Лимоны никогда не лгут - Старк Ричард Уэстлейк - Страница 1

• 1/38
• Следующая

Грофилд бросил в игорный автомат пятицентовую монетку, нажал на рычаг и понаблюдал, как появляются лимон, еще лимон и еще раз лимон. Автомат выплюнул в хромированный лоток четырнадцать пятицентовых монеток. Грофилд посмотрел на них неодобрительно: на что, черт возьми, годятся четырнадцать монеток по пять центов? Разве только костюм оттягивать.

Радостно настроенная тучная женщина лет пятидесяти, в одежде первого дня Пасхи — бледно-голубой, с черным плащом в руках, сиреневым зонтом, красно-белой хозяйственной и голубой сумкой авиалиний, большим черным ридикюлем из искусственной крокодиловой кожи, остановилась рядом и проговорила:

— А вам очень везет, молодой человек. Вы им тут еще зададите перцу.

Грофилд никогда не смотрел телевизор и потому не знал, что женщина процитировала популярное в последнее время изречение. А потому принял высказывание за чистую монету и какое-то мгновение просто смотрел на нее, пораженный, Что женщина такого вида говорит какие-то странные вещи.

С женщиной был человек, похожий на фермера, тощий, с Цыплячьей шеей.

— Пойдем, Эдна, — позвал он раздраженно. — Нам еще получать чемоданы. — Он нес зачехленный фотоаппарат и тоже, как и она, две сумки — хозяйственную и авиалиний.

Женщина ответила:

— Ты разве не видишь, что сделал этот молодой человек? Это я называю везением! Сошел с самолета, один раз сыграл с автоматом — и посмотри, что он выиграл. Настоящее везение!

— Да нет, напротив, невезение, — уныло сказал Грофилд и кивнул на автомат. — Лимоны. Вы ведь знаете, что говорят про лимоны.

— Не-а, — сказала женщина, лукаво взглянув на него. — Но зато я знаю, что говорят про китайских девушек! — Она веселилась от души.

Мужчина опять позвал:

— Пойдем же, Эдна!

Грофилд покачал головой, рассматривая лимоны:

— Терпеть не могу, когда все мое везение расходуется сразу. Это плохая примета.

Женщина, хотя и имела по-прежнему радостный вид, теперь выглядела также чуточку озадаченной.

— Но вы ведь выиграли! — утешала она, поглядывая на других пассажиров, проплывавших мимо потоком сквозь строй игровых автоматов от самолета к багажному сектору и к такси. Никто из них не останавливался поиграть, хотя многие улыбались, смотрели с оживлением и показывали на них друг другу.

Грофилд опять сокрушенно покачал головой, взглянув на лимоны, и повернулся, чтобы ответить женщине:

— Вообще-то я не играю в азартные игры, но каждый раз, оказываясь в этом городе, по прибытии я кладу пятицентовую монетку в один из этих автоматов и еще одну пятицентовую монетку перед отъездом. Что-то вроде дани. Прежде они никогда не пытались вернуть мне вознаграждение, и я считаю, что это плохая примета.

— Вы вообще не играете в азартные игры? — удивилась дама. В своем родном городе она интерпретировала эту фразу по-иному: «Вы не ходите в церковь?» Дама явно отдыхала на все сто процентов.

— Нет, если в состоянии от этого удержаться, — ответил Грофилд.

— Тогда зачем вы прилетели в Лас-Вегас? Грофилд ухмыльнулся и подмигнул.

— Это — секрет, — сказал он. — Ну все, пока. — Он повернулся и пошел прочь.

Женщина окликнула его:

— Вы забыли свои деньги!

Он оглянулся — она показывала на четырнадцать пятицентовых монеток в лотке.

— Это не мои деньги, — сказал он. — Они принадлежат автомату.

— Но вы их выиграли!

Грофилд поразмыслил, не сказать ли ей, что это, если умножить на пять, те же семьдесят центов, но покачал головой и раздумал:

— Тогда я отдаю их вам. Добро пожаловать в наш город. — Он помахал рукой и пошел дальше.

В дальнем конце, где коридор заворачивал вправо, он оглянулся и увидел эту странную парочку, все еще стоявшую перед игральным автоматом. Багаж обступал их полукругом наподобие импровизированной крепости. Правая рука женщины заталкивала монетки внутрь и нажимала на рычаг. Грофилд пошел дальше, и ему пришлось еще десять минут дожидаться своего чемодана. Получив его, он повернулся к такси и опять увидел человека с цыплячьей шеей, получающего сдачу в кассе авиалиний. Чувствуя себя чуточку виноватым, Грофилд вышел на улицу и присоединился к пассажирам, которые ждали такси.

Борец в водолазке ощупал Грофилда повсюду, пока Грофилд стоял, чуть расставив ноги и разведя вытянутые руки в стороны наподобие иллюстрации в учебнике. У борца скверно пахло изо рта. Грофилд не вызвал у него никаких подозрений, через минуту обыск подошел к концу и борец сказал:

— Ладно, ты чистый.

— Само собой, — пожал плечами Грофилд. — Я пришел сюда поговорить.

Борец ничего не ответил, это не входило в его функции: его наняли в качестве швейцара, и только.

— Они в соседней комнате, — пояснил он.

Грофилд зашел в соседнюю комнату, настроенный весьма пессимистично. Вначале три лимона в аэропорте, а теперь еще и это. Майерс, организатор дела, человек, незнакомый Грофилду, расположился в двухкомнатном номере башенной секции одного из отелей Стрипа[1]. С чего это человек станет тратить так много денег на место для встречи? Прежде всего, зачем назначать пусть и деловое свидание в Лас-Вегасе? Это наводило на мысли о том, что ему зачем-то хотят пустить пыль в глаза.

Грофилд все же надеялся, что это не так. Он не желал допускать, чтобы нужда как-то повлияла на его здравый смысл и профессионализм оценок, но факт заключался в том, что он очень нуждался. Мэри была там, в Индиане, спала на сцене. На эту поездку ушла большая часть средств, оставшихся в распоряжении Грофилда после летнего театрального сезона, — сумма, которую любая корпорация почла бы за счастье уплатить в качестве налогов. Если выяснится, что у Майерса ничего нет, то зимой придется какое-то время сидеть на голодном пайке, прежде чем что-нибудь подвернется.

Принадлежавший к все более редкой породе профессионалов, Алан Грофилд был актером, который ограничивался живой игрой перед живыми зрителями. Кино и телевидение, считал он, это для манекенов, а не для актеров. Актер, который расхаживает перед камерой, постепенно губит свой талант. Вместо того чтобы учиться создавать представление в трех или пяти актах, если это классический сезон, он учится весьма поверхностным реакциям в разрозненных фрагментах лицедейства.

Ни один пурист[2], какова бы ни была его сфера деятельности, не может рассчитывать на финансовое благополучие, и Грофилд не являлся в этом отношении исключением. Он не только ограничивался игрой в театре, где спрос на актеров продолжал падать с каждым годом, но еще и настаивал на том, чтобы самому управлять собственными театрами, как правило-с летним репертуаром, зачастую — в глухомани, и неизменно — себе в убыток. А потому, чтобы зарабатывать на жизнь, он время от времени обращался к своей второй профессии, как делал это сейчас.

Он зашел во вторую комнату, закрыв за собой дверь, и обвел взглядом трех человек, уже находившихся там. Никого из них он не знал.

— Я — Грофилд, — представился он. Краснолицый человек в галстуке и льняном пиджаке в полоску отошел от окна, протянул руку и сказал:

— Я — Майерс. — У него был выговор воспитанника школы-интерната, расположенной в северо-восточной части страны, казавшийся нарочитым, хотя это было вовсе не так. — Очень рад, что вы сумели выбраться.

Грофилд, не вполне разобравшись в ситуации, пожал руку человеку, который, как предполагалось, разрабатывает план ограбления. Пока все шло не так, как надо: лимоны не солгали.

Кто такой Майерс? Он не может быть профессионалом. Теперь он представил Грофилда еще двоим:

• 1/38
• Следующая