Плач в ночи - Кларк Мэри Хиггинс - Страница 26

— Не размазывай кофе, — предупредила Дженни. Поспешив на кухню, она взяла из холодильника бутылку газированной воды и принялась губкой яростно промокать пятна.

— Слава богу, что я не успела добавить сливки, — прошептала она.

Эрих промолчал. Сочтет ли он диван и ковер пропавшими, как и обои в столовой?

Но газированная вода со своей задачей справилась.

— Вроде все, — Дженни медленно поднялась. — Прости, Эрих.

— Милая, не беспокойся об этом. Но скажи, почему ты так расстроена? Ты ведь и правдарасстроена. Например, эта записка. Несколько недель назад ты поняла бы, что я дразню тебя. Дорогая, чувство юмора - одна из самых очаровательных черт твоей натуры. Не теряй его, пожалуйста.

Дженни знала, что муж прав.

— Прости, — с несчастным видом повторила она. Она расскажет Эриху о встрече с Кевином. Ей нужно прояснить обстановку, несмотря ни на что. — Я потому такая, что...

Зазвонил телефон.

— Дженни, ответь, пожалуйста.

— Это не меня.

Телефон звенел.

— Откуда ты знаешь? Клайд говорит, что на прошлой неделе кто-то раз десять бросал трубку, не хотел оставлять сообщение на автоответчике. Так что сегодня вечером я велел перевести звонки сюда.

Дженни обреченно прошла на кухню, Эрих - за ней. Телефон прозвонил в третий раз. Еще не сняв трубку, она знала, что это Кевин.

— Дженни, поверить не могу, что дозвонился до тебя. Этот чертов автоответчик! Ты как? — Голос у Кевина был жизнерадостный.

— Все нормально, Кевин. — Она чувствовала взгляд Эриха, тот склонился к телефону, чтобы слышать разговор. — Чего ты хочешь?

Заговорит ли Кевин об их встрече?Если бы только сначала она рассказала Эриху...

— Поделиться хорошими новостями. Меня официально приняли в труппу «Гатри».

— Рада за тебя, — сухо отозвалась она. — Но, Кевин, я не хочу, чтобы ты мне звонил. Я запрещаю тебе. Эрих здесь, и ему очень не нравится, что ты общаешься со мной.

— Слушай, Дженни, я буду звонить столько, сколько захочу. Скажи своему Крюгеру, что он может порвать эти бумажки на удочерение. Я иду в суд, чтобы остановить процесс. Опеку можешь оставить за собой, я буду платить алименты, но эти дети - Макпартленды, и так оно и будет. Кто знает, может, однажды мы с Тиной станем как Татум и Райан О'Нил[12]. Она настоящая маленькая актриса. Все, пора бежать. Меня вызывают. Я перезвоню. Пока.

Дженни медленно опустила трубку.

— Он может остановить удочерение? — спросила она.

— Может попробовать. Но у него ничего не выйдет, — ледяным тоном отрезал Эрих, взгляд у него был холодным.

— «Как Татум и Райан О'Нил», боже мой, — недоверчиво произнесла Дженни. — Я бы почти восхищалась им, если бы знала, что ему нужны дети, по-настоящему нужны. Но это!

— Дженни, я предупреждал, что ты совершаешь ошибку, позволяя ему тянуть из тебя деньги, — сказал Эрих. — Если бы ты поволокла его в суд из-за алиментов, то разделалась бы с ним еще два года назад.

Эрих был прав, как обычно. Вдруг Дженни почувствовала себя безмерно усталой, и слабая тошнота вернулась.

— Я иду спать, — резко сказала она. — Эрих, ты останешься на ночь?

— Не знаю.

— Ясно.

Выйдя из кухни, Дженни зашагала по холлу к лестнице. Не успела она пройти и нескольких футов, как муж нагнал ее.

— Дженни...

— Что, Эрих? — обернулась она.

Теперь его взгляд потеплел, лицо было обеспокоенное и мягкое.

— Я знаю, в том, что Макпартленд беспокоит тебя, твоей вины нет. Честное слово, знаю. Не нужно было огорчаться из-за тебя.

— Когда ты огорчаешься, мне гораздо труднее.

— Мы это решим. Дай мне пережить следующие несколько дней. Потом мне станет лучше. Постарайся понять. Может, это потому, что как раз перед смертью мама пообещала, что в мой день рождения всегда будет рядом. Может, именно поэтому я так подавлен в эти дни. Я так остро ощущаю ее присутствие - и ее потерю. Постарайся понять меня, постарайся простить, когда я делаю тебе больно. Я не нарочно, Дженни. Я тебя люблю.

Они сжали друг друга в объятиях.

— Эрих, пожалуйста, — умоляла Дженни. — Пусть это будет последний год, когда ты так себя ведешь. Двадцать пять лет прошло. Двадцать пять лет. Сейчас Каролине было бы пятьдесят семь. А ты все еще думаешь о ней как о молодой женщине, чья смерть стала трагедией. Так и было, но все прошло. Нужно жить дальше. Мы можем быть так счастливы. Позволь мне разделить твою жизнь по-настоящему. Приведи в гости своих друзей. Покажи мне мастерскую. Купи мне маленький автомобиль, чтобы я могла отправиться за покупками, или в художественную галерею, или свозить девочек в кино, пока ты рисуешь.

— Хочешь иметь возможность встретиться с Кевином, да?

— О боже, — Дженни отстранилась. — Эрих, отпусти меня спать. Я действительно плохо себя чувствую.

Он не пошел за ней наверх. Дженни заглянула к девочкам. Те уже спали. Когда Дженни поцеловала Тину, та заворочалась.

Она зашла в спальню. Слабый аромат сосны, который постоянно ощущался в комнате, сегодня был насыщеннее. Это потому, что ее подташнивает? Взгляд Дженни упал на хрустальную вазу. Завтра она перенесет эту вазу в гостевую спальню. «О, Эрих, останься на ночь, — молчаливо взмолилась она. — Не уходи в таком настроении». А что, если Кевин начнет донимать их звонками? Что, если он остановит удочерение? Что, если получит право регулярно навещать дочерей? Эрих этого не перенесет. Это разрушит их брак.

Забравшись в постель, Дженни решительно открыла книгу. Но сосредоточиться не смогла. Глаза слипались, а тело болело в непривычных местах. Джо предупреждал ее, что так и будет от верховой езды.

— Подадут весточку такие мышцы, о которых вы и не подозревали, — ухмыльнулся он.

Наконец Дженни выключила свет. Чуть позже расслышала шаги в холле. Эрих? Она приподнялась на локте, но шаги последовали вверх по лестнице на чердак. Что он там делает? Через несколько минут она услышала, как он спускается. Наверное, тащит что-нибудь. Через каждые несколько ступенек раздавался глухой стук. Что он делает?

Дженни уже собиралась встать и выяснить это, когда услышала шум внизу - шум передвигаемой мебели.

«Ну конечно», — подумала она.

Наверх Эрих поднимался за коробкой с портьерами. А теперь двигает мебель, возвращая ее на прежние места.

Когда утром Дженни спустилась вниз, портьеры вновь висели на окнах; все столы, стулья и безделушки вернулись на свои законные места, а ее растения в горшках исчезли. Позже она обнаружила их за амбаром, в контейнере для мусора.

Дженни во второй раз медленно обошла комнаты внизу. Эриху удалось вернуть каждую вазу, лампу и скамеечку для ног в точности туда, где они стояли раньше. Он даже разыскал уродливую резную скульптуру совы, которую Дженни запихнула подальше в неиспользуемый шкаф над печью.

Она знала, чего ожидать, но все же поразилась абсолютному неприятию ее пожеланий и вкуса. Наконец она сварила себе кофе и вернулась в постель. Дрожа, Дженни завернулась в одеяла и откинулась на подушки, прислоненные к массивному изголовью. Еще один холодный и грустный день. Небо было серым и туманным, оконные стекла гремели от резкого ветра.

Восьмое марта, тридцать пятый день рождения Эриха, двадцать пятая годовщина смерти Каролины. Когда в то последнее утро своей жизни Каролина проснулась в этой постели, болело ли у нее сердце оттого, что она оставляет единственного ребенка? Или она проснулась, считая часы, оставшиеся до отъезда из этого дома?

Дженни потерла тупо ноющий лоб. Она снова плохо спала. Ей снился Эрих. На его лице было все то же выражение, которое она никак не могла понять. Когда пройдет эта годовщина и он вернется в дом, Дженни спокойно поговорит с ним. Попросит вместе с ней обратиться к психотерапевту. Если он откажется, тогда ей придется подумать над тем, не увезти ли дочерей в Нью-Йорк.