Бессердечный - Корнев Павел Николаевич - Страница 5

• Предыдущая
• 5/76
• Следующая

– Ничего ты не понимаешь, – вздохнула девушка. – Лео, мы с тобой заключили сделку, это может значить только одно…

– И что же?

– Он давно мертв, – объявила Елизавета-Мария. – Оторвала голову собственными руками. Ты даже не представляешь, как это было приятно!

– Прошу, избавь меня от подробностей! Мы же за столом!

– Не я начала этот разговор, – сухо напомнила суккуб. – И нет, он не был из Конвента. Самонадеянное ничтожество! Умные люди выбирают в знакомцев бесов и мелкую нечисть, с которыми можно творить что угодно! А он замахнулся на суккуба! Самонадеянный выскочка!

– Но ведь мелкая нечисть даст меньше силы, разве нет? – удивился я. – Какой от нее прок?

– Силы? – рассмеялась девушка. – Источник силы – божественный огонь человеческой души. Знакомцы нужны для другого.

– Просветишь?

Но девушка уже допила вино и поднялась из-за стола.

– Доедай и отправляйся спать, – потребовала она. Затем отошла к соседнему окну, посмотрела на мертвый сад и вдруг произнесла: – Боль.

– Что, прости? – решил я, будто ослышался.

– Боль, – повторила Елизавета-Мария. – Этот мир встречает болью, а когда хозяин творит заклинания, она удесятеряется. Знакомцы принимают ее на себя, вот так. Не всю, лишь часть, но и это невыносимая мука.

– В самом деле?

– О да! Жжение разрывает голову и пронзает сотнями холодных игл. Ты слышал о китайской пытке водой? Монотонная боль подавляет и низводит до уровня животного. Слова. Ты слышишь их, но не можешь понять. Не можешь даже понять, что ты действительно их слышишь.

– И сейчас?

– Нет, милый Лео, вовсе нет. Благодаря этому телу, – девушка отвернулась от окна и провела ладонью от груди до бедра, – боль оставила меня. Но она где-то рядом, ты уж поверь.

Я кивнул и поднялся из-за стола.

– Лео! Держись подальше от Конвента! – повторила суккуб. – Не зли их, не разговаривай с ними, не смотри на них и даже не наступай на их тени. Просто забудь об их существовании, мой тебе совет.

– Тени? – насторожился я. – Тени, которые живут собственной жизнью?

Елизавета-Мария ничего не ответила и вновь отвернулась к окну.

Я поколебался, но в итоге приставать к ней с расспросами не стал, махнул рукой и отправился в спальню.

Малефики, их знакомцы и непонятное жжение, мертвая Кира и ее компаньон, тени душителя – все это могло оказаться частью чего-то большего, но усталость помешала разложить все по полочкам; единственное, на что меня хватило, – это доползти до кровати, повалиться на нее и подгрести под голову подушку.

Спать!

Проснулся в один миг. Просто очнулся с ясным предчувствием беды, схватил с тумбочки «Рот-Штейр» и вскочил с кровати.

Оглядел спальню и с облегчением перевел дух – никого.

Дурной сон?

Но тут на подоконнике оставленного открытым окна возникла худощавая фигура лисы-оборотня; стремительный прыжок – и вот она уже стоит посреди комнаты.

– Давно не виделись, – произнесла миниатюрного сложения девушка с явственным китайским акцентом, а потом ее гладкое личико вдруг вытянулось в жуткую морду, блеснул оскал желтых зубов, мелких, но чрезвычайно острых.

Что острых – я знал это наверняка. И потому без колебания разрядил пистолет в изготовившуюся к прыжку тварь. Пули впустую продырявили деревянную панель за спиной лисы, сама она стремительно сиганула ко мне, но еще быстрее я выкинул вперед руку и рявкнул:

– Хватит!

Тварь развеялась в воздухе, лишь тугой порыв воздуха ударил в лицо, враз прогнав остатки сна. Кошмар, это всего лишь кошмар…

Подсознательно я опасался, что лиса попытается поквитаться, и мой талант не замедлил воплотить этот страх в жизнь. В последнее время он вообще пошел вразнос, мой талант. Как бы не вышло беды.

В дверь застучали; я отпер засов и впустил в комнату Елизавету-Марию.

– Опять кошмар? – спокойно спросила та, отметив многочисленные пулевые отверстия в стене.

– Вовсе нет, – возразил я, посмотрел на дымящийся пистолет в своей руке и пожал плечами. – Пытался изобразить монограмму ее императорского величества, только и всего.

– Нашел чем заняться, – фыркнула девушка и скрылась в коридоре. – Сходи в тир! Ты ужасно стреляешь! – крикнула она уже оттуда.

На смену рыжей ехидне пришел Теодор.

– Понадобится ремонт, виконт? – уточнил он, изучая учиненный мной разгром.

– Пожалуй, просто завесим ковром, – решил я и достал запасную обойму, потом обратил внимание на бледный вид дворецкого и спросил: – Все в порядке, Теодор?

– Разумеется, виконт, – ожидаемо уверил меня слуга, который заметно спал с лица, будто неким доступным лишь близнецам чутьем уловил гибель родного человека.

Стоило бы рассказать ему о гибели брата, но я заколебался, не представляя, как отреагирует на это известие слуга. Да и нужны ли ему лишние треволнения? Вовсе не уверен.

– Можешь идти, – отпустил тогда дворецкого, так и не придя ни к какому определенному решению.

Когда-нибудь я обязательно ему обо всем расскажу, но только не сейчас. В другой раз.

Трусость, скажете вы? Вовсе нет, обычная тактичность, и не более того. Нельзя же просто взять и вывалить на дворецкого эдакое известие! Нужно как-то его сначала к этому подготовить, что-то придумать…

Ладно, трусость, и что с того?

Кто из нас без недостатков?

Я перезарядил «Рот-Штейр», оделся и вышел из спальни. Спустился на первый этаж, придирчиво оглядел себя в зеркало, но костюм нигде не топорщился и сидел идеально, будто шили специально на меня. Удивительно даже, учитывая нестандартную фигуру. Длинный и тощий, на такого готовое платье покупать – сущее мучение.

– Лео! – окликнула меня с кухни Елизавета-Мария. – Идем пить чай!

– Не сейчас! – отказался, взглянув на настенные часы. Был второй час дня.

– Лео! – повысила голос девушка.

Я тяжело вздохнул и сдался.

– Давай попробуем представить, будто мы обычная семья, – предложила Елизавета-Мария, когда я уселся за стол и уставился в окно.

Меня так и подмывало ответить грубостью, но усилием воли я сдержал этот неуместный порыв и лишь заметил:

– В нашем случае речь идет о хозяине и прислуге. Такая аналогия представляется мне более уместной.

Елизавета-Мария насыпала в свою кружку две ложечки сахара и спокойно парировала:

– Во многих семьях так и живут, дорогой. Муж-повелитель и бесправная рабыня-жена.

Я взял из корзинки поджаренный тост и снял крышку с баночки малинового мармелада, зачерпнул его ножом и с горестным вздохом покачал головой:

– Суккуб-суфражистка. Куда катится этот мир?

– Не могу сказать, что в аду царит равноправие, но мы более чем толерантны к чужим недостаткам, дорогой. Смертным есть чему у нас поучиться.

– Вот уж даром не надо! – фыркнул я, отпил чаю и спросил: – Что ты знаешь о вампирах?

Девушка склонила голову набок и с интересом уставилась на меня, всем своим видом предлагая продолжать.

– Что непонятного? – пробурчал я, намазывая мармеладом второй тост. – Клыки, бледная кожа, аллергия на солнечный свет, нездоровая тяга к чужой крови. Что ты знаешь о них?

– Собрался в Трансильванию? – пошутила Елизавета-Мария.

Или не пошутила, а спросила на полном серьезе?

– Почему именно в Трансильванию?

– Помнишь, вчера зашел разговор о жжении? – Девушка задумчиво уставилась в чашку с чаем, потом отодвинула ее от себя и сходила за вином; бутылку крепленого красного она прятала в ящике с крупами.

– Жжение? – удивился я. – И что с того?

– Малефики испытывают боль, лишь когда творят заклинания. Это случается не так уж и часто, можно перетерпеть либо заставить страдать вместо себя знакомца. Оборотни мучаются непосредственно после обратного обращения в человека, но даже так в Новом Вавилоне они гости нечастые.

Я кивнул, соглашаясь с этим утверждением, и Елизавета-Мария продолжила:

– Выходцы из преисподней выбираются в этот мир наскоками, от боли они спасаются, облачаясь в чужую плоть, забирая людские души и тела. Иные существа, порождения былых времен, либо бегут от цивилизации, либо деградируют, теряя последние остатки разума. Лишь призраки и порождения магии не чувствуют боли, поскольку не чувствуют ничего.

• Предыдущая
• 5/76
• Следующая