Маска (СИ) - "Jeddy N." - Страница 37
- Предыдущая
- 37/47
- Следующая
- Что ж, - философски сказал тогда Чезаре, - пусть потешится. Вся слава досталась ему, хотя я уверен, что победой он обязан целиком генералу Кордобе. Надо бы сказать отцу, чтобы не обидел испанцев при дележе наград, не то его любимчика пырнут кинжалом или насадят на шпагу где-нибудь в подворотне.
Я сознавал, что он прав. Явившись вечером к герцогу Гандии, я не застал его, и мне сказали, что он уехал навестить сестру. Раздосадованный и встревоженный, я вернулся к себе, ругая Джованни за безрассудство. Среди дворян было слишком много недовольных, и я готов был поклясться, что у герцога врагов гораздо больше, чем друзей, но он продолжал делать все, что хотел, нимало не заботясь о своей репутации и даже безопасности. На самом же деле мне отчаянно хотелось увидеть его, и я злился, сознавая, что занимаю в его жизни далеко не то место, на которое претендовал. Он действительно любил женщин, а я всего лишь сумел доставить ему небольшое удовольствие, о котором он, похоже, теперь стремился забыть.
Как всегда, в поисках утешения я отправился к моему господину и нашел его лежащим в постели возле спящей незнакомой мне девушки. Он был пьян как свинопас и рассматривал на свет полупустую бутылку.
- А, Андреа... - Он махнул рукой, давая мне знак приблизиться. - Взгляни, как тебе нравится эта малышка?
Я поначалу с недоумением воззрился на бутылку, но Чезаре с ухмылкой похлопал по бедру красавицы. Она что-то пробормотала во сне и сбросила его ладонь.
- Монна Дамиата, потрясающая сучка... Ее любовь обошлась мне в пятьдесят дукатов, но оно того стоило. У нее не тело, а настоящий огонь. Андреа, мне нехорошо... Кажется, меня отравили.
- Вы просто пьяны, - сердито сказал я, отбирая у него бутылку. - Постарайтесь уснуть. Если хотите, я посижу с вами.
- Да, пожалуй. Черт... - Схватив мою ладонь, он потянул меня к себе и стал настойчиво обнимать. - Разденься, я хочу видеть тебя...
Борясь с отвращением, я сбросил плащ, снял камзол и рубашку и остался в одних тонких полотняных штанах. Чезаре засмеялся.
- Не бойся. Я ничего от тебя не потребую... Просто сядь рядом. Помнишь, как ты напился в первый раз? Нет, ну конечно, где тебе помнить... Да и ладно. Ты был глупым мальчишкой, и ты мне чертовски нравился, несмотря на свою неуклюжесть и неотесанность. Я мог бы взять тебя тогда... Но мне хотелось стать тебе другом, а не хозяином. А ты тогда так ничего и не понял...
- Но я понял теперь, - улыбнулся я, взяв его за руку и поцеловав в щеку. - Поэтому возвращаю долг.
Он посмотрел на меня и засмеялся, а затем закрыл глаза. Я поглаживал его пальцы, глядя, как он постепенно успокаивается и проваливается в сон, потом осторожно встал, забрал одежду, пошел в свою комнату и там, упав на кровать, сжал руками голову. Иногда за жестокостью, цинизмом и несдержанностью Чезаре внезапно проглядывал человек - искренний, страстный, тот, которого я все еще любил. Его слова перевернули мою душу. Я слишком многим был ему обязан... но значило ли это, что я не имел права полюбить другого?
В последующие дни я подчеркнуто избегал герцога Гандии, хотя несколько раз видел его то идущим к мессе, то в покоях его святейшества папы, то просто в коридорах дворца. Однажды я заметил, что он смотрит на меня, но отвел глаза прежде, чем он успел подать мне какой-либо знак. Я повсюду сопровождал Чезаре, почтительно держась на шаг позади него, и выполнял небольшие поручения, которые он давал мне.
К Пасхе в Ватикане готовились с особой тщательностью, поскольку его святейшество собрался превратить ее не только в церковный праздник, но и в грандиозное торжество по случаю победы над врагами Рима. Каждый день Страстной недели к кресту в базилике Святого Петра стекались толпы людей, спешивших получить отпущение грехов и принести дары. Вечерами после службы аббаты под руководством кардинала-канцлера и секретаря камеры собирали подношения и пересчитывали золото, а наутро все начиналось сначала.
Пасхальное воскресенье стало поистине триумфом великолепия и блеска папского могущества. В соборе на торжественное богослужение папы собрались все кардиналы и римская знать, а также послы и многочисленные паломники. Я видел герцога Джованни Борджиа, Лукрецию с ее мужем герцогом Сфорца, приехавшим из Пезаро, юного Хофре, младшего сына папы, с его красавицей женой Санчией (которую, как я знал, Чезаре успел почтить особым вниманием). Вся семья его святейшества была в сборе, даже среди кардиналов было двое его родственников из Испании.
После службы процессия медленно потянулась из собора, сверкая на ярком весеннем солнце парчой с золотым шитьем и драгоценностями. Роскошь облачения самого папы превосходила все, что я видел. Он казался особенно величественным, шествуя в окружении служек и кардиналов. Не удивительно, что перед ним преклонялись как перед живым богом. Я находился возле Чезаре, который, занимая не слишком высокое положение в коллегии кардиналов, шел далеко от папы. Пройдет еще несколько лет, подумал я, и он войдет в главную семерку кардиналов; может быть, однажды он так же встанет во главе пасхальной процессии с драгоценной тиарой на голове, держа в руках белый посох...
Торжества длились до поздней ночи; утомленный событиями дня, я решил вернуться к себе и лечь спать. У дверей трапезной меня перехватил слуга, одетый в цвета герцога Гандии, и вложил мне в руки записку.
"Приходи немедленно".
Джованни был краток, к тому же это звучало как приказ, а я все же не был его лакеем... Но не подчиниться я не мог. Надев маску, которую теперь постоянно носил с собой, я направился в его комнаты.
Он ждал меня в спальне, лежа в постели. Когда я вошел и прикрыл за собой дверь, он сдержанно улыбнулся:
- Андреа? Это ты?
Я снял маску, гадая, полностью он раздет под покрывалом или лишь до пояса. Во мне начало пробуждаться желание.
- Боже, да тебя бы родная мать не узнала. Я так тебя ждал...
- У вас теперь много дел, ваше сиятельство, - с упреком сказал я. - Было бы преступно с моей стороны отнимать ваше время своими посещениями.
- Прекрати. Сядь и говори, в чем дело.
Я присел на край кровати. Близость Джованни волновала меня, мешая собраться с мыслями. Так легко было бы протянуть руку и коснуться его груди... Он выжидающе смотрел на меня, и я не мог понять, что он чувствует.
- Вы вернулись в Рим победителем, - начал я. - Вероятно, вам недоставало женского общества...
- Что поделаешь, война мало располагает к удовольствиям плоти. - Его улыбка получилась неловкой. - Я действительно скучал.
- Что же мешало вам найти оруженосца или пажа, который развеял бы вашу скуку?
- Проклятье, Андреа! Ты же знаешь...
Я склонился ближе к нему, борясь с желанием и злостью.
- О да, я знаю. Вы не такой, верно? Вам не доставляют радости любовные утехи с мужчинами...
Он вздрогнул, мягко взял меня за запястье и проговорил:
- Ты прав. Я никогда не думаю о других мужчинах так, как о тебе. Ты - единственный. Радость обладания женщиной для меня уже не столь сильна, как прежде, и мое тело жаждет иных ласк. Я не знаю, что происходит, и боюсь этого. Мне достаточно лишь пожелать - и самые красивые мальчики в Риме будут принадлежать мне. Но они не нужны мне, Андреа, ни один из них. Я постоянно думаю о тебе, о твоих руках, о твоем теле, о том, что ты делал со мной... Я стыжусь признаться в этом даже самому себе, потому что это позор и унижение.
Опустив глаза, он почти бессознательно поглаживал меня по руке.
- Теперь вам легче? - прошептал я, обнимая его.
Он не ответил, лишь порывисто прижался к моим губам долгим, страстным поцелуем. Упав рядом с ним на постель, я гладил его обнаженные плечи и грудь, снова и снова повторяя его имя в восторженной муке разрушающей душу любви.
- Как я жил без вас прежде!.. Зачем вы ночами ходите к куртизанкам? Ведь я так ждал вашего возвращения, а вы...
- Предыдущая
- 37/47
- Следующая
