Мария-Антуанетта. Нежная жестокость - Павлищева Наталья Павловна - Страница 15
- Предыдущая
- 15/55
- Следующая
К двенадцати являлась целая толпа придворных, страстно желающих посмотреть (и к чему это делать каждый день, словно могло появиться что-то новое?), как я буду мыть руки и накладывать румяна. При этом строго согласно этикету подавались полотенце и баночка с румянами.
Мне они были совершенно не нужны, собственный румянец играл на щеках, но приходилось подчиняться и старательно размазывать по щекам искусственный. Правда, я категорически сопротивлялась тому, чтобы румяна накладывали красными кругами, как делали при дворе многие. Долго пришлось объяснять и настаивать, чтоб хотя бы повторяли мой собственный румянец.
После этого кавалеры удалялись, а дамы помогали мне одеваться парадно. Ко всему этому я легко привыкла, как и к необходимости обедать прилюдно. Просто ела, как птенчик, вызывая изумление у присутствующих.
Но мое озорство временами ставило в тупик даже видавшую виды мадам Этикет. На вопрос, какое поведение будет считаться приличным для дофины, упавшей с осла, мадам де Ноай долго не могла ничего ответить. Зато мадам очень гордилась тем, что быстро обучила меня двум премудростям: умению управляться с тяжелым шлейфом и фижмами юбок и версальскому шагу. И то и другое получилось легко благодаря моей любви к танцам. И все же брать несколько уроков у месье Юара, обучавшего искусству реверанса, пришлось. К счастью, умение держать спину (моя осанка нравилась матушке) и танцевать помогли освоить и легкий версальский шаг, при котором не грозило наступить на шлейф впереди идущей дамы или попросту споткнуться. Впереди меня ходили теперь редко, но шаг действительно был легким, порхающим, и очень мне нравился.
И все же без неприятностей не обошлось. Подход ко многим вещам в Вене и в Версале был противоположным, и я, наученная матушкой, временами делала что-то не то, особенно касающееся этикета. Если мелкий проступок вроде взятой из рук у камер-дамы рубашки еще можно скрыть, то бывали неприятности и похуже, вызывавшие настоящий скандал, причину которого я долго даже не понимала.
Предстоял бал, и я с внутренним трепетом к нему готовилась, так хотелось показать свое умение легко скользить по паркету, чувствовать музыку, очаровывать…
Когда ко мне пришла дальняя родственница, графиня де Бриони, и попросила поставить ее дочь, Анну Шарлоту, мадемуазель де Лоррейн, в одну из пар, открывавших менуэтом бал, я даже не задумалась. Графиня де Ноай потом очень долго укоряла за такое самоволие, требуя, чтобы я советовалась в подобных случаях обязательно. Но мне был всего пятнадцатый год, и мысли в голове роились совсем о другом, я обещала графине де Бриони попросить короля о такой услуге, все же она была моей дальней родственницей, а матушка всегда твердила, что родственные связи за границей – дело святое.
Откуда мне, а потом и королю было знать, что герцогини против такого нежданного продвижения вперед несчастной Анны Шарлотты? Видно, графине де Бриони не удалось договориться с герцогинями или она не захотела этого делать, получилось, что их обошли, и это вызвало такой скандал!.. Пришедшие в ярость многочисленные ревнительницы строгого этикета объявили, что на бал просто не придут. Это грозило сорвать прием совсем. Бал состоялся, но скандал продолжал развиваться, нашлось много тех, кто буквально потребовал у короля разобраться с вопиющим нарушением правил. Людовик был в шоке, он терпеть не мог этих дамских разборок и отказался принимать какие-либо меры (да и какие меры можно было принять?), объяснив, что приглашением в одну из первых пар мадемуазель де Лоррейн было его любезностью дофине. Получилось, что во всем виноватой оказывалась я.
В результате бал был совершенно испорчен, никакого моего триумфа, напротив, на меня теперь смотрели, как на иностранку, презирающую правила Версаля и готовую ради продвижения родственников даже их нарушить. Нет, старые герцогини ничего не имели даже против самой мадемуазель, они протестовали против того, что ее поставили в пару с графом д’Артуа в обход их воли! Остаток ночи после бала я проплакала. Дома жить с оглядкой на мать, а теперь попасть вот под такой страшный диктат целого двора! Но другой жизни просто не было, и решила во всем советоваться с мадам Этикет, а еще, конечно, с матушкой. Хотя советы именно матушки временами заводили в тупик, потому что шли вразрез с требованиями Версаля.
Например, она категорически требовала, чтобы у нас с Луи была общая двуспальная кровать, доказывая, что именно так и рождается страсть между супругами. Но никакой страсти у нас не было, после первых неудач Луи пообещал, что сделает меня своей женой после собственного шестнадцатилетия, которое мы собирались праздновать в Компьене. Я воспарила духом, все же ежемесячно, отчитываясь перед матушкой, писать, что ничего не произошло, не слишком приятно.
Наивный ребенок, я умудрилась поделиться своей радостью с тетушками. Ах, какой же это вызвало восторг! Наконец-то, наконец-то их дорогой племянник собрался стать настоящим мужем очаровательной малышки.
Все бы ничего, если бы болтовня не выплеснулась за пределы тетушкиных апартаментов. Двор с восторгом подхватил сплетню – и понеслось… О неспособности Луи «оседлать кобылку» и так говорили слишком много, практически на каждом углу, на улицах даже распевали неприличные куплеты вроде: «Овладел – не овладел, поимел – не поимел». Бедный Луи совсем замкнулся, он вернулся в нашу постель, куда перестал приходить после нескольких первых ночей, но все равно ничего не получалось. Я так и оставалась девственницей.
Подкупленная прислуга регулярно сообщала самым разным дипломатам, что мои простыни остаются девственно чистыми и даже не смятыми по утрам. Сначала я требовала у графини де Ноай удалить мерзких болтушек, но та лишь пожала плечами:
– Мадам, вы полагаете, что следующие будут менее болтливы? Если есть возможность заработать, выдавая ваши секреты, то кто же удержится?
– Но им достаточно платят и они давали клятву верности?!
– Денег никогда не бывает много, а клятва… не на Библии же. К тому же они вам верны, другие болтают гораздо больше.
Графиня де Ноай, сама того не желая, сделал подарок Антуанетте. Именно во время ее недели танцевальных вечеров дофина сблизилась с принцессой де Ламбаль, давно привлекавшей ее внимание.
В этом не было ничего удивительного, у дофины сложилось довольно странное для юной девушки общество – Антуанетта ежедневно по несколько часов проводила с тетушками Аделаидой, Викторией, Софией и Луизой. Влияние престарелых дам было очень сильным, именно из-за него неопытная дофина любила одних и ненавидела других. Тетушки с удовольствием вели войну против мадам Дюбарри руками дофины. Если б только знать, насколько это осложнит ей жизнь в будущем!
Дофине давно требовалась близкая по статусу и возрасту подруга. Принцесса была вдовой, вспоминающей собственное замужество с ужасом, но славилась чистотой и безупречным поведением. Да, она не была слишком умна, но доброта и некоторая меланхоличность так напоминали Антуанетте Шенбрунн, Мими с Изабеллой и ее саму с Шарлоттой… Привыкшая к нежной дружбе с сестрой, дофина невольно искала такого же общества, но сестры мужа были слишком малы для этого (это позже они с Елизаветой станут близкими подругами), а тетушки слишком стары.
В Версале новая свадьба – женился второй внук короля, Людовик Станислав.
У меня с братьями мужа довольно странные отношения. Станислав одного со мной возраста, Карл – на год моложе. Три брата совершенно разные: старший, Луи, серьезен, застенчив, неуклюж. Станислав умнее, даже хитер, злобен и нагловат. Он рослый, крупнее Луи, полный, но при этом очень подвижен. Самый очаровательный Карл, граф д’Артуа. Возможно, с годами он тоже располнеет и станет солидным, но пока это был болтун, умевший очаровывать и явно гораздо более опытный в альковных делах, чем дофин.
Станислав откровенно ненавидел Луи, считая, что это он, а не мой супруг должен быть дофином, что он куда больше годится для роли будущего короля.
- Предыдущая
- 15/55
- Следующая
