Заскар. Забытое княжество на окраине Гималаев - Пессель Мишель - Страница 53

• Предыдущая
• 53/63
• Следующая

Гигантские козероги ибексы широко распространены в Заскаре, и именно ими в основном питаются волки. Козероги живут большими стадами на самых высоких склонах и редко спускаются в долины, но зимой иногда подходят прямо к воротам монастырей, где их подкармливают монахи. Рога ибексов часто подвешивают на деревенские чхортены. Саблевидные с «насечкой» рога могут достигать длины в один метр. Когда мы дошли в разговоре до пропусков, тасилдар проявил сдержанность. Прежде всего он посоветовал мне вернуться той же дорогой, то есть через перевал Пенси-Ла. Потом объяснил, что путешествие, которое я собираюсь предпринять, очень опасно. Несколько дней назад там погибла лошадь. Я возразил, что давно привык путешествовать по Гималаям. Тогда тасилдар выдвинул новое возражение — мне понадобится много времени, чтобы добраться до Кулу, а срок моего разрешения на пребывание в стране подходит к концу, и будет мудрее вернуться через Сринагар. Его настойчивость лишь укрепила меня в принятом решении. Действительно, месячный срок визы подходил к концу, но мне говорили, что её можно продлить. Я тут же написал письмо в адрес кашмирских властей. Но когда хотел опустить письмо в почтовый ящик, мне напомнили, что Заскар не имеет почтовой связи. Нет даже эстафетной почты. В конце концов я передал письмо встреченному на базаре заскарскому торговцу, который собирался отправиться в Каргил.

Нордруп взялся помочь мне в укладке багажа. Он сказал, что придётся идти восемь — десять дней, чтобы добраться до южных склонов Гималаев и первой индийской дороги. Поскольку мне хотелось посетить округ Лунак, я считал, что мы пробудем в дороге около двух недель. Чтобы путешествовать налегке, я решил избавиться от излишней провизии и отправился в единственную лавочку, владелец которой согласился купить мои припасы за хорошую цену. Пока я продавал рис, к нашему разговору прислушивался человек преклонного возраста с острой редкой бородкой и лицом, задубевшим от сурового климата; он спросил меня, нет ли у меня ещё чего-нибудь на продажу.

— Несколько пачек чая, — ответил я, указывая на пачки, лежащие перед торговцем.

— Почём вы их продаёте? — спросил человек.

— Ваша цена будет моей.

— Шесть рупий.

Человек забрал чай и тут же расплатился со мной. Торговец посмотрел вслед ему и пробормотал:

— Это был гьялпо.

При таких обстоятельствах состоялась моя первая встреча с князем Заскара… Затем я отправился в монастырь, чьи побелённые известью дома расположились в рощице тополей и ив на склоне горы, вздымающейся над Падамом. Это был один из четырёх монастырей секты красных шапок. После утомительной ходьбы по крутой тропинке я добрался до первых зданий. Оттуда мне открылась панорама ста двадцати домов Падама, затерянных среди громадных скал холма, на котором возведён город. Монастырские деревья показались мне настоящим лесом; их тень была невероятной роскошью для глаза и для сердца в этой пустынной стране, раскалённой добела полуденным солнцем. Журчание небольших оросительных каналов придавало местечку особое очарование. Трудно сказать почему — из-за многих недель, проведённых в созерцании пустынных пейзажей, или из-за забытого шороха листвы, или из-за голода по зелени, но этот садик из ив и тополей, прилепившийся к склону горы и окружённый крохотными кумирнями монастыря, показался, мне истинным раем.

Лёжа на земле, я созерцал сквозь листву сверкающие вершины, которые вырисовывались на фоне ярко-голубого неба, и дал волю своим мыслям. Меня переполняла радость, и я, как обычно во время путешествий по Гималаям, задал себе извечный вопрос: «А почему бы не остаться здесь навсегда?» Я сознавал, что моя личность во многом сформировалась под влиянием Гималаев. Ведь я почти три года своей сознательной жизни бродил в полном одиночестве по гималайскому высокогорью. Однажды мне даже сказали во Франции, что во сне я разговариваю на тибетском языке. И я действительно мог думать и шутить на тибетском и быть в своей тарелке в обстоятельствах, которые смутили бы любого путешественника. Я много странствовал с самого детства, привык к смене обстановки, легко знакомился с встречными людьми. Жизнь в странах моего детства не имела ничего общего с тем, что любило моё «гималайское я». Долгие месяцы скитаний по Бутану, Мустангу, по стране шерпов и Ладакху, к которым теперь прибавилось и пребывание в Заскаре, складывались для меня в одну непрерывную нить существования, чуждую моей другой жизни на родине. И всё же что-то тянуло меня туда, быть может, желание совершить новые путешествия и неистребимая потребность разделить мой гималайский опыт с другими и тем самым сделать его более полезным людям.

Меня уже грызло нетерпение поскорее пересечь Главный Гималайский хребет, пешком пройти по высокогорной тундре Центральной Азии и выйти к влажным тропическим районам Индии. Мне не терпелось увидеть провинцию Лунак, монастырь-крепость Бардун, возведённый на вершине скалы, и монастырь Пхуктал, лепившийся к отвесному склону горы. Лунак — обособленная провинция, куда даже заскарцы выбираются не часто.

— Долина очень глубока, — сказал Нордруп. — Там есть места, которые никогда не освещает солнце.

Лобсанг добавил:

— Тропа очень опасна. Мы рискуем погубить лошадей. Если же её состояние ухудшилось, придётся идти пешком, бросив лошадей по пути.

Люди, которых я спрашивал, высказывались ещё категоричнее: «Настоящее сумасшествие идти этим путём. Возвращайтесь в Рингдом!», или «Никто теперь не покидает Заскар по этой тропе, ведь есть дорога до Рингдома», или «Прошедшие дожди свидетельствуют о том, что на перевале выпал снег».

Вернувшись в Падам, я пошёл с Нордрупом к чиновнику, который в последний раз пытался переубедить меня. Но я держался стойко, и он, сдавшись, протянул пропуск, разрешавший Нордрупу и Лобсангу сопровождать меня до провинции Химачал-Прадеш.

На следующее утро я был на ногах с самой зари. Нас ждало десятидневное путешествие — двести пятьдесят километров по самым диким горам в мире. Ночью появился Лобсанг с шестью лошадьми, и я отобрал лучших. Ещё раз проверил припасы. Затем велел заменить некоторые части сбруи.

Когда все приготовления окончились, я нанёс последний визит тасилдару. К моей великой радости, у него я столкнулся с Таши Намгьялом, князем Заскара. Сам не знаю почему, но я вбил себе в голову, что он соперник моего друга, князя Зангла, а потому может вызывать лишь антипатию. Но стоило нам перекинуться парой слов, как я изменил своё мнение. Князь, пришедший со своим внуком, объяснил мне, на каком основании он управляет Заскаром. Его прадед, Тестанг Намгьял, двоюродный брат князя Ладакха и выходец из княжеского рода Хенеску, был послан в Заскар, чтобы получить титул и владения князя Заскара, умершего в Джамму пленником Гулаба Сингха (говорят, его отравили) и не оставившего после себя преемников. Таким образом, он был законным наследником заскарского трона. Он получил титул в качестве отпрыска ладакхской ветви семьи, которая правила Заскаром с 1641 года до захвата его династией догра. Как в Ладакхе, так и в Зангла гьялпо Заскара пользовались большим уважением, хотя индийское правительство официально не признавало их в отличие от князей Зангла.

Время шло уже к полудню, когда я наконец расстался с князем Падама и тасилдаром, чтобы отправиться в путь по узкой тропинке, огибавшей город и тянущейся над рекой. Большую часть дня нам предстояло идти вдоль отвесного склона гор, нырявшего прямо в реку Заскар. Мы могли сорваться с выступающих скал, и поэтому пришлось спуститься с них.

• Предыдущая
• 53/63
• Следующая