Благостный четверг - Стейнбек Джон Эрнст - Страница 2

• Предыдущая
• 2/52
• Следующая

Где-то на середине первой бутылки «Старой тенисовки» Мак поведал Доку о кончине Доры Флад. Умерла Дора во сне; «Медвежий стяг» осиротел. Девочки затосковали. Закрылись, повесили табличку «Учет». Три дня пили горькую одни, без мужчин. Сквозь стены было слышно, как отпевали Дору на три голоса, песни все такие хорошие: «Христос-спаситель», «Покоится прах глубоко под землей», «Лазарет Сейнт-Джеймс»*1. А уж рыдали-то, рыдали – жалобнее койотов…

«Медвежий стяг» перешел к ближайшей родственнице Доры – ее старшей сестре. Она из Сан-Франциско. Заведовала ночной благотворительной миссией на Гауэрд-стрит (между прочим, дело прибыльное!). Она с самого начала была совладелицей «Медвежьего стяга» – только никто не знал. И все чудные правила и порядки шли, оказывается, от нее. Вот, например: Дора хотела назвать заведение «Одинокая звезда», в память о своих молодых днях в Форт-Уэрте, а сестра настояла: пусть будет «Медвежий стяг» – в честь штата Калифорния*2. Говорит, штатные шлюхи должны славить свой штат! Новую работу считает не хуже старой: что та, что другая – на благо общества. Мастерица составлять гороскопы. Завела новые порядки: «Медвежий стяг» теперь, по крайней мере в нерабочие часы, напоминает пансион благородных девиц. По-настоящему ее звать Флора, но еще в ночной миссии пристало к ней другое имя. Как-то ел у нее суп – бродяга из образованных – и говорит напоследок: «Знаете, Флора, по-моему, в вас больше от фауны». «Как говоришь? Фауна? А ведь ничего», и велела всем звать себя Фауной.

Да, невеселые дела… Но о самом печальном Мак все не решался заговорить, язык не поворачивался. Может, рассказать пока об Анри Художнике?..

В том, что Анри уехал, Мак в какой-то степени винил себя. А дело было так. Анри построил лодку – отличное маленькое судно, и даже с каютой. Построил в лесу, потому что боялся океана. Лодка стояла на бетонных стапелях, и он был счастлив. И вот – чего не сделаешь от скуки – Мак с ребятами подшутили над ним. Наколупали с прибрежных камней ракушек и прилепили к днищу лодки быстросохнущим клеем. Ох и расстроился Анри! И рассказать о неприятности было некому: один Док мог бы понять и успокоить, но Док в армии. Анри выскоблил начисто днище, покрасил: не успела краска высохнуть, ребята опять за свое – на этот раз еще и водорослей налепили. Как им потом было стыдно, да поздно. Анри продал лодку и насовсем уехал из города. Его стали мучить кошмары: спит он у себя в каюте, ни о чем не подозревает, а лодка бороздит океанские волны…

Вот еще новость. Хочешь верь, хочешь нет, Элен тоже был в армии. После демобилизации солдаты могут без экзаменов поступать в университет. Элен не растерялся, поставил птичку на бланке заявления и очутился в Калифорнийском университете, на отделении астрофизики. Через три месяца приемная неразбериха улеглась, и он сразу же обратил на себя внимание. Особенно психологов. Но Элена уже потянуло домой, а удерживать человека против воли – нет закона… Элен потом не раз задавался вопросом, какую это науку он чуть было не научил. Хотел спросить у Дока, да забыл мудреное слово…

Док разлил остаток первой бутылки «Старой тенисовки».

– Про всех ты рассказал, Мак, а про себя молчишь. Ты-то как жил?

– Я-то? Я был тут, смотрел, чтобы все было в ажуре…

Да, Мак следил, чтобы все было в ажуре, а еще обсуждал боевые действия с каждым встречным. О войне отзывался с уважением, говорил: «Война – это вам не куриная жопа». После войны заинтересовался испытаниями атомной бомбы: еще бы, вся страна взбудоражена. За открытие запасов урана назначили огромное вознаграждение; в душе Мака началась цепная реакция. Он купил подержанный счетчик Гейгера.

Счетчик зажужжал на монтерейской автобусной станции. И Мак последовал за ним сначала в Сан-Франциско, потом в Мэрисвиль, в Сакраменто, в Портленд. Он так увлекся этим ученым занятием, что поначалу не заметил симпатичную молодую попутчицу. Потом, в дороге, ликвидировал это упущение; как не раз уже с ним бывало, одним началось, да с другим переплелось. Разговорились: девушка ехала далеко – в Джексонвиль, штат Флорида. Мак расстался бы с ней в Такоме, но счетчик Гейгера влек его дальше на восток. Так вместе пропутешествовали они до Салайны, штат Канзас. Был знойный, душный день, по стеклам автобуса ползали мухи. Девушка прихлопнула муху и разбила часы, и тут только Мак обнаружил источник радиоактивности – светящийся циферблат. Дорожный роман – это, конечно, хорошо, но в возрасте Мака нужен интерес посолиднее. Обратно в Монтерей Мак прибыл на грузовой железнодорожной платформе, вместе со средним танком, следовавшим на базу в Форт-Орд. По пути выиграл несколько долларов у сопровождающего. Господи, как хорошо, снова дома… Мак выдраил Королевскую ночлежку. Вдоль фасада посадил вьюнки. И стал вместе с Эдди готовиться к встрече героев. Герои сбредались по одному, долго не утихало веселье…

Золотое облако меланхолии окутало Дока с Маком… Из паров «Старой тенисовки» выплывало былое, лица друзей – ушедших или переменившихся… И оба они знали, что избегают главного, рассказывают байки, чтобы не касаться больного места. Но вот уж обо всем поговорили, деваться некуда…

– Как тебе новый хозяин лавки? – отважно приступил Док.

– Ничего, занятный малый. Только, – голос Мака задрожал, – никогда не заменит он Ли Чонга! Не будет у нас второго такого друга…

– Что говорить, золотой был человек, – сказал Док.

– И в делах хват, – сказал Мак.

– Умная голова… – сказал Док.

– Обо всех заботился… – сказал Мак

– А о нем никто… – сказал Док.

Они наперебой расхваливали Ли Чонга, наделяя его такими достоинствами, что он сам не узнал бы себя – до того вышел пригож да умен. Пока один рассказывал очередную историю из жизни почтенного китайского негоцианта, другой ерзал на стуле от нетерпения – сейчас еще не то вспомню. И вот уже Ли Чонг как бы и не человек, а эдакий ангел коварства и демон доброты. Так создаются боги… Да вот беда, бутылка незаметно опустела; Мака взяла досада – ну, теперь жди, Ли Чонгу достанется.

– Хитрый был, шельма! – заворчал Мак. – Уехал, никому ни слова. И помощи не попросил. Друг, называется…

– Может, боялся, начнете отговаривать? Мне-то написал, знал, что я далеко…

– Да, – сказал Мак. – Вот уж никогда не отгадаешь, что у китаезы на уме. Ну, скажи, Док, разве кто мог подумать, что он такой подвох готовит?

В самом деле, отъезд Ли Чонга был как гром среди ясного неба. Ли Чонг столько лет правил своей торговой империей – никому и в голову не могло прийти, что в один прекрасный день он продаст все добро и уедет. Казалось, он вечен – так долго его лавка всех кормила, поила, одевала, так прочно вошел он в жизнь Консервного Ряда… Своеволен и загадочен восточный ветер, прихотливые повороты восточного ума ему сродни. Нетрудно вообразить капитана, который мечтает у себя в каюте: сойти бы на берег, завести бакалейную лавку. Лавочнику не страшен шторм, не грозит течь. А вот чтобы лавочник мечтал о море… Да, да – щелкая на счетах, ставя на прилавок «Старую тенисовку», нарезая огромным ножом тончайшие ломтики бекона – Ли Чонг мечтал о море! Ему снились пальмы, полинезийцы… О планах своих он никому не говорил, советов ничьих не спрашивал (кого-кого, а советчиков нашлось бы хоть отбавляй). И вот в один прекрасный день он продал лавку, купил шхуну и поплыл торговать в Южные Моря. В трюм шхуны погрузил все, что было в лавке и на складе: консервы, резиновые сапоги, головные уборы, иглы, наборы инструментов, комплекты для фейерверка, каландры; даже стеклянные витринки с золочеными запонками и зажигалками. Вот он уже стоит на капитанском мостике своей шхуны; вот шхуна отошла от причала, обогнула Сосновый мыс, миновала звуковой буй и растворилась в закате… И если не затонула где-то, покачивается сейчас у какого-нибудь сказочного острова. Ли Чонг нежится в гамаке под палубным тентом, а вокруг радостно галдят прекрасные полунагие полинезийки, разглядывают заморские диковины – консервированные помидоры, полосатые шоферские кепочки…

• Предыдущая
• 2/52
• Следующая