На пути к краху. Русско-японская война 1904–1905 гг. Военно-политическая история - Айрапетов Олег Рудольфович - Страница 7

19 января(1 февраля) император принял в Царском Селе делегацию рабочих и «осчастливил» ее «милостливыми словами». Их смысл сводился к призывам прекратить бунты, выйти на работу, не предъявлять недопустимых требований. Среди прочего было обещано: «В попечениях Моих о рабочих людях озабочусь, чтобы все возможное к улучшению быта их было сделано и чтобы обеспечить им впредь законные пути для выяснения назревших их нужд. Я верю в честные чувства рабочих людей и в непоколебимую преданность их Мне, а потому прощаю им вину их»{135}. Членов делегации после такого приема ждало угощение и распечатанная речь Николая II. После этого их отправили на специальном поезде в Петербург{136}. Даже столь щедрый поток монаршьих милостей не мог переломить развития кризиса. Реакция органа либералов была вполне революционна: «Речь царя просто нетерпима. Это провокация. Это – бомба, изготовленная самим царем и могущая во всякий момент разорваться и разнести престол»{137}.

4(17) февраля 1905 г. был убит Великий Князь Сергей Александрович{138}. С 1891 г. он занимал пост Московского генерал-губернатора, а 1(14) января 1905 г. был смещен по своей просьбе и назначен Главнокомандующим войсками Московского Военного округа{139}. Страна погружалась в хаос. Правительство по-прежнему надеялось на победу над внешним врагом, которая позволит добиться перелома и в борьбе с внутренним неприятелем. 10(23) февраля Великого Князя отпевали в Москве{140}. В тот же день Кронштадт провожал на Дальний Восток эскадра контр-адмирала Н. И. Небогатова. Это была последняя надежда, устаревшие корабли. При прощании звучали слова, значение которых вскоре приобретет другой, зловещий смысл: «Порт сроднился с ними и никогда никому в голову не приходило, что ему приедтся прощаться, быть может, навсегда, со своими защитниками. Говорят, что броненосцы береговой обороны останутся навсегда на Востоке»{141}. 18 февраля(3 марта) 1905 года был подписан Манифест «О призыве властей и населения к содействию Самодержавной Власти в одолении врага внешнего, в искоренении крамолы и в противодействии смуты внутренней»{142}. Он был опубликован в тот же день.

Сообщая об убийстве Сергея Александровича, император призывал подданных сплотиться вокруг трона{143}. Роли поменялись. Теперь уже монарх призывал общественность к диалогу, предлагая ей проект законосовещательной, так называемой «Булыгинской» Думы. Рескрипт министру внутренних дел А. Г. Булыгину был подписан императором в один день с Манифестом, 18 февраля(3 марта) 1905 года, но опубликован на следующий день{144}. В войсках на Дальнем Востоке о нем узнали на финальном этапе сражения под Мукденом. «Вестник Маньчжурских армий» опубликовал его 21 февраля(6 марта): «Преемственно продолжая царственное дело венценосных предков Моих – собирание и устроение земли Русской, Я вознамерился отныне с Божьей помощью привлекать достойнейших, доверием народа облеченных и избранных от населения, – людей к участию в предварительной разработке и к обсуждению законодательных предположений»{145}.

Призывы к единению в стране, как известно, не подействовали. Вынужденный характер манифеста и рескрипта был очевиден и потому в действенность их не верили{146}. Что касается армии, то подъема в ней эти новости не вызвали, особого внимания – тоже. Значительная часть офицерского корпуса к этому времени по политическим настроениям была уже в той или иной степени близка интеллигенции (сохраняя при этом корпоративный дух и верность Присяге), что касается солдат, в абсолютном большинстве – крестьян, то их интересовало что угодно, только не судьба представительных органов и перспектива разделения властей. Крестьян легко можно понять, так как мир и земля составляли основу их жизни. Деревня задыхалась от аграрного перенаселения, крестьянство жаждало осуществить «черный передел». Никакие последующие реформы не изменили эти настроения. Аграрный вопрос остался гвоздем русской революции и в 1905, и в 1917 годах, а стихийный экспроприатор победил в русском крестьянине стихийного монархиста. Впрочем, как оказалось впоследствии, и экспроприации не смогли решить остроты земельного голода, а непримиримые противоречия в деревне не был сняты с повестки дня разделом имевшегося фонда помещичьей, монастырской, дворцовой и пр. земли «по едокам».

Что касается русского общества, то в 1905 году оно решительно впало в затяжную истерию предъявления власти всевозможных счетов за прошлое и не желало с нею никакого диалога. Тем самым оно копало могилу всей исторической России, а значит, и себе. Студенты, освиставшие В. О. Ключевского в 1905 г. за призыв к учебе и деполитизации университетов, и пережившие последующие 13 лет, станут в 1918 г. социальной мишенью «красного террора». Диалог трона и общества без посредников в 1905 г. не состоялся. В стране шла необъявленная гражданская война, и только верность кадровой армии была надежной опорой правительства. Ситуация требовала поиска выхода из кризиса.

Николаю II так и не удалось стать вторым Николаем. Колеблясь между введением военной диктатуры и уступками, он в конце концов выбрал последнее. 17(30) октября 1905 г. был подписан манифест «Об усовершенствовании государственного порядка», предоставлявший законодательную власть Государственной Думе{147}. Итак, долгожданный многими посредник между царем и народом появился, но его дебют был далеко не удачен. Во-всяком случае, диалог власти и общества по-прежнему отсутствовал. Государственная Дума первого созыва убедительно доказала это за 72 дня своего существования.

Американский посол в России Дж. фон Мейер, находясь под впечатлением действий «первого русского парламента», счел необходимым в личном письме президенту Т. Рузвельту поделиться с ним своей оценкой ситуации: «Россия вступает в великий эксперимент, плохо подготовленная и необразованная… Я не могу не смотреть в будущее с пессимизмом, когда вижу повсюду среди рабочих и крестьян признаки коммунистических настроений… Конечно, я не считаю, что крах произойдет немедленно, но рано или поздно борьба… между Короной и Думой… более чем возможна. Сегодня правительство контролирует финансы и армию, но через три года вся армия будет пропитана новыми идеями и доктринами, которые проникают в умы людей, и кто после этого скажет, сможет ли правительство тогда рассчитывать, что войска будут подчиняться офицерам и подавлять беспорядки»{148}. Этот прогноз оправдался, правда, не через три года.

Как известно, у победы 100 отцов, а поражение – круглая сирота. Вопросы о причинах войны и поражения в ней России стали задавать уже современники, они же предложили и первые варианты ответов. Пожалуй, самый значительный вклад внесли С. Ю. Витте и А. Н. Куропаткин. Естественно, что каждый из высокопоставленных мемуаристов стремился снять с себя ответственность за случившееся, один – за внешнеполитическую, другой – преимущественно за военную составную неудач. Многие из сформулированных еще до революции 1917 г. версий со временем стали традицией.

Без сомнения, самым удачным мифотворцем был С. Ю. Витте. Это была непростая фигура. Витте, был, безусловно, выдающимся государственным деятелем, но масштаб его личности мешал ему достичь высоты, откуда четко видна разница между интригой и политикой. «Он был, – отмечал его явный поклонник П. Б. Струве, – по натуре своей беспринципен и безидеен»{149}. Не страдая нарциссизмом, а явно получая от него удовольствие, он вложил личные особенности и в персональную версию истории русско-японской войны. Это история триумфов в те периоды, когда страной давали править автору воспоминаний, и поражений, когда он оказывался не у дел. Сергей Юльевич спокойно относился к фактам, «подчиняя их своим воображениям и даже свободно их изобретая»{150}. Фальшь и безжизненность такой конструкции была очевидна сразу, несмотря на несомненные таланты ее автора.