Искусство и жизнь - Моррис Уильям - Страница 73

Я только что сказал, что те немногие отличные здания, которые могут быть возведены при перестройке наших домов и которые и теперь строятся довольно часто, будут чужды или теперь уже чужды духу средневековой архитектуры, о котором я говорил. Очевидно одно. Они далеки от сооружений, части которых сочетаются гармонично и которые выполнены настолько непринужденно, насколько это вообще может быть присуще художественной работе. В самом лучшем случае они, даже самые удачные из них, — результат постоянных столкновений всех традиций времени. Как правило, единственный человек, связанный с архитектурным искусством и понимающий, что от него требуют, — это сам архитектор. На каждом шагу он вынужден вносить поправки, противодействовать привычкам каменщика, столяра, краснодеревщика, резчика и т. д. и пытаться заставить их мучительно подражать навыкам рабочих четырнадцатого века, отказываясь при этом не только от собственных привычек, сформировавшихся в их личном повседневном опыте, но и от унаследованных ими на протяжении по крайней мере более двух столетий физических навыкав и склада мышления. При всех этих трудностях было бы чудом, если бы эти изысканные здания не обнаруживали перед взорами людей своей эклектической природы. И в самом деле, невежды, раскрыв рот, таращат на них глаза, глупцы из племени Подснэпа^{3} смеются над ними, суровые критики изрекают по их адресу язвительные сентенции. Не будем уподобляться всем им! Когда все будет сказано, эти критики воздадут должное и тем, кто создал их проекты, и тем, кто воплотил их в жизнь наперекор громадным трудностям. Часто здания эти красивы в своем эклектическом стиле, но ведь их всегда и предполагалось сделать красивыми. Стоит ли обвинять проектировщиков за стремление сделать их отличными от массы викторианской архитектуры? Если была предпринята какая-нибудь попытка сделать их красивыми, то это отличие и эта оригинальность были необходимы. Похвалим же эту оригинальность и не будем презирать ее — ведь наша-то тенденция — возводить дома, оскверняющие прекрасный лик земли и оскорбляющие здравый смысл образованного человечества XIX столетия! Позвольте мне одно отступление. Когда я вижу опрятных и упитанных людей среднего класса из этого смешанного и курьезного племени, которое мы по привычке зовем англосаксами (независимо от того, живут ли они по эту сторону Атлантики или по другую), когда я вижу этих благородных людей — высоких, широкоплечих, ладно скроенных, со светлыми глазами и правильными чертами лица, людей, исполненных мужества, энергии и способностей, — меня поражает облик их домов, которые они посчитали достаточно хорошими для себя, и ничтожность тех занятий, которые они посчитали достойными своей энергии. Вид, например, рослого человека, который ломает себе голову над точной шириной каймы на набивной материи (что не имеет ничего общего с ее художественностью), которого терзает страх, что кайма может не удовлетворить требованиям какого-то отдаленного рынка, который мучается из-за капризов томной креолки или воображаемого негра, — это зрелище заставляет меня стыдиться моего цивилизованного собрата по среднему классу, которому нет дела до качества поставляемых им товаров, но который самым серьезным образом озабочен прибылью, извлекаемой из этих товаров.

Это отступление, к теме которого я вскоре вернусь, вынуждает меня отметить, что вся моя беседа посвящена преимущественно архитектуре, потому что я считаю ее прежде всего основанием всех искусств, а затем — и искусством всеохватывающим. Все оформление и декор, которые присущи самостоятельному произведению этого искусства — соответствующим образом орнаментированному зданию, — в той или иной степени сопряжены с трудностями, возникающими в наше время при постройке удобного и красивого дома. Художник декоративного искусства — мастер мозаики, витражист, краснодеревщик, обойщик, гончар, ткач — все они вынуждены бороться с традиционными тенденциями эпохи при попытках создать красоту, а не рыночный броский товар, придать своей работе отделку художественную, а не отделку, необходимую рынку. Надеюсь, что моя собственная жизнь на протяжении последних тридцати лет предоставила мне обширные возможности узнать, сколь утомительна и горька эта борьба.

Ибо, если капитан промышленности (как можно теперь называть человека, занимающегося производством) думает не о товарах, которые он должен поставить на широкий рынок, а о прибыли, которую должен получить, то ремесленник, приставленный им к машине в качестве ее придатка, также не думает о производимых им (и машиной) товарах, а озабочен лишь тем, как добыть себе средства пропитания. Условия труда привели его к следующему: вместо того чтобы воплотить свои собственные представления о том, какими должны быть производимые им изделия, ему следует приноровиться к взглядам своего хозяина о ходкости товаров. И вам следует понять, что у рабочего иного выхода нет. Работать — значит для него добывать для себя средства к существованию. Работать по-иному — значит обрекать себя на голодную смерть. Это означает, прошу заметить, что подлинное качество товаров приносится в жертву коммерческим подделкам, если вы не сочтете такое выражение слишком уж резким. Фабрикант, как мы его называем, не может выпускать совершенно пустячное изделие и предлагать его для продажи. По крайней мере это касается предметов потребления. В сущности, он выпускает подделку того товара, который требуется покупателю, и посредством так называемого «меча дешевизны» он не только может навязать эту подделку покупателю, но и воспрепятствовать (что он и делает) получению им настоящего товара. Вскоре после того как рынку навязывается псевдотовар, настоящий товар перестает производиться.

Не будем больше терзать себя другими видами подделок, как бы ни омрачали они радость жизни. Пусть те оправдывают их, кто на них наживается. Но если вам нравится пить сладкое пиво вместо пива на солоде и есть маргарин вместо масла, если это вас удовлетворяет, то по крайней мере спросите самих себя, что, кроме испытаний терпения, дает вам псевдоискусство.

Я начал с утверждения, что для человека естественно и разумно украшать простые предметы домашнего обихода, а не довольствоваться простой утилитарностью. Но, разумеется, я предположил, что орнамент должен быть настоящим, что он не должен быть ниже определенного уровня и утрачивать качеств, присущих украшениям. Псевдоискусство же как раз и не удовлетворяет всему этому. Оно, действительно, есть просто бесплодный труд.

Попытайтесь понять, что я имею в виду: вам нужен, скажем, таз и кувшин — вы идете в магазин и покупаете то, что вам нужно. Возможно, вам не удается купить белый таз и белый кувшин — просто вы едва ли найдете набор белого цвета. Ну что же, вы просмотрите несколько наборов, причем ни один вам не нравится, — и тогда довольно-таки безразлично вы окажете: «Ладно, этот сойдет». И вот вы уже обладатель посуды с мазней из листьев папоротника и вьюнка над ними. Эта-то мазня и представляет собой «орнамент». Но он вовсе не радует вас и неспособен вызвать какие-то мысли. Он только вызывает в вас какие-то представления (и весьма скучные) о спальне. Ручка кувшина поражает своей невообразимой нелепостью и снова напоминает о спальне; короче говоря, вы примиряетесь с этим орнаментом, за исключением, возможно, тех дней, когда страдаете разлитием желчи или просто нездоровы. Вам затем придет в голову мысль, если вас вообще посещают мысли, что упомянутый орнамент явно не выполнил своего назначения. И все-таки это не так. Этот орнамент, который выразился в неумелом изображении папоротника и в нелепой ручке, помог продать таких туалетных наборов на десятки комплектов больше, чем других, и вот для чего он здесь нарисован, а не для того, чтобы вам понравиться. Вы знаете, что это не искусство, но вам неизвестно, что такова вообще рыночная отделка, исключительно полезная — для всех, кроме потребителя этой посуды и ее действительного производителя.

Но так ли уж это не служит ничьим целям, кроме предпринимателя, грузоотправителя, посредника, торговца и т. д.? Безобразен орнамент, и глуп, и неумело сделан, — пусть, но я все же не могу согласиться, что он бесцелен. Если верно изречение, что лицемерие — это дань, которую порок платит добродетели, то этот ничтожный образчик рыночной отделки — та дань, которую торговля платит искусству. Он — свидетельство, что искусство некогда применялось для украшения предметов домашнего обихода, к удовольствию и их производителей и потребителей.