С утра до вечера - Акимушкин Игорь Иванович - Страница 13

Муравьи по ночам промышляют мед. Находят его на галлах дуба, съедают сколько могут и возвращаются в гнездо заметно пополневшими. Принесенный в зобу мед изо рта в рот передают своим собратьям — «живым сосудам». Желудок этих замечательных муравьев может растягиваться точно резиновый. Муравьи-бочки глотают так много меда, что их брюшко раздувается до невероятных размеров! Как перезрелые виноградины, висят они, прицепившись лапками к потолку продуктового склада — самой обширной комнаты в муравейнике. Местные жители их так и называют — земляной виноград. Выжатый из муравьев мед напоминает пчелиный и очень приятен на вкус. Мексиканцы разоряют гнезда медоносных муравьев: из тысячи муравьев-бочек можно выжать фунт прекрасного меда.

Медом муравьи кормят личинок. В голодное время и взрослые муравьи забегают в погребок, чтобы получить несколько сладких капелек изо рта муравья-бочки.

Песчаная оса аммофила личинок своих кормит не медом, а парализованными гусеницами. Значение этих ос в жизни планеты и в сельском хозяйстве многих стран мира очень велико. Аммофилы не живут по обычаям других ос большими сообществами. В полном одиночестве, один на один, ведут они борьбу с превратностями судьбы.

Пойманную гусеницу аммофила парализует, нанося острым жалом уколы в нервные центры. Затем затаскивает свою жертву в норку, вырытую в песке. Там откладывает на теле гусеницы яички. Гусеница хорошо законсервирована, а потому не портится.

Потом оса засыпает норку песком. Взяв в челюсти маленький камешек, аммофила методично и тщательно утрамбовывает им насыпанный поверх гнезда песок, пока он не сровняется с землей, и вход в норку даже самый хищный и опытный взгляд не сможет заметить.

Другая аммофила вместо камня берет в челюсти кусочек дерева и плотно прижимает его к земле, потом поднимает и опять прижимает, и так несколько раз.

Аммофилы водятся и в Европе, и в Америке. Но странно: американские виды владеют «орудиями» лучше. Европейские аммофилы, по-видимому, не все и не всегда утрамбовывают камнями засыпанные норки.

Взрослый муравьиный лев — похожее на стрекозу насекомое, бесцветное и не примечательное. Но его личинка блещет многими талантами. Это хищник из хищников.

Муравьинольвиная личинка (на вид — большой клещ с челюстями как сабли; у нее нет рта) для своих жертв — мелких членистоногих и муравьев — роет ловчие ямы и на дне их прячется. Сначала она ввинчивает голову в песок и толстым брюшком, словно циркулем, описывает вокруг себя глубокую борозду. Потом лапкой кидает землю на свою широкую, как лопата, голову, а головой бросает ее вверх. При этом методично поворачивается вокруг, разбрасывая песок во все стороны. Мало-помалу образуется в земле воронка, на дно которой погружается землероющая личинка. Погрузившись, прячется там в песке и ждет, выставив наружу лишь раскрытые клещи челюстей. Ждет день, два, неделю, месяц. Ждет терпеливо и вот дожидается^[10].

Муравьи отлично знают, где логово их недруга, и обегают его сторонкой. А если в суматохе или обманутые муравьиным запахом безротого льва, бывает, и подбегут слишком близко к краю коварной ямы и — не приведи бог! — свалятся туда, тотчас спешат поскорее выбраться из нее. Вот тогда-то хищная личинка и обстреливает их песком. Кидает его, подбрасывая широкой головой. И кидает так метко, что почти всегда попадает в муравья и сбивает его. Он падает вниз, скользя по склону воронки, отчаянно цепляется ножками за сыпучий песок. А тогда муравьиный лев еще и подкапывает снизу муравья, земля под ним совсем осыпается, и он падает, бедняга, прямо в челюсти-сабли своего недруга.

«Дальше, — говорит П. И. Мариковский^[11], — происходит необычное. Муравьиный лев не тащит, как все, добычу под землю. У него совсем другой прием. Ухватив муравья за брюшко, он бьет его о стенки ловушки, и так быстро, что глаза едва успевают заметить резкие взмахи. Удары следуют один за другим. Я считаю: сто двадцать ударов в минуту. Избитый муравей прекращает сопротивление. Он умирает и, как это печально, слабеющими движениями последний раз чистит передними ногами свои запыленные усики. Вот он совсем замер. И только тогда коварный хищник прячет свою добычу под землю. Сейчас же он там с аппетитом принимается за еду».

А ест муравьиный лев по-особенному: у него наружное пищеварение.

Британский натуралист Джон Гуэлд, путешествуя по Австралии более ста лет назад, услышал от местных охотников интересные истории о черногрудом коршуне.

Коршун добывает пропитание, изображая пикирующий бомбардировщик. Заметив с высоты страуса эму на гнезде, он летит к нему и пугает его как может. С криком пикирует вниз, прямо на страуса, дико хлопает крыльями у него над головой. Глупый страус, поддавшись панике, встает с гнезда и малодушно убегает. Тогда коршун берет в когти камень побольше, какой только может поднять, и, взлетев, бросает его с высоты на яйца. Скорлупа их, слишком прочная для его клюва, трескается от удара «бомбы». Черногрудый коршун снижается и раздирает трещину когтями.

В наши дни известный австралийский орнитолог доктор Алек Чизхолм в статье «Употребление птицами орудий и инструментов», опубликованной в 1954 году, с новыми подробностями обсуждает старую историю о черногрудом коршуне, бомбардирующем камнями яйца эму и некоторых других гнездящихся на земле крупных птиц. (Камнем разбивает яйца страусов и африканский стервятник.)

С именем Алека Чизхолма связано раскрытие еще одной тайны пернатого царства.

Когда первые исследователи проникли во внутренние области Австралии, они увидели там много диковинного: и яйцекладущих зверей (с птичьими клювами на головах!), и зверей сумчатых, и птичьи инкубаторы (кучи мусора, полные развивающихся без наседок яиц), и какие-то еще странные, украшенные цветами постройки.

Находили их обычно среди невысоких кустов. Небольшие, выложенные прутиками платформы. На расстоянии приблизительно полуметра другие, более длинные палочки воткнуты в землю в виде плотного частокола. Их верхние концы изогнуты навстречу друг другу, образуя над платформой как бы двускатную крышу.

Перед одним из входов в шалаш на земле (на площади, большей, чем сам шалаш) раскиданы сотни всевозможных цветных безделушек: раковины, мертвые цикады, цветы, ягоды, грибы, камни, кости, птичьи перья, обрывки змеиных шкур и масса других странных вещей.

Недавно в одной из таких коллекций нашли даже зубную щетку, ножи и вилки, детские игрушки, ленты, чашки из кофейного сервиза и даже сам кофейник, небольшой, пряжки, бриллианты (настоящие!) и искусственный глаз.

Самих строителей за работой не видели: про черных птиц, которые суетились поблизости, и подумать не могли такое. Предполагали разное. Капитан Стокс, одним из первых исследовавший внутренние области пятого континента, пришел к выводу, что эти шалаши строят для развлечения своих детей туземные женщины. А тогдашний губернатор Австралии сэр Георг Грей был автором другой «гипотезы»: шалаш — дело рук кенгуру, заявил он, очевидно полагая, что это эксцентричное животное на все способно.

Потом уже заметили, что шалаши строят именно те птички, на которых вначале и внимания не обратили. Внешне они ничем особенно не замечательны. Самцы иссиня-черные, похожи на сибирскую черную ворону, а самки желтовато-зеленые. Впрочем, их много, разных видов, и окрашены они не одинаково. Те, о которых я сказал, — самые распространенные в Австралии шалашники: атласные беседочницы.

Другой строитель шалашей по окраске похож на нашу иволгу, а по внешности — на дрозда. Конический шалаш птица-садовник украшает преимущественно мхом и цветами, которые располагает с большим вкусом. Перед беседкой разбивает небольшой лужок. Он окаймлен бордюром из мха, а по нему разложены лесные цветы, ягоды и красивые камни. Увядшие цветы птица ежедневно заменяет свежими.