сети Гименея. Стоило только взглянуть в его глаза, светлые и спокойные, как вода в пруду, но в глубине которых светился какой-то мягкий внутренний свет, чтобы понять, что этот человек ведет в жизни свою линию, что у него сложились свои убеждения и что ничто и никто в мире не заставит его уклониться от намеченного им себе пути. Марджери также была не слабовольное существо и даже внешне не смотрелась хрупкой; это была спокойная решительная девушка, с уверенным и твердым взглядом и, по-видимому, могла поспорить в твердости характера и убеждений даже с Вилли, так что, в конце концов, трудно было сказать, который из них двух в супружестве оказался бы хозяином насеста, то есть хозяином положения. Однако Марджери никогда не думала об этом и последовала за своим отцом в гостиницу без всякой задней мысли, в полной невинности своей души.

Так как сезон был еще слишком ранний, то посетители у Вилли были немногочисленны и не часты; но сирень уже цвела, и воздух был до того мягок и тепл, что наше маленькое общество обедало в беседке под шум реки, под шелест леса и пение птиц, весело щебетавших кругом. Вилли вскоре стал находить особое удовольствие в этих обедах. Пастор был скорее скучный, чем приятный собеседник; он имел привычку дремать за столом; но это был человек мягкий и деликатный; никогда с его уст не срывалось ни одного жесткого или грубого слова или обидного замечания; что же касается дочери пастора, то она удивительно умела приспосабливаться к окружающей обстановке и делала это с неподражаемой грацией и тактом. Все, что она говорила, было всегда так умно и так кстати, что Вилли стал очень высокого мнения о ее уме, способностях и талантах. Он смотрел на ее лицо, когда она, слегка наклонившись вперед, вырисовывалась на фоне молодых подрастающих сосен; глаза ее светились тихим спокойным блеском; свет ложился вокруг головки, как головной платок; нечто похожее на слабый намек на улыбку играло на ее несколько бледном лице, и Вилли не мог досыта наглядеться на нее, не мог оторвать глаз от ее лица, испытывая при этом какое-то особенно приятное чувство. Даже в минуту полного спокойствия она казалась такой совершенной, такой полной жизни до кончиков своих тоненьких пальцев, что даже складки ее одежды, даже подол ее платья казались одухотворенными, и все живое, созданное Богом, в сравнении с ней тускнело и меркло и становилось как бы одним сплошным пятном, служившим для нее фоном. Когда Вилли отводил от нее глаза и смотрел на окружающее, деревья казались ему безжизненными и бесчувственными, облака висели в небе бездушными лоскутьями, и даже вершины гор теряли все свое очарование. И вся долина со всей ее красотой не могла сравниться с чарующей прелестью внешности одной этой девушки.

Вилли всегда был наблюдателен в обществе людей, но по отношению к Марджери эта наблюдательность сделалась у него болезненно острой. Он жадно ловил каждое ее слово и в то же время старался прочесть в ее глазах недосказанную мысль, и многие ее хорошие, простые искренние речи встречали отголосок в его душе. В ней он увидел и почувствовал душу, превосходно уравновешенную, свободную от всякого рода сомнений и желаний, овеянную полным умиротворением. Ее мысли являлись чем-то нераздельным с ее наружностью, как будто ее внешность была тесно связана с ее душевным состоянием; даже движение ее руки, ровный и тихий звук ее голоса, мягкий свет в глубине ее глаз и стройные, спокойные линии всей ее фигуры — все это гармонировало с серьезным и спокойным тоном ее речи, как аккомпанемент вторит голосу певца, дополняя его и сливаясь с ним в одну общую гармонию. Ее влияние было настолько неоспоримо и неизбежно, что оставалось только с благодарностью и радостью подчиняться ему. Вилли ее присутствие напоминало самые ранние мечты его детства, и мысль о ней заняла в его душе место наряду с утренней зарей, журчаньем вод и первыми ранними фиалками на лугах. Таково свойство предметов, которые мы видим в первый раз или в первый раз после долгого перерыва, как, например, первые весенние цветы, — пробуждать вновь в душе острое ощущение былых чувств, возрождать эти чувства с новой силой и вызывать впечатление чего-то мистического и таинственно непонятного, которое с годами незаметно утрачивается нами. Но вид любимого лица возрождает в душе человека все эти чувства и переживания с поразительной яркостью и, можно сказать, обновляет душу.

• Предыдущая
• 4/10
• Следующая