Культура Духа - Архимандрит (Нойка) Рафаил - Страница 19

Эти кожаные одежды… Это выражение имеет много значений, которые вы ещё узнаете, но я сегодня ограничусь одним: неужели кожаная вещь не является более совершенной одеждой и покровом, чем смоковные листья? Когда вышла как бы ссора между Адамом и Богом, Адам остался «обиженным» и не обратился, чтобы сказать Богу: «Да, Господи, Ты говоришь правду, я так и поступил. Вкусил плода, от которого Ты заповедал мне не есть, и вот что вышло. Я думал, у меня откроются глаза, чтобы узреть Бога, потому что так мне сказал змей, в то время как Ты сказал, что я умру, и вот я умер, духовно умер. Открылись мои глаза, и что я увидел? Наготу и стыд. Но откуда этот стыд? Я потерял Твою благодать, я умер!»

Адам не сказал этого. Он остался в подвешенном состоянии. «Вот жена, что Ты дал мне, она дала мне есть, и я, конечно, ел». Чья здесь вина? Бога. Таким образом, я скажу, что Бог, будучи кроток, попытался через Еву спасти Адама, но и Ева не смогла быть тем, чем стала позже Матерь Божия, чтобы своей любовью, смирением спасти Адама. Ева, как бы «ссорясь», сказала: «Змей обманул меня». Я потому говорю «ссора», что ни Адам ни Ева не покаялись, то есть не укротились пред Богом, не смирились в этой ситуации, удивительной для того, кто хоть однажды вкусил хоть немного смирения, чтобы дать возможность Богу показать себя кротким и милостивым, прощающим, исцеляющим и долготерпеливым; чтобы после уродства греха Бог их излечил, и Рай не был бы потерян. И остался разлад.

И они удалились от лица Божия, и Рай затворился, охраняемый огненными Архангелами и Серафимами. Что же сделал Бог? Покрыл их, покрыл позор их наготы одеждами более совершенными, чем они сами могли себе создать. В этом видна бесконечная любовь Божия. Будучи в ссоре, Бог помиловал их более чем они сами могли себя помиловать.

Так если Бог таков, почему бы нам с самого начала не пойти к Нему и не сказать так, как (я говорил выше) должен был поступить Адам: «Да, Боже, согрешил, но прошу у тебя прощения; Боже, я согрешил, но не хочу отпасть от жизни!» — потому что и Бог не хочет, чтобы мы от жизни отпали.

Страх перед Богом, попросту говоря, — это то, что грех совершил в Адаме: разрыв с Богом. Разрыв не до конца, потому что ещё есть покаяние, но запечатлелось в какой-то мере греховное состояние.

О, если бы Адам понял страх пред Богом как истинный страх Божий… Мы видим в тех, кто жили со страхом Божьим, — в Святых, в Отцах, из Псалмов свидетельство: страх Божий — это то, что приближает человека к Богу. Что же это за страх, если он не отдаляет тебя, а приближает?

Страх Божий — это одно из переживаний любви, когда тебе страшно потерять Бога, потому что Он так дорог, так ценен, так любим и сладок душе. Благодать Божья такова, что когда теряешь её, то воистину понимаешь, что значит смерть. Ведь «смерть» не означает в первую очередь разделение души с телом, но отдаление духа человека от Духа Святого, от благодати Божией. Вот это — смерть, и этим мы все страдаем. И тогда мы, познав благодать, обладаем большим опытом, чем Адам, именно потому что познали зло. Адам знал только добро и, как мы говорим, «закостенел в добре». Не то чтобы его ненавидели — но он не оценил; в этом смысле «закостенел в добре» означает, что он не смог оценить этого добра.

Если кто-либо из нас получает благодать от Бога, то она рождает определённое слёзное опасение. Почему это пришло ко мне? Кто вселяется в мой ум? Что это, что изменило сейчас во мне все помыслы, все чувства? Но ещё более устрашающий вопрос: как это сохранить? Как этого не потерять? И чем сильнее благодать, тем сильнее страх. Некоторые говорят «о терроре» этого страха, но всё-таки не в дурном смысле слова: «террор» страха не потерять этого, этой такой драгоценной благодати. Но как легко её потерять! Одна мысль, самая малая, которая не гармонирует с благодатью, — и она ушла! И ты даже не знаешь, что она ушла. Очнувшись однажды, удивишься: где она? Где то, что было мне так дорого? Это было так хорошо для меня. Как мне ещё раз обрести её?

Если эта благодать приходит в начале жизни, то утрачивается — потому что человек не умеет жить безгрешно, так, чтобы не потерять её. Но если святое воспитание человека продолжается, то благодать возвращается. Но всё-таки душа чувствует её так нежно, что от одной мысли потерять её тебя охватывает ужас. И этот страх, который доходит до ужаса, — это страх Божий. Это, если хотите, страх пред Богом, страх не потерять Его, Того, кто сотворил тебя. И вот в нас уже «посеяна» любовь Божия, любовь к Богу, любовь, которая в нашем несовершенстве, в нашем греховном состоянии проявляется как страх, страх быть недостойными этой несказанной красоты.

Скажу вам вот ещё что: прошу вас, не представляйте себе, какой может быть эта красота; но просите у Бога, чтобы Он показал и раскрыл вам её, чтобы вы переживали её в ваших душах, сердцах, во плоти и костях ваших, потому что она реальна. А если она не реальна, то мы и не нуждаемся в ней. Говорю вам это как священник Православной Церкви, как монах с более чем тридцатилетним опытом. Если всё, что проповедуется в нашей Церкви, — это только философия, то — на мусорную свалку её! Простите, что говорю так грубо, но я хочу, чтобы вы знали, что существует истина. Бог — это истина, и истина проживается; она может быть прожита (дословно) до «костей твоих».

Что это значит дословно: «до костей твоих»? Святой Силуан говорил, что великая благодать проникает до костей человека, и поэтому его кости после смерти становятся мощами. Мощи — это не просто «останки», мощи — это останки, освящённые до костей вселением благодати Святого Духа, она чувствуется в сердце, в душе, в уме, теле, вплоть до костей! Поэтому прошу вас как монах Церкви, не пытайтесь это представлять себе, потому что все представления — это ужасная карикатура на то, что есть благодать на самом деле. Какова она? Живите в истине, просите у Бога: «Если Ты истинен, Боже, то пробуди и меня! Изыми меня из мрака, в котором я нахожусь. А за грехи мои отчитай меня, Отче, ласково, потому что я слаб; дай мне крик испепеляющего себя, подай мне силу покаяния, но яви мне Себя! Сделай так, чтобы моя жизнь была истинной, если ты Бог истины». Говорю это потому, что Бог — это или истина, или мы не нуждаемся в Нём. Говоря это, основываюсь не только на уверенности моего малого опыта, но и на свидетельствах многих святых, одних из которых я знаю по книгам, а других знал в жизни.

Вот тогда страх Божий начинает становиться «началом премудрости» — началом, но не премудростью! Потому что итогом премудрости является любовь, такая сильная, что не остаётся и следа страха, как говорит нам апостол Иоанн в одном из своих посланий. Начало премудрости — страх Божий, и этот страх сладок, хотя может доходить и до ужаса. И отец Софроний описывал страх Божий как подателя жизни; он не подавляет, не сокрушает, как террор и страх. Он подаёт жизнь, и ты чувствуешь его как драгоценный дар, которого инстинктивно не хочешь потерять. Не инстинктивно, а скорей интуитивно, но я использовал то слово, которое ближе нашему пониманию. Как инстинкт заставляет нас, подталкивает, охраняет, если хотите, в материальной жизни, так и интуиция — в жизни духовной.

Тогда страх Божий рождает в нас другой страх греха, отличный от того, что я описал вначале. Потому что видишь, что есть вещи, не гармонирующие с этой абсолютно неописуемой и неизреченной, но реальной красотой и что эта красота настолько нежна, что можно потерять её, даже не заметив, но очнёшься, лишённым её, — тебя охватывает страх перед всем, что не в гармонии с ней. И всё, что не в гармонии с ней, — это грех.

Грех определяется не с точки зрения морали, общества, этики или практики (в этом тоже есть истина, но она не окончательна). Для нас определение греха — это жизненное определение: это то, что не гармонирует с тем неслыханным благоуханием, которое мы называем благодатью Божией. Это — грех! И нас охватывает страх греха. Не болезненный страх: не сделать этого, не натворить того. Душа знает, что Бог великодушен и силён исцелить от греха, но нас охватывает чувство, о котором говорит Псалмопевец: «Совершенной ненавистью возненавидели их». То есть всё то, что не от благодати, становится сейчас ненавистно. Но повторю, не болезненная ненависть, а совершенная. Ненависть, которой, если полюбил этот свет и жизнь, ненавидишь всё причастное смерти и тлению этой «совершенной ненавистью».