Злой умысел - Стил Даниэла - Страница 7

• Предыдущая
• 7/85
• Следующая

До участка было недалеко, а в этот час они доехали особенно быстро. Грейс выглядела хуже некуда, когда ее ввели в помещение. Люминесцентные лампы горели очень ярко, и девочка казалась просто зеленой, когда вошел толстый офицер и оглядел ее с головы до ног.

– Тебя зовут Грейс Адамс? – отрывисто бросил он.

Она лишь кивнула в ответ. Ей казалось, что она вот-вот лишится чувств или же ее снова вывернет наизнанку. А может, она умрет. Впрочем, именно этого ей сейчас и хотелось. Умереть – это было бы прекрасно. Ведь жизнь ее была ужаснее любого кошмара.

– Да или нет? – прикрикнул на нее полицейский.

– Да.

– Твой отец только что скончался в больнице. Мы арестовываем тебя за убийство.

Он зачитал Грейс ее права и сунул какие-то бумаги в руки женщине-полицейскому. И, ни слова больше не говоря, вышел. Металлическая дверь камеры ожидания лязгнула. Спустя некоторое время женщина-полицейский велела Грейс раздеться. Грейс казалось, что она смотрит какой-то плохой детектив.

– Зачем? – охрипшим голосом спросила она.

– Я должна обыскать тебя, – ответила женщина, и Грейс принялась дрожащими пальцами расстегивать одежду. Все это было предельно унизительно. Потом у нее снимали отпечатки пальцев, фотографировали.

– Тебе грозит суровая кара, – сказала другая женщина-полицейский, протягивая Грейс полотенце, чтобы та вытерла испачканные краской пальцы. – Сколько тебе лет? – безразлично спросила она.

Грейс тупо смотрела на нее. Она все еще пыталась понять, что ей говорят. Она убила его. Он мертв. Все кончено.

– Семнадцать.

– Не повезло тебе. По законам штата Иллинойс тебя могут судить как взрослую, если тебе больше тринадцати. Если тебя признают виновной, ты получишь лет четырнадцать-пятнадцать. Или тебя приговорят к смертной казни. Теперь ты играешь по правилам взрослых, детка.

Грейс, казалось, видела сон – как ей надевают наручники, как ведут по коридору. Минут через пять она очутилась в камере, где, кроме нее, было еще четыре женщины, где от унитаза несло мочой и фекалиями. Тут было грязно, заключенные лежали на голых матрацах, укрывшись одеялами. Двое еще не спали, но никто не разговаривал. Никто не произнес ни слова, пока Грейс развязывали руки, выдавали одеяло. Она молча прошла и села на единственную свободную скамью в камере.

Грейс огляделась, не веря своим глазам. Так вот чем все это кончилось. Но ведь другого выхода у нее не было. Она не могла больше терпеть. Она должна была сделать это… нет, она не хотела… не собиралась… но теперь, когда все позади, она даже не жалеет. Вопрос стоял так: или ее жизнь, или его. Она могла бы погибнуть, но этого не произошло. Все случилось так, как случилось, – ничего не было запланировано. У нее просто не было выбора. Она убила его.

Грейс всю ночь пролежала на тонком матраце, не ощущая даже, как металлические пружины впиваются в ее тело. Она ничего не чувствовала. Ее не трясло больше. Она просто лежала. И думала. У нее нет больше семьи. Никого. Ни родителей. Ни друзей. Она размышляла о том, что с ней станет, – признают ли ее виновной в убийстве? Приговорят ли ее к смерти? Она не могла забыть слов женщины-полицейского. Ее будут судить как взрослую. Ее обвиняют в убийстве. Может быть, смертная казнь – именно та цена, которую должна она заплатить. В конце концов, он никогда больше ее не коснется, никогда больше не причинит ей боли. Кончились четыре года адских мук.

– Грейс Адамс! – раздалось часов около семи утра к тому времени она провела в камере около трех часов, ни на минуту не сомкнула глаз, но не чувствовала себя такой потерянной, как накануне. Она знала обо всем, что случилось. Помнила, как застрелила отца. И знала, что он умер – и как он умер. Она прекрасно знала это. И не сожалела ни о чем.

Ее ввели в плохо освещенную комнату с двумя тяжелыми металлическими дверями. Молча, не объясняя ей ни слова. В комнате был стол, четыре стула – и лампа под потолком. Она стояла посреди комнаты, и вот через пять минут тяжелая дверь открылась и вошла высокая светловолосая женщина. Она холодно взглянула на Грейс и разглядывала ее какое-то время. Грейс тоже молчала – просто стояла в дальнем углу, удивительно напоминая лань, готовую к прыжку. Но ускользнуть отсюда было невозможно. Ее заперли в клетке. Она была тиха, но напугана. Даже в своих джинсах и маечке она полна была спокойного достоинства. С первого взгляда ясно было, что она прошла через муки ада, дорогой ценой заплатила за освобождение – и не считала плату чрезмерно высокой. Ни тени злости не было в ней – лишь выстраданное в муках терпение. Она многое повидала за свою недолгую жизнь – жизнь и смерть, предательство. Все это читалось в ее глазах. Молли Йорк увидела все это, лишь мельком взглянув на Грейс, и была тронута выражением боли в глазах девушки.

– Я Молли Йорк, – негромко представилась она. – Психиатр. Известно ли тебе, для чего я здесь?

Грейс едва кивнула, но ни шагу не сделала – так и стояли они в противоположных углах комнаты.

– Ты помнишь, что произошло вчера ночью?

Грейс вновь кивнула.

– Почему ты не садишься? – Молли указала на стул, и они обе уселись за стол.

Грейс не знала, сочувствует ей эта женщина или нет, но она явно не была ей другом. Она – просто часть этого мира, часть следствия, а это означает, что эта женщина хочет причинить ей зло. Но лгать ей Грейс не намеревалась. Она честно ответит на любой ее вопрос – конечно, если она не слишком будет интересоваться ее отцом… Это никого не касается. Она не имеет, права выдать его – ни его, ни мать. Она не должна запачкать их. Да и какая теперь разница? Его нет больше. Грейс ни на секунду не пришло в голову потребовать адвоката или вообще как-то попытаться спастись. Это просто не имело никакого значения.

– Что ты помнишь из событий вчерашнего вечера? – осторожно спросила психиатр, придирчиво наблюдая за движениями и мимикой Грейс.

– Я застрелила отца.

– Помнишь почему?

Грейс замешкалась с ответом – и смолчала.

– Ты была зла на него? Ты к тому времени уже подумывала о том, чтобы застрелить его?

Грейс быстро замотала головой.

– Я никогда не думала об этом. Просто… револьвер оказался у меня в руках. Я не знаю даже, как это произошло. Мама всегда держала его в ящичке ночного столика. Она долго болела, и порой, когда нас не было дома, ей становилось страшно – вот она и держала при себе оружие. Она им никогда не пользовалась.

Девушка казалась очень юной и невинной. На первый взгляд она не была ни безумной, ни тем более слабоумной, на что намекали арестовавшие ее офицеры. Не казалась она и опасной. Она производила впечатление девушки весьма вежливой и хорошо воспитанной. И самообладание ее было удивительным, особенно если учесть, что она пережила ужасное потрясение, провела бессонную ночь и попала в ужасное положение.

– Твой отец держал оружие? Вы боролись за него? Ты пыталась вырвать у него револьвер?

– Нет. Это я наставила на него дуло. Я помню ощущение металла в ладони. И… – Она не хотела проговориться, что он ее ударил. – Потом я выстрелила. – Она не отрываясь смотрела на собственные руки.

– А помнишь почему? Ты злилась на него? Он что-то сделал тебе, что тебя разозлило? Вы поссорились?

– Нет… ну… вроде… – Да, это была борьба. Борьба не на жизнь, а на смерть. – Я… это не важно.

– Нет, это очень важно, – сказала Молли со значением. – Это было настолько важно, что заставило тебя стрелять. Достаточно важно, чтобы убить его. Будь откровенной. Ты когда-нибудь стреляла прежде?

Грейс покачала головой – грустно и устало. Может быть, это следовало сделать несколько лет назад, но тогда сердце матери было бы разбито. Ведь она любила его – по-своему…

– Нет. Я никогда раньше не стреляла.

– А почему выстрелила вчера?

– Мама умерла два дня назад… нет, теперь уже три. Вчера ее похоронили.

Совершенно очевидно, что девочка измучена до предела. Но в чем причина вчерашней ссоры? Положительно, эта Грейс заинтриговала Молли Йорк! Девочка что-то скрывает, и Молли не знает, что именно. Но подозревает, что это нечто ужасное – или для нее, или для отца. К тому же делать выводы о ее виновности или невиновности – вовсе не дело психиатра. Но в ее власти сделать вывод о ее психическом здоровье и о вменяемости на момент совершения преступления. Она вправе решать, знала ли Грейс, что делала. Но что именно она сделала? И что такого сделал он, что заставило ее пойти на такое?

• Предыдущая
• 7/85
• Следующая