На пути к краху. Русско-японская война 1904–1905 гг. Военно-политическая история - Айрапетов Олег Рудольфович - Страница 36

Восточный кризис вынудил Николая II совершить поездку по Западной Европе{679}. В сентябре 1896 г. в замке Балмораль (Шотландия) состоялась встреча императора с английским премьером. Дневник Николая II краток: «Имел разговор с Salisbury»{680}. Существует и английская версия описания двух этих бесед, имевших место 27 и 29 сентября{681}. Разговор на этой встрече шел преимущественно о Восточной политике. Солсбери был опытным политиком, к этому времени он уже в третий раз возглавлял правительство. Свой разговор с Николаем II, согласно русской версии встречи, он начал с зондажа, предложив открыть Проливы для судов всех наций, но встретил резко отрицательную реакцию собеседника{682}. Британская версия начинается с заявления Николая II о том, что он выступает за сохранение status quo, в том числе и территориального, так как любая попытка со стороны любой из Держав захватить ту или иную часть Османской империи объединит против нее всех остальных. При этом император отказался поддержать предложение Солсбери об организации свержения Абдул-Гамида, так как вряд ли можно было надеяться, что его преемник будет чем-нибудь лучше своего предшественника{683}.

Солсбери придерживался противоположенной точки зрения, считая, что страх перед возможностью повторения такой же судьбы будет лучшей гарантией нормального поведения нового султана. Британский премьер, по собственному признанию, не верил в продуктивность «бумажных реформ и конституций» на турецкой почве и считал, что только контроль со стороны послов Великих Держав может стать гарантией нормального управления Османской империей. Сразу после этого разговор перешел к наиболее важному для интересов Великобритании вопросу – к Египту, там, где по мнению Николая II, весьма чувствительны были французы{684}. Фактически Солсбери намекнул на возможность соглашения. Англия шла на уступки в вопросе о Проливах, а Россия обязывалась поддержать Лондон в Египте{685}. С лета 1891 г. Турция неоднократно поднимала вопрос об эвакуации британских войск из Египта, от своих претензий на особую роль в этой стране не отказалась и Франция{686}. Солсбери не доверял правящему хедиву и явно хотел сменить его, что было невозможно сделать в одиночку и без санкции Константинополя. Поэтому он совершил экскурс в историю, вспомнив о предложении Николая I о разделе Османской империи, по которому Англия получала бы Египет, а Франция – Сирию{687}.

Экскурс в историю привел к тому, что Николай II намекнул на желательность расширения французской доли, после чего подчеркнул, что у России никогда не было никаких воинственных планов в отношении Индии. В отношении Персии и Западной Армении император также подчеркнул свою привязанность к политике сохранения status quo. Его не устраивала перспектива оккупации последней, так как это было бы весьма дорогостоящим предприятием, которое, по мнению Николая II, не помогло бы армянам, т. к. оставшаяся часть армянской диаспоры в Османской империи превратилась бы в заложника и жертву такого решения. Status quo был обещан и в отношении дальневосточных дел, где Россия собиралась провести железную дорогу через Манчжурию исключительно в интересах торговли. Все это не вызывало никаких возражений у Солсбери{688}. Гораздо большую проблему вызвала судьба Проливов. «Россия не хочет иметь Константинополь или иную часть турецкой территории на любой стороне проливов, – заключил император. – Она хочет только владеть дверью и иметь возможность укреплять ее»{689}. При этом он подчеркнул, что Россия не собирается ни свергать султана, ни создавать новую морскую державу на Средиземном море{690}.

Двойственность позиции Николая II была очевидна, и его собеседник отплатил ему такой же монетой. Солсбери начал ссылаться на необходимость учитывать интересы других стран, и прежде всего Франции и Австро-Венгрии. Последний довод явно вывел императора из равновесия и он отметил, что Дунайская монархия сохраняется только лишь личностью правящего монарха, после смерти которого Венгрия и Богемия (т. е. Чехия. – А.О.), а также остальные славянские провинции станут независимыми, а у Габсбургов останется только «Австрийская марка»{691}. Солсбери констатировал полное совпадение взглядов, за исключением Проливов, где британская позиция, по его словам, претерпевала изменения и зависела теперь исключительно от союзников, которых Англия, опять же по словам ее премьера, не могла покинуть, во-всяком случае на момент его беседы с русским самодержцем{692} —. Столь необычная беседа могла означать только одно: Англия перестала чувствовать себя всесильной в районе Проливов. В январе 1897 г. Вильгельм II прямо обратился к британскому военному агенту в Германии с вопросом, не ведутся ли между Англией и Россией переговоры по вопросу о разделе Османской империи, на что получил следующий ответ: «Ну, Вы видите, ваше Величество, мы не можем одни бороться за Стамбул, и так как другие не будут бороться за него, то у нас нет никого, кто бы помог нам»{693}.

После Великобритании императорская чета проследовала во Францию. 12 сентября(5 октября) она прибыла в Шербург и проследовала в столицу Франции. Встреча была очень бурной. К 2-миллионному населению Парижа добавилось 930 тыс. приезжих{694}. Все, что происходило в Париже, получило название «русской недели»{695}. Тут же, с совершенно неожиданной для Берлина, Лондона и Петербурга стороны, пришло сопротивление (во-всяком случае, пассивное) внешнеполитическим проектам императора. Против русского плана активизации действий на Проливах самым категорическим образом выступило правительство Франции, максимальными его уступками русскому союзнику было согласие на дипломатическую поддержку{696}. Впрочем, союз был еще секретом, и даже его сторонники публично вынуждены были называть его «так назывемым»{697}. Впрочем, все было более или менее ясно, и многие понимали, что существенной разницы между словом «союз» и словосочетанием «неизменная дружба» нет{698}.

Точки над «и» были поставлены в августе 1897 г., во время ответного визита президента Франции Ф. Фора. Он также приветствовался, хоть и не столь бурно. Тем не менее это был первый приезд президента республики в Российскую империю{699}. 11(23) августа в Кронштадт прибыла небольшая французская эскадра – два броненосных и один легкий крейсер. Так начиналось посещение Фором Петербурга и его окрестностей. 14(26) августа, выступая с ответным тостом в честь гостя на борту крейсера «Потюо», император сказал: «Я счастлив, что Ваше пребывание между нами создает новые узы между нашими народами, дружественными и союзными, одинаково решившими содействовать всеми своими силами сохранению всеобщего мира, основанного на законности и справедливости»{700}. Впрочем, важные сами по себе, эти слова не сделали отношения союзников более доверительными.