Путешествия в Мустанг и Бутан - Пессель Мишель - Страница 20
- Предыдущая
- 20/69
- Следующая
— Ну, как книга? — спросил я.
— Всё в порядке, — ответил Пемба.
Прекрасно, теперь я смогу штудировать её по вечерам.
Словно в утешение, погода радовала глаз. Суровый пейзаж поражал величественностью. Отсутствие деревьев, да и вообще любой растительности укорачивает расстояние: вон до той горы, кажется, рукой подать, а на самом деле путь отнял бы целый день. На ближней вершине стояла маленькая крепость Лхари-дзонг.
Лишний раз я убедился, что вокруг укреплений не было даже следов древнего жилья или хотя бы полей. Лишь позже я узнал, что крепости строили кочевники: они разбивали шатры вокруг бастионов, а в случае опасности прятались за стенами. Древнейшие форты относятся к X и XI векам. Ими правили вассалы тибетского князя, жившего в дзонге Кар, который затем сам попал в зависимость от мустангских королей.
В пустых залах без крыш Лхари-дзонга властвовал ветер. Мы — Пемба, Таши и я — спрятались под стеной, чтобы немного переждать. Правда, Пемба в отдыхе не нуждался, в нём клокотала энергия, как будто и не было изнурительного утреннего похода, Вытащив барабан из чехла, сшитого из ячьих шкур, он начал распевать тягучую песню лоба. Я не сразу раскусил прелесть этих песен, так непохожих на наши; правда, я быстро полюбил мелодии, которые пели девушки в Ло-Мантанге перед заходом солнца, но мужские голоса казались мне резковатыми и даже фальшивыми. Пемба пел надтреснутым голосом, забираясь высоко-высоко, будто намереваясь издать тирольский «йодль», и резко обрывал звук в конце каждой строчки. В большинстве песен горцев последнее слово выкрикивается для того, чтобы эхо повторило звук.
Когда Пемба исчерпал репертуар, в соревнование вступил Таши, услаждая нас мелодиями своего края.
Потом настал и мой черёд явить своё искусство. Но после жалкой попытки воспроизвести полузабытый куплет мне пришлось просить спутника обучить меня какой-нибудь тибетской песне. И я исполнил её не без успеха. Во всяком случае оба слушателя хохотали до слёз. Тибетский язык — моносиллабический, так что находить рифмы несложно, и я был вполне доволен своими виршами.
Покинув высоты Лхари-дзонга, мы зашагали по каменистым осыпям, распевая во всё горло.
Ло-Мантанг встретил нас, как подобает уютному убежищу. Ветер прекратился разом, едва мы ступили за городские ворота! На главной площади я увидел морщинистого крестьянина, тащившего на плечах огромную шкуру снежного барса — белую в чёрных пятнах; в ней было не меньше трёх метров. Он убил зверя из своего старого гладкоствольного ружья и теперь, набив соломой и сделав чучело, продаст монахам Нового монастыря. Там чучело поместят у входа, дабы оно отпугивало демонов.
Зверь был ещё весь измазан кровью. Лоба никогда не убивают животных и даже насекомых, если только они не угрожают их жизни или их стадам. Снежный барс, как я узнал, напал на стадо коз, пасшихся в горах над Ло-Мантангом, и поплатился за это.
На следующий день мы с Пембой нанесли визит ломантангскому врачу — в столице их жило двое, и оба пользовались большим уважением не только как искусные врачеватели, но и как высокоучёные люди. Они получили образование в Лхасе, изучали старинные тексты, совершенствовались в практике. Быть доктором в стране Ло — значит быть ещё и ботаником, и химиком, и алхимиком, и даже волшебником, хотя магия больше прерогатива духовных лиц, нежели врачей. В Мустанге к заболевшему непременно зовут вначале врача, а затем монаха. Это зависит от того, что диагностировал врач — «бу» (то есть червя) или «ду» (то есть демона).
Доктор принял нас довольно прохладно. Я догадался, что он считает меня в каком-то смысле соперником, ибо люди не раз обращались ко мне с просьбой дать таблетку. Но к концу визита отношения наладились, и я даже предложил оставить ему часть своей аптечки взамен некоторых сведений, которые он мне даст.
Сидя у потрескивавшего очага, я слушал опытного врачевателя, делившегося со мной секретами своего искусства. Все болезни, сказал он, происходят по причине проникновения в тело человека червей. Черви эти, уточнил он, «такие маленькие, что простым глазом их не увидишь». Они вызывают воспаления и расстройства. Задача врача — изгнать червей с помощью снадобий. Но одновременно нужно освободить больного от демонов, ибо по их милости в его теле завелись черви.
(Легко заметить аналогию между «микроскопическими червями» тибетских медиков и микробами наших врачей. В этом усматривают влияние западной медицины, однако фактов, подтверждающих это, нет).
Доктор Таши Цучан уточнил, что существуют 1080 злых духов, а черви вызывают 124 хворобы. К этому внушительному списку (особняком стоят детские болезни) добавляются несчастья: падения с лестницы, лошади или со скалы, ожоги, потопления и так далее. Происхождение этих несчастий следует искать в «карме», то есть в грехах, совершённых в предыдущих воплощениях.
Для борьбы с недугами тибетская медицина располагает обширной фармакопеей. Кроме того, демонам противостоят восемь богов-врачей, главный из которых — Санджи Мела, покровитель докторов.
Таши Цучан объяснил, что в королевстве Ло запрещено «резать людей на куски», как это делают его европейские коллеги. Диагностика основана на внешних симптомах. Уже две тысячи лет назад в Тибете измеряли пульс и анализировали мочу. Лёгочные воспаления определяли простукиванием, по налётам на языке — печёночные расстройства, по изменениям глаз и рта — сердечные нарушения. Врач делал затем два предписания: одно — лекарственное, второе — для монахов, точно указывая, кто из демонов виноват в недуге.
Доктор показал мне часть своего арсенала: настойки корней и трав, растёртые в порошок камни, серу, железо, золотую пыль, селитру. Но самым удивительным лекарством оказался… пенициллин! Он выглядел, правда, иначе, чем в наших фабричных упаковках, но зато был известен в Тибете и Мустанге уже много веков назад.
Я и раньше обращал внимание на одну деталь: когда почётному гостю подносят чашку чая или чанга, хозяин кладёт пальцем на край посуды кусочек масла. Точно такие же знаки уважения лоба оказывают раз в году своему жилищу: они прилепляют масло к центральному столбу, поддерживающему потолок в большой комнате. Масло, естественно, портится, плесневеет. Таким образом получается природный пенициллин. Это домашнее снадобье прописывается при всех случаях наружных воспалений: «Возьмите немного масла с потолка и помажьте им рану».
Выходя от доктора, я уносил твёрдое убеждение, что в большинстве случаев рецепты народной тибетской медицины оправданны. Что касается изгнания демонов, то, очевидно, церемония должна оказывать немалый психотерапевтический эффект. С другой стороны, ореол колдовства призван поддерживать реноме врача и придавать ещё больший вес его словам и действиям.
Но, с другой стороны, игнорирование достижений западной фармакологии наносит ущерб здоровью больных, и, чем раньше в Мустанге появятся настоящие врачи, тем лучше. Особенно это верно в отношении сына короля, которому гораздо нужнее были лекарства, чем заклинания. Увы, я был невластен…
От Пембы я узнал, что в Ло-Мантанге живут восемь колдуний. Все уверены, что они общаются со злыми духами, а при случае насылают порчу на человека, пришедшегося им не по нраву. Колдуньи были старые вдовы, «ступившие на дурной путь».
В королевстве Ло старики часто становятся «манипа», то есть посвящают последние годы своей жизни чтению молитв за короля или знатных персон. Им дают стол и кров, и за это они целыми днями вращают молитвенную мельницу или бормочут заклинания. Я частенько встречал подобных людей с потемневшими морщинистыми лицами, похожими на выдубленную кожу.
Более того, если одинокий старик не занят этим почтенным делом, на него довольно быстро падает подозрение в колдовстве; считается, что он сошёлся с демонами. Его начинают сторониться, иногда ненавидеть, но тронуть никто не решается, равно как и изгнать из города. Бывает, что к нему даже являются с подношениями, прося заступиться перед демонами за больного или увечного.
- Предыдущая
- 20/69
- Следующая
