Шакал (Тайная война Карлоса Шакала) - Фоллейн Джон - Страница 12

Именно под руководством Будии, время от времени присылавшего из Парижа деньги, Карлос начал составлять список лиц, которых следовало похитить или убить. Кандидатами на похищение были в основном состоятельные арабы из Саудовской Аравии, с помощью которых можно было собрать средства для обнищавшего Народного фронта, который пытался оправиться от удара, нанесенного Иорданией. Среди них оказался и посол “презренного и реакционного” Хуссейна в Лондоне. Карлос черпал вдохновение на страницах газет. Больше всего его привлекали имена общественных деятелей из разных областей жизни, особенно те, кто так или иначе имел отношение к евреям. Светская жизнь Лондона была еще одним источником информации, а сочетание внешней привлекательности, хороших манер и отлично сшитого костюма-’’тройки” сделало Карлоса популярной фигурой на дипломатических приемах. Среди его поклонников оказался и капитан Поррас, военно-морской атташе Венесуэлы: “Он был очень приятным, хорошо воспитанным молодым человеком. Он носил костюмы, сшитые у самых лучших портных. Не думаю, что его мать знала, чем он занимается. Я уверен, что он лгал ей”. Когда же этот молодой человек начинал описывать годы своей учебы в Москве, атташе дипломатично уводил разговор в сторону от политики.

Карлос собрал такое количество информации, что вполне мог претендовать на роль автора светской колонки в одной из газет на Флит-стрит. Он писал красными чернилами детским почерком, унаследованным от матери,^{77} заполняя страницу за страницей именами, составлявшими цвет политики, искусства и делового мира, пока их не набралось пять сотен. Его детективная деятельность, включавшая тщательное изучение “Еврейской хроники", привела к тому, что он стал обладателем бесценных сокровищ — частных адресов, номеров телефонов, а в некоторых случаях даже прозвищ, известных лишь очень близким друзьям.

Так он обнаружил адрес и номер домашнего телефона в Сассексе Веры Линн. Так он прочесал мир искусства и выловил там имена режиссеров Ричарда Аттенборо и Сэма Вейнмейкера, драматурга Джона Осборна и виртуоза Иегуди Менухина — все они попали в список возможных жертв. Были признаны заслуживающими внимания также лорд и леди Сейнсбери и издатель лорд Вейденфельд. Британские политики интересовали его меньше, хотя бывший премьер-министр Эдвард Хит тоже не был позабыт. По непонятной причине Карлос также включил в свой список Национальный совет по гражданским свободам. Дополнил он его вырезками из газет об израильских политиках, многие из которых были изображены во время посещения Англии и встреч с местной еврейской общественностью. Кроме того им были подобраны рекламные объявления туристических компаний, предлагавших путешествия по Израилю, а также обращения различных фондов помощи Израилю.

Карьера Карлоса вместе со столь заботливо составленным списком чуть не рухнула в один прекрасный день, за три дня до Рождества 1971 года. Бригада Особой службы, действуя, по мнению Карлоса, по наводке конкурирующей фракции боевиков, прибыла на семи грузовиках к дому друзей, где проживал один из его братьев. Офицеры, обнаружив тайный склад оружия, к которому предположительно был причастен Карлос, взяли всех присутствующих на мушку. Затем отряд отправился на улицу Уолполл и около десяти часов вечера ворвался через подвальное окно в квартиру, где Карлос проживал вместе с матерью. Карлос и Эльба смотрели телевизор. Карлос ничего не мог поделать с полицией, предъявившей ордер на обыск, однако ей ничего не удалось найти, чтобы арестовать его. Как ни странно, фальшивый итальянский паспорт с вклеенной в него фотографией Карлоса не вызвал у полицейских никакого интереса, и единственным неудобством стало то, что в течение нескольких последующих дней он находился под надзором полиции. Через два месяца вся семья переселилась на улицу Кенсингтон в квартиру с двумя спальнями, одну из которых Карлосу пришлось делить со своими братьями.

Испытывая недостаток средств, который не мог быть восполнен чеками, присылаемыми отцом, Карлос начал преподавать — с сентября 1972 по июль 1973 гг. — испанский язык в Лангхэмском секретарском колледже. Благовоспитанные юные леди этого чинного учебного заведения на Мэйфэр, неподалеку от Парк-Лейн, воротили носы от заигрываний лощеного латиноамериканца, от которого слишком разило лосьоном после бритья.

Одна из девушек, Линн Кракнелл, жившая некоторое время в Каракасе, любила обмениваться с Карлосом анекдотами о его ночных клубах, но при этом замечала, что несмотря на элегантность, одевался он несколько старомодно: вечный блейзер и серые фланелевые брюки. Еще более беспощадно она оценивала его преподавательские способности: “Большую часть времени он болтал по-английски и лишь последние минут десять по-испански”, “ сообщила она в Скотленд-Ярде много лет спустя. “Он постоянно приставал ко мне со своей болтовней… это меня очень раздражало. Он упоминал своего брата Ленина, который занимался плаванием, и говорил, что если я не хочу встречаться с ним, то он может познакомить меня с братом”.^{78}

Получив резкий отпор от Линн, в тетради которой Карлос записал свой домашний адрес на случай, если ей потребуются дополнительные занятия “в любое время дня и ночи”, он решил попытать счастья с другой своей ученицей, девятнадцатилетней Хилари Слейд. “Он постоянно приглашал к себе. Потом подробно записал свой адрес на клочке бумаги. Скорей всего я его тут же выбросила”.^{79} Однако она сохранила экземпляр книги Габриеля Гарсиа Маркеса “Сто лет одиночества”, который он ей подарил. Младшему брату Карлоса, Владимиру, везло гораздо больше с местными девушками, и, к зависти Карлоса, он регулярно встречался с ирландками и англичанками, которые учились вместе с ним в средней школе Сент Мэрилбоун.

Попытки Карлоса добиться успеха у противоположного пола оказались более успешными, когда через месяц после начала своей преподавательской деятельности он познакомился с эмигранткой из Колумбии. Как и Карлос, тридцатисемилетняя Мария Нидия Ромеро де Тобон могла гордиться своей родословной: ее дед принимал участие в основании Колумбийской либеральной партии, а отец был преуспевающим бизнесменом в Боготе. Имея университетский диплом по юриспруденции и политике, она основала собственную юридическую контору и заслужила всеобщее уважение своей непримиримой борьбой за права трудящихся. Однако после неудачного брака с профессором права Колумбийского университета она решила вернуться в Лондон, чтобы продолжить свою академическую карьеру.

Мать Карлоса познакомила их на приеме, устроенном в честь Dia de la Raza, — празднике, посвященном открытию Колумбом Венесуэлы, который состоялся в Колумбийском культурном центре в Лондоне, где Нидия периодически подрабатывала. Нидия была потрясена неординарной личностью своего нового знакомого, чей день рождения совпадал с праздником. Ее пленили его улыбка, его “магнетизм, который свидетельствовал о настоящей харизме”, и его властная манера поведения.^{80} “Мы говорили не умолкая. Разговор тут же перешел на политику: мы обсуждали положение в наших странах и Че Гевару. Карлос был молод и полон энтузиазма. Он говорил, что когда-нибудь мы вернемся в Латинскую Америку и организуем революцию, которая все изменит".^{81} Нидия чувствовала родство политических взглядов с Карлосом, полагая, что он, как и она, является маоистом, считающим Россию излишне буржуазной. Карлос, в свою очередь, рассказывал ей о своем кратком пребывании в университете им. Патриса Лу-мумбы и говорил, что ему не понравилась советская модель социализма.

Вскоре их отношения стали довольно близкими — отчасти благодаря тому, что Нидия не могла не испытывать благодарность Карлосу за тот отеческий совет, который тот дал ее старшему сыну Альфонсо. Его приезд в Лондон оказался неудачным, так как у него тут же возникли неприятности с полицией из-за употребления наркотиков и воровства, что довело его мать чуть ли не до нервного срыва, поскольку она опасалась, что его вышлют из страны, если он появится в суде.