Жажда странствий - Стил Даниэла - Страница 20
- Предыдущая
- 20/78
- Следующая
— Мне жаль, любимая, что все так нелепо получилось.
Надо было встретить тебя в Риме, но… эта моя работа, черт бы ее побрал!
Он швырнул плащ на кресло, сел рядом с ней и серьезно, без улыбки посмотрел на нее.
— Я хочу, чтобы ты знала. Я бы не уехал в Стамбул, не увидевшись с тобой.
Она улыбалась, хотя слезы у нее еще не высохли. Какое счастье, что он наконец рядом!
— Ты знаешь, я ведь тоже… — заговорила она срывающимся голосом, — высчитывала, когда следующий рейс теплохода… Вспоминала, не ошиблась ли числом… — Она засмеялась, но слезы тут же снова навернулись ей на глаза. — О Чарльз… я так тебя люблю…
Ей хотелось говорить, говорить — чувства переполняли ее.
А он привлек ее к себе, нашел ее рот; теперь уже ничто не могло помешать им: ни условности, которые стесняли их, когда они были в гостях у Готорнов, ни тревога о том, что подумают друзья… Они забыли обо всем на свете, он держал ее в объятиях, его руки ласкали ее. Он так изголодался по ней, и она тоже страстно его желала.
— О Чарльз…
— Наверное, мне надо уйти, Од. Не хочу, чтобы ты потом раскаивалась. — Он заглянул в ее глаза, ища ответа и ожидая, как всегда случалось на Антибе, услышать «да», но на этот раз она покачала головой, и он затаил дыхание.
Этот длинный, тяжелый день, наполненный ожиданием встречи, этот вечер, такой мучительно-счастливый для них обоих…
С тех пор как Чарльз покинул Антиб, они оба гнали от себя мысль о том, что произойдет, когда наступит наконец эта минута. Одри страстно ждала ее, она поняла это только теперь, когда увидела его. Она знала, зачем приехала к нему. Прежде она боялась себе в этом признаться, но теперь… теперь верила, что никогда не пожалеет о том, что свершится сейчас. Отныне и навсегда она принадлежит ему.
— Нет, не уходи. Останься… — сказала она грудным, страстным шепотом.
Он молча взял ее руку и прижался к ней губами. И она всем своим существом отозвалась на это прикосновение, всколыхнувшее в ней могучую волну желания.
— Я очень люблю тебя, Чарльз.
Как, оказывается, все просто и как непостижимо, будто начало и конец всего сущего.
— Никогда… никогда до этой минуты я не знал, что такое любовь, — прошептал он, встал, подхватил ее на руки и понес в спальню. Здесь было темно, только лунные полосы лежали на полу. В слабом голубоватом свете он видел ее глаза, ее губы…
Чарльз раздевал ее в темноте, он покрывал легкими поцелуями лицо и, благоговейно касаясь тела, дивился тому, как нежна ее матовая кожа…
Сомнения уже не мучили Одри — она должна принадлежать ему. Вся дрожа, она юркнула под холодную простыню;
Чарльз протянул к ней руки, и она пришла в его объятия — отдав ему всю себя. Ее тело трепетно отвечало на каждое его прикосновение. Он осторожно и умело вел ее за собой, терпеливо ожидая, когда она будет готова ему ответить. Он не торопил ее, чутко внимая едва слышным биениям ее пробуждающейся чувственности. Он также отдавал ей все — свое тело, свои чувства, свою душу. С этой минуты они навеки посвятили себя друг другу… Она забылась в его объятиях, когда колокольный звон на башне Кампанилы возвестил рассвет.
Утомленные любовными ласками, они спали, как дети. У
Глава 8
Два дня в Венеции промелькнули как сказочный сон. Чарльз показал ей все городские достопримечательности: и Дворец дожей с его величественными порталами, и мост Риальто, и собор Санта-Мария делла Салуте, и Дом таможни, увенчанный золотым флюгером. Особенно ей запомнился мост Вздохов, где Чарльз велел ей затаить дыхание и где они целовались. А гондольер пел им, когда они проплывали под сводами этого моста. Чарльз уверял, что их желания исполнятся, и она посмеивалась над ним. Но большую часть времени они проводили в ее номере. Он снял для вида небольшую комнату на том же этаже, но не оставил там даже своего багажа. Эти два дня и две ночи они не расставались ни на минуту, и Одри временами впадала в отчаяние, потому что час разлуки неумолимо приближался. Она заказала билет до Лондона на тот же день, когда Чарльз уезжал в Австрию, чтобы сесть там в «Восточный экспресс».
Одри была так подавлена в последний вечер, что не могла говорить и думала лишь об одном — как они будут прощаться.
Внезапно плотина слез рухнула, и Од разразилась рыданиями.
— Любимый, не… не надо… не уезжай…
Что он мог поделать? Он все время умолял ее ехать с ним, но она твердила, что это невозможно. Настаивать было бы жестоко, и он дал себе слово больше не мучить ее.
— Я примчусь в Сан-Франциско, как только смогу. Закончу дела в Пекине и тут же сяду на теплоход.
Он держал ее в объятиях, а она все всхлипывала и никак не могла остановиться. Новой разлуки с ним она просто не вынесет.
Теперь она принадлежит только ему.
Чарльз помог ей надеть платье и смотрел, как она застегивает жемчужное колье, надевает серьги и соломенную шляпу. Ему так хотелось остановить время, ведь это была счастливейшая пора в его жизни. Он вдруг подумал, что Одри даже не прикасается к своему фотоаппарату. И то сказать, не до этого им было — их целиком поглотила любовь и мучительное желание, осуществившееся наконец во всей полноте и завершенности. Ни ему, ни ей вовеки не суждено забыть эти дни. Подавленные, они стояли возле отеля, глядя, как их багаж укладывают в гондолу.
Одри оглянулась, будто хотела навсегда запомнить это место.
— Никогда в жизни сюда не вернусь!
— Почему? — удивился он.
Неужели он не понимает?
— Никогда уже мне не будет так хорошо. Хочу запомнить все-все и хранить это в своем сердце…
Она подняла на него взгляд, улыбаясь сквозь слезы, он обнял ее и помог сесть в гондолу. Мысль о том, что ему предстоит проститься с ней, ужасала его.
Как двое детей, затерянных в огромном мире, они сидели, прижавшись друг к другу. Потом он посадил Одри в ее поезд, который отходил на полчаса раньше, чем его. Стоя рядом с ней в отдельном купе, он смотрел, как носильщик укладывает ее вещи. Что они могли сказать друг другу? Обещать то, чего не смогут исполнить? У него работа, у нее семья… Он обнимал ее, и щеки у них были мокрые от слез, и они целовались, закрыв глаза.
Наконец он оторвался от нее. Он не мог больше этого вынести.
— Од, я люблю тебя. Навсегда.
Он в последний раз обнял ее, выскочил из купе, спрыгнул на платформу и бросился к ее окну. Одри высунулась наружу, наклонилась, и он поцеловал ее.
— Увидимся, как только я вырвусь из Пекина…
Но она не желала даже слышать об этом… Ведь он говорил, что пробудет там несколько месяцев… может быть, даже полгода… Он сам не знает, сколько времени ему придется провести в Китае. Срок сдачи материала — конец года, но ведь там идет настоящая война, и неизвестно, что его ждет.
— Я напишу тебе. Од.
Прежде он никогда никому не давал обещания писать. Они в последний раз поцеловались, и он ринулся прочь — больше не было сил выдерживать эту пытку. Он сел в свой вагон и стал ждать. Когда лязгнули колеса и ее поезд начал медленно набирать скорость, Чарльз зажмурился и стиснул зубы, будто смертник под наведенным на него дулом. Потом закрыл глаза рукой и откинулся на сиденье. Он так напряженно думал об Одри, что ему показалось, будто он видит, ощущает ее рядом с собой чувствует запах ее духов, слышит ее голос…
— Чарльз, может, ты все-таки посмотришь на меня?
Он подскочил, не веря своим глазам, — Одри стояла перед ним и улыбалась, а носильщик деловито раскладывал по полкам ее багаж.
— Как… Бог мой! Одри! Ты чуть до инфаркта меня не довела!
Он подхватил ее, поднял, издал воинственный клич и принялся целовать так неистово, что она чуть не задохнулась.
— Как ты здесь оказалась?!
— Очень просто. Решила прокатиться с тобой в Стамбул.
Когда он ушел, она поняла, что не может с ним расстаться.
Она успеет в Лондон к отплытию «Мавритании», к четырнадцатому сентября, а если задержится, возьмет билет на следующий рейс. А сейчас она во что бы то ни стало должна быть с ним.
- Предыдущая
- 20/78
- Следующая
