Грани Игры (СИ) - "Andr" - Страница 38

— Учитель, вы попали в жернова нравственных разборок. А это, увы, не мой конек.

— Да что там разбираться! Флоренс, перепутал дух и букву заповеди о любви к ближнему своему. Может, букву я в чём‑нибудь и нарушил, но по духу я ни разу не отступил от заповеди "возлюби ближнего твоего больше себя".

Дзынь! Что там упало в почту? Письмо или сообщение о новом квесте? Посмотрим, но потом, когда хоть как‑то разберемся с этим "Ты их любишь маловато, ты их лепишь плоховато…"

— Учитель, но у вас же в коллегии целибат не обязательная норма?

— Нет. Просто некоторые собратья из нынешнего состава Пяти недопонимают истину, что правильнее не дать взойти ведьмовскому семени, вовремя сделав прополку, чем впоследствии жечь заполонивший всё поле бурьян на кострах. Ибо не мной сказано, что всякое естество звериное укрощается естеством человеческим.

Нет доблести в исповеди чистой девственницы, но труд исповеди десяти замужних женщин намного более сладостен и почетен.

Мда. Твердая позиция. Можно согласиться, что недо. э — э. любленные женщины это сущие ведьмы. Да и остальное сказанное, с такой подачей, как у Клауса у многих мужчин не вызовет желания поспорить. Вот только вот…

— А вы, учитель, ещё тот казуист.

— Я крепок в вере и принципах. И конклав Пяти это знает и вся коллегия это тоже знает. Именно поэтому мое временное отлучение от дел коллегии носит характер епитимьи, а не анафемы.

На лице Клауса резче обозначились складки, стартующие от крыльев носа, а взгляд, утратив небесную синеву, налился свинцовой тяжестью.

— Да и ты не прост, ученик. Я пришел задать тебе несколько вопросов, а вместо этого успел дать только несколько ответов.

Инквизитор жестко, оценивающе посмотрел на Тёма.

В этот миг из коридора донеслось громкое, доходящее до крика, разноголосье.

Тём выглянул на шум в коридоре. Мимо двери неслась толпа вооруженных кольями и дубинками горожан. Их возглавлял толстенький, кругленький, низенький человек с большим мечом на поясе. Причем если бы не пухленькие щечки и отсутствие бороды, то его запросто можно было бы принять за гнома. Если и не за того, что стоит у наковальни или машет киркой в шахте, то за гнома — торговца без сомнения.

Он тащил за собой, крепко схватив за руку, упирающегося трактирщика и постоянно вопрошал:

— Где он? В каком номере нежится этот искуситель невинных дев. Где этот змий в сутане?

Трактирщик так же видимо не первый раз, вяло пытался возразить:

— Не было никого. Один он был целый день. С утра пребывал в посту и молитвах.

— Не ври мне. Я точно знаю, что моя жена приходила в твой вертеп.

— У меня не вертеп, а очень благопристойное заведение, в котором селятся исключительно достойные люди и особы духовных званий.

— Не зли меня! Ты меня знаешь. Лучше быстрее веди в комнаты этого злого гения благородных мужей!

Тём проводив глазами эту команду мстителей и повернулся к Клаусу, который сидел на кровати уложив скрещенные ноги на стоящую перед ним табуретку. При этом он беззаботно полировал кинжалом ногти на пальце левой руки.

— Кто там был?

— Думаю, это был муж исповеданной вами сегодня днем дамы, учитель.

— Да? Как думаешь, чего они хотели?

— Я думаю, они хотели исповедаться у вас. Или вас исповедать.

Инквизитор заметно поскучнел.

— Вот что за беспокойный народ, встреча с которым мне совершенно не интересна. Нет, чтобы дома сидеть, и, причастившись глоточком вина, предаваться мыслям о красоте всего сущего. Нет, они бродят по улицам в поисках иллюзорной справедливости. Чтобы исповедаться у меня они недостаточно верят в любовь, а чтобы исповедовать меня, они недостаточно святы. Так, что собирайся, ученик. Нам пора.

— Учитель, вы боитесь толпы каких то мужиков?

— Я никого не боюсь. Я могу разделаться с этими горожанами в несколько минут. Но в этом нет ни славы, ни благочестия. Ибо я караю за ересь, а не за заблуждения. Я инквизитор. И пока я спасаю чужие души и жизни, я остаюсь инквизитором. А, перебив этих глупых, впавших в заблуждение горожан я бы убил свою Веру и не имел бы права оставаться инквизитором. А этого они от меня не дождутся.

Тём не стал выяснять кто такие эти "они", продолжая молча выгребать предметы из своего временного хранилища в рюкзачек.

Клаус запахнулся в плащ, придирчиво осмотрел себя в тусклом, маленьком зеркале, висящем на стене напротив, и скомандовал Тёму:

— И чего ты там копаешься? Выходим.

Они вышли из комнаты в пустой коридор и, пройдя его полностью, во входных дверях столкнулись с каким‑то горожанином, державшим в руках приличных размеров палку и припоздавшим с ней к началу разборок. Увидев, идущих навстречу Клауса и Тёма он широко открыл рот, чтобы заорать, но был обезмолвлен простым жестом инквизитора, приложившим указательный палец к своим губам.

На последовавшее "Тсс" горожанин быстро и согласно закивал и, демонстрируя свою понятливость, тут же уронил палку себе под ноги.

От гостиницы отошли спокойным, даже неторопливым шагом. Учитель шел, казалось, напрочь забыв о возможных преследователях. Тём всё же не выдержал и оглянулся посмотреть, не идет ли за ними встретившийся в дверях мститель. Мститель намного более широкими шагами спешно и тихо удалялся в противоположную от них сторону.

— Учитель, а чего мы идем в центр города, а не к городским воротам?

— Мне надо со Стефанией повидаться

Очень хотелось спросить что‑нибудь доброе, что‑нибудь вроде простого вопроса "Не навидались ещё?", но Тём решил добро пока поберечь.

Дом, у дверей которого остановился Клаус, если и был больше и богаче соседних, то совсем немного. Клаус нисколько не сомневаясь, постучал рукояткой меча в дверь.

Из дверей на стук выскользнула девушка, уже без вуали и в пышном платье, но, по — прежнему, в облаке из запаха жасмина.

Стефания бросилась к инквизитору, с тревогой предупреждая его.

— Клаус, муж пошел тебя искать.

— Я знаю. Не волнуйся. Я видел его в "Весёлом поросенке".

Женщина отпрянула от Клауса

— Но с ним же всё нормально? Ты же не стал его трогать?

— Стефа, Стефа. Неужели, после того как ты мне доверилась, ты могла так подумать обо мне?

Стефания успокоено опять прильнула к инквизитору.

— Нет. Просто я и за него тоже волнуюсь.

— С ним всё нормально. Я пришел попрощаться.

— Ты уже собрался уходить из нашего города?

— Да, мне удалось узнать, где может быть Генриетта. Я сделаю всё, чтобы спасти твою подругу. Но прошло уже слишком много времени, а зло, как плесень пожирающее душу, действует очень быстро. Пообещать могу только одно, — ты скоро либо встретишься с прежней Генриеттой, либо она больше никогда не прийдет к тебе, как посланница Тьмы.

— Всё- Клаус быстро и коротко поцеловал Стефанию и всё‑таки решил ответить на немой вопрос в глазах Стефании.

— Я не знаю, когда вернусь. У меня есть несколько дел на Севере. И ученик.

— Будь осторожен. И знай, — тебе есть к кому возвращаться. Я скажу пару слов твоему ученику, можно?

— Да. И ещё раз "да".

Молодая женщина подошла к Тёму и, взяв его за руку, спросила:

— Это же ты стучался в комнату, когда там была я? — и, дождавшись подтверждающего кивка от Тёма, продолжила.

— Ты не думай о нас с Клаусом ничего плохого. Хорошо? Он меня спас. Я когда три дня назад пришла на исповедь к Клаусу, даже не помнила о том где была с Генриеттой. Но слово за слово, он спрашивал, я ему отвечала, а с меня будто пелена наваждения сползала. Я вспомнила, как подружка привела меня познакомиться с одной, как она сказала, замечательной женщиной. Эта Гретхен будто заворожила меня. Она пообещала, что я смогу управлять любым мужчиной так, как своим мужем. Я не знаю, откуда во мне взялось это желание, но я твердо была уверена, что мне надо пройти у Гретхен требуемый для этого ритуал. И только рассказывая это Клаусу, я увидела в воспоминаниях не обворожительную женщину, а злую, седовласую старуху. И испугалась, потому что поняла о каком ритуале говорила мне Гретхен. А вчера я сама попросила о встрече с Клаусом, чтобы мы могли провести время в благочестивых беседах.