Сиятельный - Корнев Павел Николаевич - Страница 9
- Предыдущая
- 9/21
- Следующая
– Что там у тебя? – Инспектор протиснулся мимо меня и повертел фонарем из стороны в сторону. – Похоже на заброшенную часовню, – объявил он и решил: – Давние дела.
– Вполне вероятно, – кивнул я, соглашаясь. – Посветите туда, будьте любезны! – попросил я начальника, указав в конец помещения, где, по моим предложениям, некогда находился алтарь.
Роберт Уайт небрежно мазнул лучом фонаря по дальней стене и направился на выход.
– Идем! – позвал он, но я не смог даже слова вымолвить, будто паралич разбил.
Да паралич и разбил. Ведь на меня взирал падший.
Прямо здесь и сейчас он смотрел на меня, и его бездонные глаза вбирали в себя всю тьму, злобу и несправедливость этого мира; всю – и немного сверху.
Впрочем, немного ли?
Не уверен…
Сознание вернулось хлесткой пощечиной.
– Детектив-констебль! – прорвался в забытье рык инспектора. – Очнитесь немедленно!
Я жадно глотнул воздух и отполз к ближайшей скамье, там уселся на пол, прислонясь к ней спиной, и стиснул ладонями виски в жалкой попытке не дать взорваться многострадальной голове.
– Что с тобой, Лео? – Роберт Уайт опустился на корточки и потормошил меня за плечо. – Что случилось?!
– Падший, – выдохнул я. – Там…
Инспектор обернулся к дальней стене, затем уставился на меня с нескрываемым раздражением.
– Ты бредишь, Лео? – язвительно поинтересовался он. – Это просто статуя!
– Вовсе нет! Это падший, говорю вам!
Роберт Уайт озадаченно хмыкнул и снова осветил стену.
– Это статуя, – заявил он после недолгой заминки, но уже не столь уверенно. – Странная статуя…
Изваяние и в самом деле поражало своей неправильностью. Оно было проработано до мельчайших деталей, буквально до каждой ворсинки, волоска, складки мраморной кожи, – но только выше пояса. Ноги скрывались в стене, более того – их не вмуровали, они просто сплавились с кладкой в единое целое, словно падший рвался на волю и лишь самую малость не успел освободиться из каменного плена.
– Разве вы не чувствуете, инспектор? – спросил я, переборол слабость и оперся о скамью. Поднялся с пола и повторил вопрос: – Разве вы не чувствуете?
На падшего лишний раз старался не смотреть. Если начистоту, старался не смотреть вовсе. Падший, пусть даже и в каменном обличье, давил ощущением беспредельного могущества и острой чуждости этому миру. Каждая черта каменного лица поражала своим совершенством, но все вместе они сливались в нечто столь идеальное, что ничего человеческого в застывшей маске не оставалось вовсе.
Идеал без малейшего изъяна.
Мертвый идеал.
И этот идеал подавлял.
– Не чувствую чего? – не на шутку разозлился Роберт Уайт. – Ты бредишь, Лео!
– Вы же сиятельный! Вы не можете этого не ощущать!
Инспектор ожег меня гневным взглядом, подступил к статуе и решительно приложил ладонь к каменной груди. Я невольно проследил за ним взглядом и сам не заметил, как моим вниманием вновь завладело мраморное изваяние; завладело целиком и полностью. Падший увеличился в размерах, заполоняя собой все помещение, его раскинутые в разные стороны каменные крылья засветились изнутри янтарным сиянием, но в часовне от этого стало лишь темнее. И глаза… черные глаза больше не были мертвы, их заполонила беспредельная тьма. Тьма и нечто еще, нечто вроде презрительного недоумения.
Чужая воля невидимой рукой вновь придавила к полу, забралась в голову, порывом призрачного ветра переворошила воспоминания. Я попробовал перебраться к выходу, но руки и ноги окончательно отнялись, и уж не знаю, чем бы все это закончилось, если б не хлопнул перегоревший фонарь. Задымилась проводка, помещение заполнил запах горелой резины, и эта едкая вонь помогла совладать с жутким наваждением, сбросить оцепенение и вывалиться в коридор.
Роберт Уайт выскочил следом, вздернул меня на ноги, локтем придавил к стене.
– Что за дьявол?! – прорычал инспектор, брызжа слюной.
– Это падший! – выкрикнул я, отодрал от себя руку начальника и потихоньку, по стеночке продолжил отодвигаться от жуткой часовни. – Не знаю, как его обратили в камень, но это самый настоящий падший! Надо сообщить властям. Надо завалить подземелье, пока он не вырвался на волю!
– Остынь! – одернул меня инспектор. – Даже если это так, сколько десятилетий он пылится здесь? Сколько веков? Ему не освободиться, Лео! Никак не освободиться.
– Я могу вернуть его к жизни. А если могу я, сможет и кто-нибудь еще!
Роберт Уайт даже отступил на шаг назад.
– Ты рехнулся! – заявил он.
– Нет! – уверил я начальника. – Это все мой талант, мое клятое воображение! Мне достаточно просто представить его свободным! Понимаете? Достаточно вообразить это, и он вырвется на волю! Освободить его просто, слишком просто. Надо завалить часовню!
– Что ты несешь?! – Инспектор вновь подступил ко мне и резко встряхнул за плечи. – Ты всегда говорил о страхе! О том, что именно чужие страхи питают твой талант и придают ему силу!
– Падший и есть сама сила! Чистая, ничем не замутненная сила!
Инфернальные создания являлись воплотившейся в материальном мире энергией. Они щедро делились своей властью с присягнувшими им смертными и походили на генераторы, только производили не электричество, а смерть, горе и разрушения.
И если малефики были вынуждены расплачиваться с выходцами из преисподней собственной душой и чужими жизнями, то мой талант позволял использовать силу потусторонних созданий напрямую, ведь страх и смертный ужас шагали с ними рука об руку.
Но падший был слишком силен. Падший подавлял своим неземным величием и яростным ураганом выметал из головы все образы, кроме собственного. Я был для него лишь инструментом, способным взломать проклятие и обратить каменную твердь в живую плоть; безвольной отмычкой, только и всего.
Участие в столь противоестественной метаморфозе неминуемо выжжет мне разум, только с чего бы падшему печалиться по этому поводу? Инструментам свойственно ломаться, не так ли?
Но Роберту Уайту мои уверения убедительными не показались.
– Хватит! – приказал он.
– Нет, не хватит, инспектор! – забыв про субординацию, придвинулся я к собеседнику. – Разве падшие не повелевали силами, выходящими за границы человеческого понимания? Проклятье! Да вспомните, что они сотворили с Аравийским полуостровом! Они попросту оторвали от него изрядный кусок и зашвырнули через полмира в Атлантический океан! Им потребовался день, чтобы создать Атлантиду, один лишь день!
– Все это чушь собачья! – отрезал Роберт Уайт и оттолкнул меня обратно к стене. – Я сам во всем разберусь, понял? Никому ни слова. Ни Джимми, ни Билли, ни Рамону. Ни одной живой душе, ты понял меня, Лео? Это приказ!
– Слушаюсь, – согласился я хранить молчание, но без всякой охоты.
– Тогда идем.
Роберт Уайт отправился на выход, я поплелся следом и спросил:
– Сердце билось? Инспектор, вы чувствовали биение его сердца? Ведь чувствовали, так?
Инспектор с обреченным вздохом остановился и посмотрел на ладонь, которую прикладывал к каменной груди.
– Билось! – подтвердил вдруг он. – Оно билось, Лео. Но будь добр, держи язык за зубами. Хорошо?
– Хорошо, – сдался я, не став вступать с начальником в бессмысленные пререкания. – Только разберитесь с этим.
– Уж поверь, разберусь, – пообещал Роберт Уайт.
И я ему поверил. Разберется. Инспектор своего не упустит, не такой это человек.
Когда выбрались из лаза в подвал цирюльни, Рамон Миро с оружием на изготовку стоял у противоположной стены, контролируя одновременно и пролом, и задержанного.
– Что у вас стряслось?! – взволнованно спросил он, опуская лупару. – Я слышал выстрелы!
– Ничего не стряслось, – спокойно ответил инспектор и взял лежавший на столе пистолет. – Ровным счетом ничего, – повторил он и выстрелил в затылок стоявшему на коленях иудею.
Ури неуклюже завалился набок, по щеке его, пятная засыпной пол, заструилась тоненькая струйка крови. Тогда Роберт Уайт кинул пистолет обратно и в очередной раз выдохнул:
- Предыдущая
- 9/21
- Следующая
