Восемь бусин на тонкой ниточке - Михалкова Елена Ивановна - Страница 7
- Предыдущая
- 7/67
- Следующая
– Не выйдет она за Гришку, – мрачно сказал Николай.
– Выйдет, – усмехнулся Степан. – Никуда не денется.
Он набил в рукавицу мокрого песка и зашел в чулан.
Изнутри донесся шум, потом что-то упало. Глухо закричала девушка – раз, и другой. Потом до Кольки доносились только стоны.
Брат вышел через десять минут – взмокший, но довольный.
– Жива хоть осталась? – спросил Николай, кивнув на дверь.
– Жива, что ей сделается. И синячка не будет. Ей ведь еще перед Гришкой красоваться!
Степан расхохотался, и брат подхватил его смех.
Из чулана Зойку так и не выпустили. Надежда приносила ей еду и видела, что девушка сидит, забившись в угол.
Через неделю Надежда буркнула, что свадьбу назначили на второе июня и что платье Зойке она даст свое.
– Тебе велико, я ушила.
Зоя кивнула и даже пробормотала что-то вроде «спасибо».
Олейниковы приободрились: значит, вразумили дурочку. Но решили, что еще три дня до свадьбы пускай посидит под замком.
И в этом заключалась их главная ошибка.
На следующее утро Зойка еще сидела в чулане. А вечером ее уже не было. В тонкой деревянной стене чулана, смежной с сараем, зияла дыра.
– Ты что, нож ей оставил?! – напустился на брата Колька.
– Какой нож?! Я весь чулан расчистил! Да не уйдет Зойка далеко в одном сарафане. Куда она денется? Не к кому ей идти.
Но девушка пропала, как сквозь землю провалилась. Никто ее не видел. Григорий лично обошел каждый двор, но без толку.
– Если найду, убью! – грозился Николай. – И плевать на Гришку! Стерва какая, а?! У кого же она прячется, у кого…
Но Зое и в самом деле не к кому было идти. Потому мысль укрыться у односельчан не пришла ей в голову. В лес, в сосновый бор на берегу реки – вот куда бежала девушка.
Место Зоя выбрала укромное, подальше от села, чтобы не наткнулись случайные рыбаки. Плохо, что не было с собой спичек: Степан забрал из чулана все спичечные коробки, опасаясь, что сестра подожжет дом. Только как же она могла его поджечь, когда внутри спали девочки?
Попыталась добывать огонь трением, но ничего не вышло: за несколько часов Зоя натерла ладони до мозолей, а под сосновой палочкой даже дымка не появилось. Тогда она отправилась на берег. Вернулась с острым куском кремня. Разложила на земле сухой мох, перехватила нож поудобнее и принялась бить камнем по лезвию.
Искра спрыгнула с лезвия, как белка с дерева, и Зоя вскрикнула от радости. Есть огонь – значит, есть и жизнь.
Девушка устроила себе шалаш, набросала на землю сосновых веток, а сверху выложила постель папоротником. Снова пригодился складной ножик, который она всегда носила с собой в кармашке сарафана. Степан не догадался обыскать ее. Когда он бил Зою, ножик выпал, но в темноте брат его не заметил.
Зоя накопала червяков, выдернула нитку из подола, вырезала из сучка крючок и наловила рыбы. Запекла ее в углях, обмазав глиной. Обгладывала костлявых карасиков, запивая речной водой, смотрела на закатное солнце и думала: что же делать, что?
Ночной чащи Зоя не боялась. Река и лес не дадут погибнуть с голоду, а от холода и хищников ее защитит костер. Чувствует она себя хорошо, разве что левый бок болит так, что трудно согнуться. Должно быть, Степан что-то ей повредил. Ничего, заживет.
Но сколько можно жить в лесу? Июнь, июль, август… А потом? Что делать ей, когда наступят холода? Неужели возвращаться к братьям, сдаваться на их милость? Нет, ни за что. Лучше уж сгинуть в лесу.
Восемнадцатилетняя девушка, никогда не уезжавшая из села и даже редко выходившая за пределы двора, пыталась представить свое будущее.
Нужно бежать. Бежать в большой город, где она затеряется, где сможет учиться. Но у нее ни денег, ни одежды, ни документов… Одежда беспокоила Зою больше всего. В одном сарафане далеко не убежишь, даже летом.
Значит, придется вернуться.
Зоя пробралась в дом ранним утром. Она следила из-за угла и видела, как братья ушли на работу. Девушка проскользнула в калитку, приласкала Бурана, который приготовился было залаять, но узнал хозяйку и радостно завилял хвостом.
– Тише, Бураша, тише!
Оказавшись в комнате, Зоя быстро собрала вещи. Сунула комом в мешок – потом разберется! – и бросилась к двери. Скорее, пока не заметили ее жены братьев, не подняли тревогу. Второй раз ей точно не сбежать.
Она распахнула дверь и ахнула. Перед ней стояла восьмилетняя Марфа, старшая из девочек Степана.
«Пропала я, – мелькнуло в голове Зои. – Сейчас закричит».
Но Марфа кинулась ей навстречу, прижалась всем телом, задрожала, как щеночек. Подняла лицо, залитое слезами, и забормотала:
– Зоинька, Зоинька, бедная ты моя! Тихо, не выходи пока, там мамка пошла к коровнику! Я тебя так ждала, все смотрела, когда же ты вернешься. Нам без тебя плохо, Зоя!
Зоя обхватила ее, уткнулась в чернявую головку, пахнущую воробушком.
– Девочка моя, милая, – она чуть не плакала, – мне бежать надо.
– Я знаю, знаю. Тебя дядька грозился убить. А еще приходил дядя Гриша, сказал, что даст денег тому, кто приведет тебя в село. Я все слышала. За дверью спряталась и слышала. Дядя Гриша на тебе жениться хочет. Он как бешеный стал: говорит, ты ему в душу плюнула, на посмешище выставила, он тебе жить не даст, если не будешь его женой.
– Ты умничка, Марфуша, умничка моя. Только я за дядю Гришу не пойду.
– И правильно не пойдешь, – с глубокой убежденностью прошептала девочка. – Он слюнявый, хуже Бурана. И глаза как кисель. Ты себе лучше жениха найдешь, Зоинька. Подожди здесь, я мигом…
И исчезла. Зоя осталась ждать.
Марфа появилась очень скоро. В руках у нее был отцовский тулуп на овчине.
– Вот, возьми! Он в сундуке лежал, а ключ батя спрятал. Только я нашла, где он его прячет. Бери, Зоя, тебе на зиму пригодится.
Девушка схватила тулуп, расцеловала Марфушу.
– Милая моя, милая, спасибо тебе! А теперь я побегу.
– Куда денешься-то? – по-взрослому спросила девочка, глотая слезы.
Зоя понимала, что опрометчиво доверять свою тайну восьмилетнему ребенку. Но соврать или отмолчаться не смогла:
– На станцию пойду. Куплю билет на поезд, поеду в Москву. А там видно будет.
Она снова поцеловала племянницу, вытерла ей слезы, не замечая, что плачет сама.
– Зоинька… Ты забери меня, а? – с тоской проговорила Марфа. – Неужели не вернешься?
– Господи, что ты говоришь такое… – забормотала Зоя. – Как же я не вернусь? Обязательно вернусь за тобой. Не плачь, сердечко мое, не плачь… Я в городе работу найду, устроюсь, а как только ты подрастешь, приеду к тебе.
Марфа всхлипнула, вырвалась из ее объятий и распахнула дверь:
– Иди скорее. Да иди же!
И топнула ногой.
Зоя притянула ее к себе, поцеловала в лоб и быстро вышла.
От села до железнодорожной станции – десять километров. Пустяки, дойдет быстро.
Девушка вынула из тюка бечевку, обмотала тулуп, чтобы удобнее было тащить, и свернула в прогон.
Из соседнего двора вслед ей смотрел мальчишка, но Зоя не обратила на него внимания.
На станции она поначалу растерялась. Столько людей! Все с тюками, все толкаются, и запах стоит странный, словно в кузне. Девушка постояла в уголке, наблюдая, потом напустила на себя независимый вид и подошла к пузану, торговавшему семечками.
– Дядя, вам тулупчик не нужен? Зимой пригодится, на морозе стоять.
Пузан дал ей за тулуп одну пятую его цены, но Зоя об этом не догадывалась. Она уже бежала к кассам, прижимая к себе свой мешок.
И вот – поезд. Господи, какая махина! «Скорее, скорее, – торопила его Зоя, сидя у окна в последнем вагоне, – поехали же, родненький».
Послышался гудок. Девушка бросила взгляд в окно и оцепенела: по перрону, расталкивая народ, пробивался к поезду Григорий Воля. А за ним шли ее братья, оперуполномоченный и еще двое односельчан.
Они залезли в поезд, и тот сразу тронулся. Зоя видела, как Воля махал какими-то бумагами, а оперуполномоченный кивал. «У него все схвачено, все людишки в кулаке», – вспомнилось Зое.
- Предыдущая
- 7/67
- Следующая
