Наследники Скорби - Казакова Екатерина "Красная Шкапочка" - Страница 46
- Предыдущая
- 46/85
- Следующая
Заголосила перепуганная Нелюба, ей хором вторили остальные бабы и ребятишки. У Дарины зашлось сердце. И вдруг откуда-то издалека ветер донес будто бы скрип ворот.
Как же бежали! Подхватив на руки меньших ребятишек, подгоняя тех, кто постарше… Будивой, взвалив на спину Гостяя…. Они неслись, затылками чувствуя наползающую Ночь. Тьма выглядывала из-за деревьев, растекалась чернотой, догоняла, настигала…
Дарина закричала первая, прижимая к себе двоих соседских ребятишек и чувствуя, как немеют от усталости, разжимаются руки. Она кричала и кричала, в надежде, что их услышат, помогут. Дыхание сбилось, ноги путались в подоле. С ужасом она поняла — уже так темно, что не видно ни зги. Они не успели. Не успели!
И в этот самый миг впереди блеснул свет.
Им навстречу кто-то спешил. Неслись крики, а уже через миг задыхающуюся бегунью подхватили под локти, переняли детей. Мелькали огни факелов, оставляя в воздухе яркие сияющие полосы, скрипели огромные ворота, со всех сторон торопливо стекались люди… Дарина оскользнулась на гладком камне, коими был мощен просторный двор, и повалилась прямиком в руки изумленному Клесху.
Высокий поджарый волк нес через ручей голенастого нескладного волчонка. Крепкие зубы стискивали холку, и переярок запрокидывал лобастую голову, чтобы не окунуть свою беспомощно виснущую ношу в ледяной поток.
Перенес, поставил на землю и отряхнулся, подняв шерсть на хвосте и загривке мокрыми клочьями.
Ярец покатался в траве и попытался разыграть Серого, припал на передние лапы, зарычал, бросился, цапнул за шею, отскочил, снова припал, но получил удар под зад и виновато заскулил. Кувыркнулся через голову — и вот в траве сидит мальчишка в потрепанной одежде.
— Чего дерешься? — обиженно спросил он волка.
Тот еще раз встряхнулся и тоже обратился человеком — молодым мужчиной, в сырой, липнущей к жилистому телу одеже.
— Не балуй, — ответил Серый. — Не до игр. Пришли вон.
И он махнул рукой в черные шумящие заросли.
Ярец втянул носом воздух, и ночь отозвалась сотнями запахов — прелой земли, травы, хвои, зайца-русака, бегавшего где-то поблизости, воды, бобра, дыма и…
— Чуешь? — спросил мужчина.
Мальчик кивнул. Он уже научился различать запахи и понимать расстояние до их источника. Научился бесшумно красться или бежать, прижавшись носом в земле, взяв след зверя. Наука эта давалась нетрудно, но еще несколько седмиц назад молодой волчонок не понимал лес, только дурел от острых, источаемых им запахов, глохнул от шума и трясся.
Однако Серый учил сурово. Его и остальную Стаю. Правда, Ярца он особенно любил — за живой преданный нрав, проказливость, любопытство и жажду все постичь. Ласки от вожака редко дождешься, но иногда, когда он был особенно доволен, то прихватывал волчонка за загривок. И Ярец замирал, прижимался к поджарому телу…
Батя…
На лов они ходили ночами. Первые дни у Ярца мутилось в голове от запаха человечины. Он дурел и рвался, едва почуяв людской дух. Будто Каженник вселялся. Каженник — это злой дух. Налетит, ума лишит, душу выпьет. Так Серый говорил. Волчонок Бате верил. Батя был терпеливым. Но наказывал больно.
Когда Ярец в ум входил, свирепствовал супротив всех. Казалось, нутро в брюхе месят, кишки тискают, горло сжимают — дышать не дают. И ярость такая в груди поднималась, что пелена на глаза падала. Ух, он кидался! Рычал, лютовал, ничего понимать не хотел. Чуял запах вожака — сладкий, зовущий, слышал, как бьется его сердце, перегоняя по жилам кровь — тягучую, густую… Страсть как хотелось этой крови! Душу бы Каженнику продал за глоток.
Вот уж его Серый повалял тогда на зависть всей Стае! Лупил — едва кости не переломал. Но он все одно кидался. В голове ничего кроме лютой злобы и жажды не было. Серый еще позабавлялся, а потом обернулся человеком и руку ему голую протянул.
Ярец (который тогда еще не получил кличку и был просто Малым) даже замер и повел чутким носом. Он чувствовал запах. И слышал, как толчками ходит сердце вожака — равномерно, гулко, спокойно.
А потом он рыкнул и повис на подставленной руке, вонзаясь крепкими зубами в мягкую сочную плоть. Хлынуло в пасть остро-соленое, густое, обжигающее. Перед глазами все помутнело, а потом глухая жадность отступила. И стало противно. Он с трудом разжал сведенные от усилия челюсти и виновато ткнулся в ногу человеку. Раз, другой, третий, а потом жалобно заскулил, вымаливая прощение.
Серый опустился на колени, потрепал звереныша за ушами, лизнул в нос.
— Ну-ну… Ишь, разъярился-то. Думал, не оттащу тебя. Наелся? Давай теперь, кувыркайся.
Он взял Малого за холку и задние лапы и перекинул его через голову…
Мальчик сидел на мягкой лесной земле и озирался испуганно.
— Ну что, Малой, надо тебе дать какое-нибудь имя. Как хочешь зваться?
Какое там "зваться"! Он, испуганный, заревел во весь голос и уткнулся вожаку в грудь, содрогаясь от ужаса и отвращения к самому себе. Мужчина обнял ребенка здоровой, не искусанной рукой.
— Будет, будет… Разошелся.
Из чащи медленно выступала остальная Стая. Серый протянул кровоточащую руку, и волки по очереди подходили и вылизывали безобразную рваную рану. Малой насчитал дюжину зверей, на которых не обращал внимания все эти дни непроходящего бешенства. Молодые, сильные. Были среди них и волчицы. Одна особенно красивая — с длинной тонкой мордой и раскосыми зеленющими глазами.
А потом Стая шла, шла, шла… Серый учил их охотиться. И первые дни они совсем не принимали обличья людей. Ярцу, который к тому времени получил имя, нравилось бегать волком. Четыре сильных лапы, чуткий нос, острый слух… Нравилось ему загонять зверя или пугать в тростниках лесных озерец боязливую выпь.
Человеком было хуже — тело как деревянное, непослушное, медленное. Только Серый все одно заставлял, и попробуй ослушайся… Он один всю Стаю собой кормит, чтобы не перебесилась.
Ярец любил ходить на лов. Вдвоем с вожаком или всей Стаей. Звериное мясо было живым и сочным. Особенно нутро — скользкое, жирное. Другое дело падаль — мягкая, разопревшая, сладкая… Но самым вкусным был человек. Ох, как он пах! От одного запаха озвереть можно было. Только Серый не разрешал охотиться на людей. Колчий попытался — и где теперь Колчий? Дикие его в овраге доедают…
Есть Серый разрешал только себя. Он тоже был вкусный, но кусок-то не отхватишь. А хоте-е-елось… Ух. Но вожак ведь. Батя. Нельзя.
— Ты дурак просто, — говорил Серый Ярцу, — человека жрать нельзя. Раз начнешь — не остановишься. Кровь человеческая силу дает, но если много съешь — разума лишает. Слышал, по ночам Дикие воют?
Малой слышал. Выли люто. Батя говорил — эти обернулись, а вожака с Даром у них не оказалось. И пошли грызть всех подряд. Так и одурели. Даже друг дружку рвали и жрали с голодухи-то. Фу-у-у.
— Зачем тогда мы тебя грызем? — спрашивал мальчик.
— А чтоб не озвереть. В крови, в которой Дар течет, сила особенная. Она рассудок в теле держит. Раз в луну налакаетесь — и душу не бередит.
Малой понимал. Раз в луну. А к исходу этого срока начиналось беспокойство, куда-то среди ночи тянуло, днем же сны снились тревожные, и слюны полон рот, и не наешься ничем. Бывало, Стая за ночь лежку кабанов поднимала. Но насытиться все равно не могли. Люто приходилось. А Батя накормит — и как рукой.
— А ты сам? — заглядывал Ярец в глаза Серому. — Людей ешь?
— Ем.
— Вкусно?
— Вкусней оленя.
— Что ж не бесишься?
— Остановиться могу. Дар ума не лишает.
— А я?
— А ты не сможешь. Диким хочешь стать?
— Не-е-е…
И он испуганно замотал головой. Диким. Хранители прости… Скажет тоже. Видел он Диких. Глаза бешеные, что говоришь — не внимут. А то и броситься норовят. Пару раз пытались прибиться к их Стае. Но Серый прогнал. Ярец сперва думал — волчицами делиться не захотел. Но нет. Поглядел на морды скаженные и понял. Куда этих в Стаю? Только Охотников приваживать. Так и вытурили. А одному батя хребет сломал. Чтоб остальным неповадно было.
- Предыдущая
- 46/85
- Следующая
