Сент Ив - Стивенсон Роберт Льюис - Страница 41

• Предыдущая
• 41/94
• Следующая

Он совсем забылся и сам уже это почувствовал. Выражение его глаз мгновенно изменилось: из многозначительного стало умоляющим, то был уже не сообщник, а провинившийся, и с этой минуты перед нами предстал образцовый, отлично вымуштрованный слуга.

— Почернеть и посинеть?! — повторил стряпчий. -

Он что, бредит?

— Нет, — возразил я, — просто он мне кое о чем напоминает.

— Что ж, надеюсь, на него можно положиться, — сказал Роумен. — Так, значит, ты тоже друг мистеру Энну? — спросил он юнца.

— С вашего позволения, сэр, — отвечал Роули.

— Это несколько неожиданно, — заметил Роумен, — но, мне кажется, ему можно верить. Я полагаю, он малый честный. Его родители — честные люди. Ну-с, Джордж Роули, можешь воспользоваться случаем и, не мешкая, отработать эту монету: поди скажи мистеру Поулю, что твой господин пробудет здесь самое малое до завтрашнего полудня, а то и дольше. Скажи, что у него здесь еще миллион дел, а еще того более — дел, которые нельзя должным образом оформить, иначе как у меня в конторе на Хай Холборн-стрит. Вот что… Давайте-ка с этого и начнем, — продолжал он, отпирая дверь. — Разыщи… мистера Поуля и все ему передай. И единым духом назад, я хочу поскорей расхлебать эту кашу.

Едва Роули вышел, адвокат взял понюшку табаку и взглянул на меня чуть подобревшим взглядом.

— Ваше счастье, сэр, что лицо ваше говорит само за себя, оно лучше любого рекомендательного письма. Возьмите хоть меня: я старый воробей, меня на мякине не проведешь, и я берусь за ваше весьма беспокойное дело; или возьмите этого деревенского паренька: у него достало ума не отказаться от подкупа и достало преданности прийти и рассказать вам об этом. И всему причиной, я думаю, ваша наружность. Хотел бы я знать, какое впечатление она произведет "а присяжных!

— И как она понравится палачу, сэр? — спросил я.

— Absit omen [39], — благочестиво произнес мистер Роумен.

И тут я услышал звук, от которого у меня душа ушла в пятки: кто-то осторожно нажимал на ручку двери — проверял, заперто ли. А мы до этого не слышали никаких шагов. С тех пор, как ушел Роули, в нашем крыле дома стояла полнейшая тишина. И у нас были все основания полагать, что, кроме нас, здесь никого нет, и тем самым, кто бы ни стоял сейчас под дверью, он пришел тайком, а стало быть, намерения у него недобрые.

— Кто там? — крикнул Роумен.

— Прошу прощения, это я, сэр, — послышался вкрадчивый голос Доусона.

— Я от виконта, сэр. Он бы весьма желал переговорить с вами по делу.

— Передайте ему, Доусон, что я скоро приду, — сказал поверенный. — Сейчас я занят.

— Благодарю вас, сэр! — был ответ.

И мы услышали, как его шаги медленно удаляются по коридору.

— Да, — сказал мистер Роумен, понизив голос и сохраняя напряженную позу человека, который весь обратился в слух, — там и еще кто-то идет. Уж я не ошибусь!

— А ведь вы правы! — сказал я. — И "от что неприятно: мне кажется, второй остался где-то поблизости. Во всяком случае, по лестнице спускался только один.

— Гм… мы окружены? — спросил поверенный.

— Осада en regle! [40] — воскликнул я.

— Отойдемте подальше от двери, — предложил Роумен, — и обсудим положение, черт его дери. Безусловно, Ален сейчас подходил к двери. Он надеялся войти, словно бы случайно, и посмотреть, что вы за птица. Ему это не удалось, и теперь важно понять: остался ли он сам на часах у дверей или оставил Доусона?

— Вне всякого сомнения, он остался сам. Но с какой целью? Не собирается же он торчать под дверью всю ночь!

— Если бы только можно было ни на что не обращать внимания, — вздохнул мистер Роумен. — Но тут-то и сказывается уязвимость вашей позиции, будь она неладна. Мы ничего не можем предпринять в открытую. Я должен переправить вас из этой комнаты и из этого дома тайком, точно контрабандный товар; а как за это взяться, ежели к вашей двери приставлен часовой?

— Волнением делу не поможешь, — сказал я.

— Ни в коей мере, — нехотя согласился он. — И подумать только, не забавно ли, что в ту самую минуту, когда ваш кузен явился, чтобы увидать, с кем он имеет дело, я как раз говорил о вашей наружности? Если помните, я говорил, что ваше лицо нисколько не хуже рекомендательного письма. Хотел бы я знать, окажет ли оно на мсье Алена то же действие, что и на всех нас… хотел бы я знать, какое впечатление вы произведете на него?

Мистер Роумен сидел в кресле у камина спиной к окнам, я же, опустившись на колени, машинально подбирал рассыпанные по ковру ассигнации, как вдруг в нашу беседу вторгся медоточивый голос:

— Самое наилучшее, мистер Роумен. Он просит включить его в тот круг поклонников, который, судя по вашим словам, уже существует.

В мгновение ока мы с поверенным вскочили на ноги. Мы позаботились закрыть и запереть главные врата нашей цитадели, но, к несчастью, оставили открытыми ворота для вылазок — ванную комнату; оттуда-то и прозвучали вражеские трубы. Наши оборонительные сооружения оказались без надобности: нас атаковали с тылу. Я только и успел шепнуть мистеру Роумену: «Хороша картинка, нечего сказать!» — на каковые слова он ответил жалостным взглядом, словно бы говоря: «Не бейте лежачего». И я тут же обратил взор на своего врага.

На нем была шляпа чуть набекрень, с очень высокой тульей и узкими изогнутыми полями. Густые кудри выбивались из-под нее, точно у ярмарочного шута, и выглядело это просто неприлично. Он щеголял в просторном бобриковом пальто с капюшоном, какие носят ночные сторожа, зато подбито оно было дорогим мехом и слегка распахнуто, чтобы все видели сорочку тончайшего полотна, пестрый жилет и усыпанные драгоценными камнями часовую цепочку и брелок. Нога была обута — хоть сейчас на выставку. Поскольку самые разные люди, которых никак нельзя было заподозрить в сговоре, отмечали наше сходство, я, разумеется, не могу полностью его отрицать. Но, должен признаться, сам я его не заметил. Бесспорно, иные сочли бы, что кузен мой красив — красою картинной, пышной, в которой главную роль играла осанка, выразительный профиль и вызывающая манера держаться; легко представить, как эдакий франт, разодетый в пух и прах, красуется на трибунах во время скачек или с важным видом прогуливается по Пиккадилли и пожирает взглядом всякую проходящую мимо женщину, а все разносчики угля в восхищении пялят на него глаза. Сейчас лицо его, помимо воли, выдавало его чувства. Он был мертвенно-бледен, губы его кривила улыбка, вернее, злобный оскал, в котором явственно сквозила такая жгучая ненависть, что я был потрясен, но вместе с тем невольно собрал все мужество для предстоящей схватки. Он смерил меня взглядом, затем снял шляпу и отвесил поклон.

— Мой кузен, я полагаю? — сказал он.

— Имею честь состоять в сем лестном родстве, — отвечал я.

— Напротив, это мне весьма лестно, — возразил он, и голос его задрожал.

— Сколько я понимаю, мне следует принять вас со всем радушием, — сказал я.

— Вот как? — удивился он. — Эта скромная обитель спокон веку была моим домом. И вы напрасно утруждаете себя обязанностями хозяина. Право же, роль эта куда более к лицу мне. И, кстати, я не могу отказать себе в удовольствии сделать вам комплимент. Для меня приятная неожиданность видеть вас в платье джентльмена и убедиться, — при этом он глянул на рассыпанные по полу ассигнации, — что ваши нужды уже столь щедро удовлетворены.

Я поклонился ему, и улыбка моя, должно быть, дышала не меньшей ненавистью.

— Нуждающихся в нашем мире такое множество, — сказал я. — Благотворителю приходится делать выбор. И вот один облагодетельствован, а другому, который ничуть не богаче, а быть может, даже весь в долгу, как в шелку, приходится уйти ни с чем.

— Злоба — очаровательное свойство, — сказал он.

— И зависть, вероятно, тоже? — был мой ответ.

Виконт, по всей видимости, почувствовал, что в этом поединке ему не удастся взять надо мною верх; возможно, он даже испугался, что потеряет власть над собой, хотя с самого начала разговора изо всех сил держал себя в узде. Во всяком случае, при последних моих словах он резко отворотился от меня и с оскорбительным высокомерием спросил поверенного:

• Предыдущая
• 41/94
• Следующая