Выбери любимый жанр

Ужин для огня. Путешествие с переводом - Стесин Александр Михайлович - Страница 30


Изменить размер шрифта:

30

Я опустился на колени, набрал пригоршню воды и ополоснул лицо. Когда я снова поглядел в их сторону, старика уже не было, а бесстыжая девчонка направлялась ко мне. На ней была узкая юбка «шеррет», бюст прикрывала легкая накидка. Виляя полными бедрами, девчонка изо всех сил старалась обратить мое внимание на свою фигуру. Но какое мне было дело до ее фигуры, до этих различимых под накидкой сосков? Когда она подошла ко мне вплотную, я стал шевелить губами, повторяя утреннюю молитву. Дура! Она, видно, подумала, что я обращаюсь к ней. Поплевав в ладонь, она погладила меня по лицу и по волосам. Наверняка ожидала, что я сделаю то же самое. Что я помажу ее слюной, хранящей вкус моей молитвы. Ни за что! Мне до смерти захотелось ударить ее, бить ее ногами, пока она будет валяться на земле, корчась от боли. Если бы она только знала… Но она ничего не знала и продолжала улыбаться, глядя на меня, и где-то вдалеке, сквозь толщу моей злобы, звучал ее голос: она просила помочь ей взвалить на спину калебас, который она только что наполнила. Я помог. Боже мой, если бы она попросила донести его до деревни, я, должно быть, сделал бы и это… Я был вне себя. Сжав кулаки, я крикнул что было мочи: «Йегемло!» Но бесстыжая девчонка уже забыла обо мне и, пригнувшись под тяжестью калебаса, пустилась в обратный путь.

Деревня представляла собой несколько домиков, беспорядочно разбросанных по склону холма, как шарики из детской игры. Все было выкрашено в серый цвет, пахло навозом и мокрой листвой. В воздухе, оглашенном карканьем ворон, еще держалось металлическое послевкусье отзвонившего колокола. Перед дядиной хижиной собралась небольшая толпа. Среди них был и давешний старик в лоскутных штанах. «Не протянет… долго она не протянет»,?– повторял он в перерывах между приступами кашля. Мой дядя расхаживал взад-вперед, периодически дергая за длинную веревку, тянувшуюся из хижины. «Зря…?– кашлял старик,?– зря… стараешься. Ее оттуда… не выманить… не уговорить… надо… поджечь хижину… тогда… сама выйдет…» Дядя схватился за голову. «Мой дом! Мой прекрасный дом!»,?– причитал он, продолжая ходить взад-вперед.

Наконец старик замолчал и, зайдясь кашлем, ретировался к группе старух, сидевших на склоне, точно зрители в театре. Некоторые из старух моргали и опускали мокрые глаза, другие смотрели в упор немигающим потухшим взглядом, третьи прищуривали один глаз, как будто целясь в кого-то. Все это сопровождалось приглушенной какофонией старческих вздохов, всхлипов и причмокиванья. Одна из старух выбивалась из общего звукоряда; она выла, как зверь, раскачиваясь из стороны в сторону. Увидев меня, старуха воздела руки для объятия. Это была моя мать.

Вдруг я почуял сильный животный запах. Я решил определить, откуда он исходит, и, высвободившись из цепких рук матери, обошел вокруг хижины, чтобы попасть на задний двор. Так вот оно что: посреди двора лежала гниющая шкура освежеванного тельца. Солнце уже начало печь, ветер разносил жаркий запах гниения. Откуда-то сзади доносились женские вопли, кто-то выкрикивал мое имя. Все жарче и жарче. Я почувствовал необходимость укрыться в тени и вошел в хижину. Вопли переросли в исступленный вой. Оглянувшись, я увидел, как дядя хватает за пояс ополоумевшую мать, пытающуюся броситься за мной. Другой рукой он отчаянно дергал за веревку. В какой-то момент веревка оборвалась и оба они, дядя и мать, разом грохнулись на землю. Меня разбирал смех. Но тут я увидел тело, распластавшееся на полу посреди хижины… Йегемло!.. Опустившись на колени, я осторожно перевернул Девку с живота на спину. Петля от веревки, за которую дергал дядя, была затянута вокруг ее шеи.

ГОЛОС

Жизнь Маны была расписана по минутам. Дневные часы предназначались для полевых работ, а по вечерам он прислуживал госпоже, массируя ее мясистое тело после ванны, втирая какой-то чудодейственный крем для удаления второго подбородка или попросту слушая ее нескончаемую трескотню.

Когда его, шестилетнего, привели в этот дом тринадцать лет тому назад, госпожа поручила его воспитание слугам, у которых воспитывалась и ее собственная дочь. Слуги были без ума от мальчика; его кормили, баюкали и баловали как могли. Но особую заботу проявляли служанки. Они засыпали его поцелуями, а некоторые ласкали при этом самые чувствительные места, заставляя его стонать и вздрагивать. Иногда их ласки причиняли ему боль, но каждая из служанок брала с него честное слово, что их занятия останутся тайной для всех и в особенности для госпожи, которую он, впрочем, почти никогда и не видел. К его чести надо сказать, что Мана всегда держал свое слово. Он держал его так крепко, что со временем и вовсе перестал говорить.

Но те времена давно прошли. Мана возмужал и, если не считать вздернутого носа и слишком темной кожи, был весьма хорош собой. Что же до госпожи, то она, хоть и сдала с возрастом, продолжала следить за взрослением своего подопечного, так как с самого начала имела на него далекоидущие планы. Будучи матерью одиннадцати детей, она не понаслышке знала о воспитании молодежи. Правда, двое из ее отпрысков умерли в раннем детстве; старший сын, пристреливший слугу во время домашней ссоры, скрывался где-то в горах, и о нем уже несколько лет не было ни слуху, ни духу; еще двое сыновей служили в армии и навещали родные края не чаще чем раз в два-три года; младший сын учился в интернате; две дочери были удачно выданы замуж. Таким образом, оставалась только младшая дочь?– та, что выросла вместе с Маной.

Муж госпожи умер много лет назад. После его смерти госпожа начала стремительно прибавлять в весе, и чем больше толстела, тем становилась словоохотливей. Год за годом, изо дня в день громоздкое судно ее речи направлялось по одному из четырех фарватеров: извечные планы открыть питейное заведение, где клиенты смогут не только пить, но и танцевать (танцевать будет и она и таким образом похудеет); успехи ее детей и ее материнские заслуги; христианские добродетели ее покойного супруга; и наконец, ее духовник,?– какое чуткое внимание он проявляет, помогая ей укрепиться в вере, и какую скромную плату берет за свои труды. Выслушивать все это ежевечерне, в одиночку или в обществе других столь же заинтересованных конфидентов?– такова была незавидная участь Маны. Он слушал с видом полнейшего безразличия, не возражая и не поддакивая, не реагируя вообще никак. Он отсутствовал.

Зато в дневное время, работая в поле, Мана проявлял исключительное усердие и недюжинную сноровку. Каждый год по окончании сезона дождей он собирал рекордные урожаи пшеницы, теффа и кукурузы. Отцы семейств из соседних деревень наперебой подсовывали ему своих дочерей?– приглашали на смотрины, сулили неслыханное приданое. Да и сами девушки были хороши: не было и дня, чтобы одна из них не очутилась со своим калебасом ровно там, где он по обыкновению отдыхал после обеда. Но ему, казалось, не было дела до поклонниц. Во всяком случае, он никак не проявлял своего интереса, ибо, как мы уже сказали, вообще был крайне немногословен. Даже если поклонницы, набравшись смелости, задавали ему какой-нибудь вопрос, чтобы завязать разговор, он только мотал головой или урчал, тыча пальцем в неопределенном направлении.

В былые времена, когда он еще периодически пользовался человеческой речью, слугам удалось выведать кое-что о его происхождении. В числе прочего они узнали, что в раннем детстве Мана жил с матерью и что та бывала крайне недовольна, когда мальчик что-нибудь говорил, особенно при посторонних. Она была почему-то убеждена, что он знает только неприличные слова и непременно опозорит себя и ее, если откроет рот на людях. «Ты очень красив, сынок,?– говорила она,?– и за это мы должны благодарить Господа. Но голос… голос у тебя от отца. Такой же резкий и неприятный, как у него». Отца Мана никогда не знал: он умер, когда мальчику не было и года. Говорили, что он, как и Мана, был хорош собой. Говаривали даже, что госпожа, которая в те годы еще не была столь озабочена укреплением веры и удалением второго подбородка, нередко призывала его для любовных утех. Но альковные секреты госпожи всегда были любимым предметом сплетен среди прислуги, и этим байкам едва ли можно было верить.

30
Перейти на страницу:
Мир литературы