Восемь бусин на тонкой ниточке - Михалкова Елена Ивановна - Страница 58
- Предыдущая
- 58/67
- Следующая
Да и выбор книг для библиотеки показался ей при ближайшем рассмотрении несколько неожиданным для восьмидесятилетней старухи. Фантастика, полное собрание Стругацких, Азимов, боевики Бушкова… Мимоходом удивившись, Маша положила часы на ладонь и поддела ножом ржавчину на крышке.
К ее удивлению, это помогло. Словно черно-коричневая слюда, ржавчина отошла целым пластом. Она больше походила на засохшую грязь и отваливалась кусочками, как старая болячка, сдираемая с ранки.
Несколько минут Маша пыхтела над часами, затем снова протерла крышку.
Что ж, стало намного лучше! Теперь, по крайней мере, было видно, что на часах есть гравировка. Успенская снова прибегла к помощи ночной рубашки, ожесточенно оттирая то, что не поддалось ножу.
Коричневые следы все равно остались, но теперь они не мешали разобрать слова.
Надпись оказалась совсем короткой: «С любовью навсегда – А.И.».
Маша села на краешек кресла, машинально поглаживая пальцем циферблат. Ей не давала покоя причина, по которой часы оказались там, где оказались. Надпись еще больше запутала дело.
Что там говорила Марфа? Она не хотела вырубать заросли сирени и бузины… Они цвели здесь всю ее жизнь. Может быть, сама Олейникова выдергивала лишние побеги, и часы свалились с ее руки? Был в ее жизни загадочный А.И., делавший дорогие подарки и любивший гравировку…
Кот запрыгнул на соседнее кресло и оттуда негромко вякнул.
– Я тоже сомневаюсь, – согласилась с ним Маша. – Мужа Марфы звали по-другому. Инициалы не совпадают.
Она взглянула на кота. Пожалуй, это все-таки был Глюк, а не Фантом. Глазищи как циферблаты золотых часов, сузившийся вертикальный зрачок – стрелка. Маша смотрела в них, точно проваливаясь, завороженная блеском кошачьих глаз.
Стрелки завертелись в обратную сторону, отсчитывая ход времени назад.
«У Даши роман с мужчиной, который намного старше нее. Он женат. Где они встретились, никто не знает».
«Марк Освальд что-то услышал за ужином. Что-то, что позволило ему понять, кто убийца».
«И прямо написал об этом в записке: „Я знаю, кто убил ее. Никаких сомнений“».
«На этом месте за окном много лет росли сирень и бузина. Потом сирень исчезла, осталась одна бузина».
«Жена его была страшная женщина. Толстая, одышливая…»
«Не стали переносить окно, оно осталось там же, где и было. И стену не двигали».
«Много лет… бузина… И тогда – тоже…»
Бузина, бузина, бузина… Белые цветы закружились вокруг Маши, словно снежинки, подхваченные метелью. Почему-то это было очень важно – то, что здесь много лет росла бузина…
Кот отвел взгляд и потянулся, подергивая задними лапами.
Маша очнулась и встряхнула головой. Снежинки исчезли.
Честное слово, гипнотизер какой-то, а не кот! Она как будто уснула на несколько минут и видела сон… Сон про время… Про то, что случилось десять лет назад.
Стрелки в ее голове щелкнули и остановились.
И вслед за стрелками все встало на свои места.
Даша. Знакомство. Ее беременность. Убийство. Юбилей Марфы. Марк Освальд, понявший, кто убийца. И его смерть.
И часы с инициалами, выброшенные – конечно же, выброшенные! – из окна.
– Господи… – ошеломленно прошептала Маша, приподнимаясь с кресла. – Господи, я поняла!
Кот снисходительно взглянул на нее и удовлетворенно зажмурился.
За завтраком Матвей жевал оладьи, не ощущая их вкуса. Рядом щебетала Ева, ей отвечал Борис, то и дело утирая салфеткой жирные губы. Иннокентий снисходительно объяснял Лене Коровкиной, почему энергетические токи деревьев полезны плоду.
Они мне все противны, думал Матвей. Если бы я был к ним равнодушен – но нет. Мне неприятна мысль, что эти люди – мои родственники. Десять лет их не видел, и еще бы десять раз по столько же не видеть.
Кроме Генки с его женой. Всего двое из этой родственной тусовки мне нравились: Марк и Генка. Но Марка убили.
Будет забавно, если окажется, что убил его именно Генка. Два человека, которые были ему симпатичны…
Матвей посмотрел на Коровкина. Тот не ел. Только отпивал чай судорожными глотками.
Совсем некстати всплыло в памяти, что Генка в юности увлекался резьбой по дереву. Что-то выпиливал, вытачивал, мог идеально ровно обстругать ножом любую ветку за несколько секунд.
Матвей отвел взгляд.
Не годится. Генка плохо плавает. И жена его тоже плохо. Болтаются, как два буйка, на поверхности.
Да, возразил он самому себе, но изобразить хорошего пловца, будучи плохим, практически невозможно. Зато наоборот – запросто.
Все, хватит думать об этом. Уже все решено. Их наивное расследование закрыто. За обедом Марфа объявит о том, что монастырская жизнь не для нее, все пошумят и разъедутся. На этом – все. Точка.
– Неужели? – изумленно спросила Лена Коровкина.
Вопрос так точно попал в русло Матвеевых мыслей, что Олейников дернулся и капнул вареньем на скатерть. Марфа метнула в него недовольный взгляд.
Неужели… Хороший вопрос. Верный. Сперва они с Марфой сами спровоцировали убийцу, вынудили его проявить себя, а теперь решили свернуть игру, поняв, что выигрыш не останется за ними.
Но отчего они так уверены, что игра будет закончена с обеих сторон?
Марфа все равно остается опасной для того, кто убил Марка. Она слишком много наболтала за это время. Вряд ли преступник может чувствовать себя спокойно, пока она жива.
Матвей положил в рот еще одну безвкусную лепешку, запил таким же безвкусным чаем и поздравил себя. Да ты просто молодец, господин Олейников! Затеял охоту, да? Послушался старуху, жаждущую крови? Вот теперь сиди и выдумывай, как защитить эту старуху. Идиот…
– Что? – озадачился Иннокентий.
Матвей даже не заметил, что последнее слово произнес вслух.
– Это я не тебе. Извини.
Анциферов окинул его подозрительным взглядом. Кажется, хотел высказаться язвительно, но его перебил до отвращения бодрый голос Бориса:
– Между прочим, тетя Марфа, мы все готовы к труду и обороне! Что насчет сегодняшних заданий? Правда, прохладно, но нам ведь холод не помеха, верно?
И подмигнул Еве.
– А не будет никаких заданий, – сообщила Марфа. – Передумала я.
Все замолчали, совершенно одинаково приоткрыв рты.
Матвею пришло в голову, что с них можно писать картину. «Завтрак в семействе карасей». Только ясноглазая Нюта смотрит без удивления, и Генка Коровкин выглядит так, будто боится поверить нечаянной радости.
Кстати, что это с ним?
Борис недоверчиво улыбнулся.
– Бросьте шутить, тетя!
Марфа сердито воззрилась на него.
– Да какие уж тут шутки! Передумала я, говорю! Нечего мне пока в монастыре делать, я еще слишком молода. К тому же скотину мою не на кого оставить – Дульсинею, Зорьку, Джоленьку…
– Но вы можете полагаться на нас! – поспешно воскликнула Ева.
– Видала я, как на вас можно полагаться! Едва коровник мне не разнесли… Одна чуть корову с ума не свела, другой затеял со свиньей соревноваться – кто умнее. Одно радует – что свинья моя победила.
Анциферов побагровел.
– Нет, голуби мои, ничего я вам передавать не буду, – закончила Марфа. – Мое наследство мне самой пригодится. Чай, не просто так мне его покойный супруг оставил.
– А как же Господь? – воззвал Иннокентий.
– Господу мое служение и здесь угодно. Я три рабочих места создаю, трех теток кормлю-обуваю. Чем не служение?
– А душа?! – настаивал Анциферов. – О душе-то как же не позаботиться?
– Ты о своей заботься, – посоветовала Олейникова. – А о своей уж как-нибудь я сама. Сказала «все» – значит, все! И не уговаривайте меня! Все равно не переубедите. Не пойду в монастырь и наследством разбрасываться не стану. Поторопилась я с этим делом.
Борис шарахнул ладонью по столу:
– Вы, значит, поторопились, а нам сидеть, как дуракам с мытыми шеями?! За базар неплохо бы отвечать, тетя Марфа.
– За базар у нас Виктор Сергеевич отвечает, – незамедлительно поведала Марфа.
- Предыдущая
- 58/67
- Следующая
