Лондон. Биография - Акройд Питер - Страница 61
- Предыдущая
- 61/209
- Следующая
Тем не менее город оказался весьма жизнестойким: не прошло и года, как в нем возобновилась активная торговая деятельность. В каком-то смысле Лондон остался прежним, ибо воры и разбойники быстро приспособились к новым условиям, и «в темницах под руинами» стали находить «множество убитых и затащенных туда людей». Эта деталь наводит на дальнейшие размышления. Что сталось с узниками, которые томились в этих «темницах» до Великого пожара? Многие долговые ямы и тюремные камеры находились ниже уровня земли, и трудно поверить, что всем заключенным удалось выбраться из них и спастись. Разве не более вероятно, что они сгорели заживо или задохнулись? По официальным данным, жертв пожара было всего шестеро, но эта неправдоподобно низкая цифра наверняка призвана скрыть человеческие потери, понесенные из-за халатности властей. Многие ли узники сбежали, когда расплавились их тюремные решетки? А что произошло с остальными?
Во главе руководства восстановительными работами была поставлена городская комиссия из шести человек. Одним из членов этой комиссии был Кристофер Рен, уже знавший, что его идеальному Лондону не суждено воплотиться в жизнь. Для рассмотрения исков, связанных с владением землей и недвижимостью, был создан особый «Пожарный суд». В феврале следующего года парламент санкционировал предложения комиссии. Некоторые улицы были расширены, но в целом, как и следовало ожидать, изменений оказалось очень мало. Родилась новая улица Кинг-стрит, а узенькую дорожку расширили и назвали Куин-стрит, чтобы к Гилдхоллу можно было попасть прямиком с берега Темзы. Более серьезные изменения касались размеров будущих зданий и материала для их постройки. В согласии с повелением короля, теперь их можно было строить только из кирпича и камня, причем «для большего порядка, единообразия и изящества» все дома должны были относиться к одному из четырех типов. В частности, комитет решил, что дома на основных улицах должны иметь по четыре этажа, тогда как для переулков и боковых улочек достаточно двух. В других отношениях старый облик города предполагалось восстановить без перемен.
Потом началось строительство. Горожане и владельцы частных домов были вынуждены ограничиться собственными средствами, в то время как общественные работы – например, восстановление церквей – финансировались за счет налога на битумный уголь. К весне 1667 года будущие улицы были размечены, и власти обратились с призывом «ко всем соотечественникам, которые желают помочь и обеспечить нашу столицу деревом, кирпичом, известью, камнем, стеклом, сланцем и прочими материалами для строительства». Это повлекло за собой большие перемены в составе городского населения.
Можно предположить, что многие из тех, кто жил в городе до Великого пожара, так и не вернулись на свои пепелища. Одни уехали в провинцию, другие отправились в Соединенные Штаты; почти во всех случаях решающими факторами оказывались наличие родственников и надежда получить работу. Но когда началось восстановление города, в него потянулись тысячи новых людей. Это были землекопы и производители кирпича, извозчики и литейщики, жившие прямо за городскими стенами; кроме них, в город, потерявший половину своих рынков и большинство магазинов, хлынули сотни лоточников и торговцев. Конечно, пришли и строители, которые пользовались ситуацией и на скорую руку сооружали целые улицы. Роджер Норт описал, как самый известный из этих ловкачей, Николас Барбон, постепенно преобразовал часть Лондона, «покрывая голую землю улицами и домиками и наращивая их число за счет максимального уменьшения фасада». Барбон оценил преимущества простоты и стандартизации. «Не стоит заниматься мелочами, – как-то заметил он, – на это способен и простой каменщик». Но и простые каменщики были по горло загружены работой.
За два года после пожара были построены тысяча двести домов, а в следующем году – еще тысяча шестьсот. Процесс восстановления не был таким стремительным и бурным, как полагают некоторые историки, и в течение нескольких лет Лондон выглядел сильно разрушенным, но все же он постепенно поднимался из руин.
Карта, составленная Джоном Огилби в 1677 году, то есть всего через одиннадцать лет после катастрофы, отражает новый облик города. Большая его часть была восстановлена, хотя отдельных церквей на карте не хватает, а план широкой реконструкции набережных Темзы так и не удалось привести в исполнение. Новые кирпичные дома с узким фасадом изображены в виде прямоугольников; они расположены довольно близко друг к другу, а между ними тонкими ниточками тянутся переулки и узкие проходы. Ко многим из этих домов примыкают сзади дворики или садики, но общее впечатление тесноты и скученности от этого не пропадает. Если бы вы в ту пору прошли на восток по Леденхолл-стрит, то на участке длиной в сотню ярдов – а именно от Биллитер-лейн до пересечения с Фенчерч-стрит – вы миновали бы не меньше семи переулочков (Джон Страйп характеризует их либо как «относительно недурные», либо как «тесные, мерзкие и жалкие»), которые обыкновенно кончались тупиками или крохотными двориками. Большая часть площади здесь закрашена серым цветом, обозначающим маленькие жилые здания из кирпича и камня.
По карте Огилби можно видеть, что город неуклонно расширялся. Область вокруг Линкольнс-инна в западном районе была размечена под улицы и дома; на севере, в Кларкенуэлле, уже появилось множество новых улочек и площадей. Николас Барбон создал Эссекс-стрит, Деверукс-корт, Ред-Лайон-сквер, Бакингем-стрит, Виллерс-стрит и Бедфорд-роу. Талантливейший строитель и планировщик, он оказал огромное влияние на облик города – в этом отношении его превзошел только Нэш. Прагматизм и финансовый авантюризм Барбона кажутся вполне соответствующими характеру и атмосфере города, который так сильно разросся благодаря его стараниям: каждый способствовал процветанию другого. Отчасти в результате его деятельности состоятельные купцы и коммерсанты перебрались подальше от шума и запахов старых торговых районов. Таким образом они спасались от «вони, дыма и тесноты восточного Лондона».
Кстати, кое-какие перемены в столице произошли еще до того, как пожар подхлестнул работы по ее реконструкции. Площадь Ковент-гарден была спланирована и перестроена в 1631?м; за ней, четыре года спустя, последовала Лестер-филдс. Строительство Севен-Дайалс происходило одновременно с возведением церквей Сент-Джайлс и Сент-Мартин (обе «в полях»). Грейт-Расселл-стрит была закончена к 1670 году. За год до пожара была разбита Блумсбери-сквер. К 1684 году процесс расширения на запад привел к возникновению Ред-Лайон-сквер и Сент-Джеймс-сквер.
В основе создания этих «скверов», то есть площадей с окружающими их домами, лежал, по определению Джона Эвелина, принцип «маленьких городков», которые фактически не так уж отличались от независимых округов англосаксонского Лондона, находящихся под контролем одного хозяина. В XVII веке владелец феодального поместья – например, хозяин Блумсбери лорд Саутгемптон – мог решить, что его земли должны приносить ему доход. Сам он занимал одну из усадеб на своей территории, а все остальное сдавал предпринимателям, которые застраивали полученные участки, а потом находили субарендаторов или платных жильцов. Через девяносто девять лет дома становились собственностью лендлорда.
Другие особенности «скверов» были связаны с их населением. В лучшем варианте они рассматривались как маленькие саморазвивающиеся сообщества, каждое со своей церковью и рынком. Таким образом, вне старых городских стен возникали вполне привлекательные условия для жизни. Когда в Лондоне появились первые «скверы», в них, по словам Маколея, видели «одно из чудес Европы» благодаря сочетанию бытовых удобств и светского благоприличия. Правильность и однородность этих кварталов, столь резко контрастирующая с барочной причудливостью Парижа или Рима, была, возможно, перенята у старинных монастырей, которыми некогда изобиловал Лондон. Пройти по Куин-сквер, Расселл-сквер, Торрингтон-сквер и Бедфорд-сквер значило почувствовать, что «традиции Средневековья не погибли», только безмятежность патриархального бытия переместилась на запад.
- Предыдущая
- 61/209
- Следующая
