«Ла»-охотник. В небе Донбасса - Юров (Корд) Роман - Страница 17
- Предыдущая
- 17/64
- Следующая
– Кажется, получилось! – Голос у нее был мягкий, певучий. Она вся была такая тоненькая, высокая, с нежным и прекрасным лицом и огромными серыми глазами, что перед ней хотелось упасть на пол и завилять хвостом. А еще лучше затащить в койку.
– Дайте-ка, – не дожидаясь ответа, Виктор взял у нее блокнот и вчитался в исписанные мелким красивым почерком листки. В принципе написано было неплохо, но некоторые фразы драли глаз.
– Его бесстрашие и высокое летное мастерство, – пафосно затянул он. – Выбросьте. Выбросьте и никогда не вставляйте. Или вот… «наземные войска высоко оценили подвиг летчика». Это вообще ни в какие ворота! Уберите!
– Но почему? – обиделась за свою работу Настя. – Это же правда. И товарищи ваши говорили, и командир…
– Я вам скажу одну банальную вещь. Совершенный подвиг – это, как правило, следствие чьей-то ошибки или некомпетентности. И то, что мне пришлось одному драться с толпой «Фоккеров», говорит о том, что мы прое… э-э-э… где-то ошиблись. Так не должно было быть…
– Но так можно очернить или принизить почти все, – девушка сердито нахмурила брови, – о чем тогда писать?
– Ладно, остальные подвиги можете оставить, а мой уберите!
Она фыркнула, потом захихикала. Глядя на нее, рассмеялся и он.
– А вообще, – добавил Саблин, – лучше бы вы вместо интервью этого ненужного написали бы рекомендации молодым летчикам. Ну там… что с «Фоккером» лучше не ходить в лобовые, что он быстро перекладывается с крыла на крыло. Что легко и быстро входит в вираж, а вот виражит плохо…
– Впервые вижу такого скромника. – Настя мягко засмеялась. – Обычно ваш брат нагл до безобразия и про свои подвиги может рассказывать долго.
– Видите ли, я женат, – усмехнулся он. – В моем случае хвастаться совершенно бессмысленно…
– Про женат я заметила, – прыснула Настя. – А вот насчет остального вы мне открыли глаза…
Они хохотали долго и так заразительно, что Рая, раздающая Иванову многообещающие улыбки, обернулась и сердито поджала губы…
Корреспондентки пробыли всего полдня. Пообщались с летчиками, взяли несколько интервью, сделали несколько фотографий, построили глазки, послушали комплименты и уехали. Их визит быстро заслонило другое, насущное…
В кабине тянуло гарью. Земля, покрытая дымом и пылью, просматривалась отвратительно, и Виктор невольно проникся уважением к штурмовикам. Как они в таких условиях отличают свои войска от чужих, он не представлял.
– Я Волга! Я Волга! – истерически орал наводчик станции наведения. – Все истребители ко мне! Все истребители ко мне! Срочно сюда! – «Ольха» – дивизионная станция наведения почему-то молчала, зато темперамента «Волги» хватало на троих…
Слева ниже Виктор увидел только пятерку «Илов», которые, отработав, неторопливо уходили домой. Потом в дымке проступили мелькающие силуэты дерущихся самолетов. Шестерка наших «Яков» сражалась против восьми «мессеров».
– Я Сокол-одиннадцать, – эфир разорвал чей-то резкий, гортанный голос, – вижу противника. Атакую!
Справа показалась еще одна шестерка наших истребителей и с ходу кинулась в свалку. Немцы не испугались, и бой вскоре превратился в гигантскую воздушную карусель, потихоньку уползающую на север.
– Я Волга, – продолжала надрываться станция наведения, забивая эфир и не давая сказать ни слова. – «Яки» надо мной, вы кто? «Яки», почему не в бою! Доложите, блядь, позывной!
Егоров заволновался и стал разворачивать в сторону боя. Воздушная карусель уже потеряла прилично высоты и сильно сместилась к северу.
– Командир, погоди! – Виктору, которому такое поведение немцев очень не понравилось, удалось влезть в эфир. – Они, похоже, что-то затевают.
Комэск послушался. Он заложил плавный вираж, словно пытаясь разглядеть, что же таится в глубине вражеской территории. «Волга» по-прежнему надрывалась, то угрожая, то комментируя и давая советы бьющимся истребителям. Когда он наконец затыкался, эфир тут же забивал «Гранит», командующий штурмовиками. В наушниках стоял гвалт и ор. От этого шума разболелась голова, хотелось выключить приемник ко всем чертям…
Виктор угадал. Из закрывшей горизонт дымки вдруг вынырнула девятка «Хейнкелей», за ней еще одна и еще. Выше их, подобно рою ос, носились «Мессершмитты». От такого зрелища у него вспотели ладони. На НП, видимо, тоже увидели приближающуюся армаду, и «Волга» моментально замолчала.
– Я Р-репей – двадцать один, – Егоров говорил глухо, – атакуем вторую девятку. Бью ведущего. Двадцатый, бей левого замыкающего, двадцать четвер-ртый – пр-равого. За мной, р-ре-бята!
«Як» комэска свалился на крыло и устремился на летящий ниже строй бомбардировщиков. Наперерез уже неслись «Мессершмитты», но на них откуда-то сверху свалилась шестерка «Яков». Завертелась карусель. Этого Виктор уже не видел, впереди него пикировала четверка Егорова, снизу на них наплывали камуфлированные туши бомбардировщиков, вверх, навстречу нашим машинам, неслись тысячи пуль. Также сотни пуль, выпущенных егоровской четверкой, падали вниз, навстречу ненавистным крестам. Это было похоже на фонтан из огня, на лазерное шоу, и он почувствовал, как в животе холодным комком поселился страх. Потом бояться стало некогда, намеченный жертвой бомбардировщик скользнул под капот, и «Як» затрясся, выплевывая сталь и свинец. В кабине запахло порохом.
Виктор потянул вверх, увидев, как из строя вываливается горящий «Хейнкель». Рябченко висел чуть сзади, на своем месте, а вот четверки Егорова не было видно.
– Двадцать первый. Двадцать первый? – запросил он комэска, но тот не отвечал. В эфире была какофония звуков: в волну влезла какая-то немецкая радиостанция, и теперь периодически слышалась чужая речь, «Волга» истошно пыталась вызвать некоего «Тюльпана», азартно матерились дерущиеся с «мессерами» пилоты «Яков». Мимо вдруг замелькало что-то темное, маленькое, и Виктор увидел, как первая девятка «Хейнкелей» сбрасывает свой бомбовый груз прямо ему на голову. Он шарахнулся в сторону и пошел в набор высоты, надеясь еще раз атаковать бомбардировщиков.
Третья девятка «Хейнкелей» встретила Виктора таким плотным огнем, что об атаках пришлось сразу же забыть. Получив издалека несколько попаданий от стрелков, он быстренько отвалил. На бронестекле сияла сколами страшноватая на вид снежинка попадания, истребитель начало потряхивать, температура масла поползла вверх.
– Ольха, это Репей – двадцать четыре. Я подбит, ухожу домой.
Однако так просто выйти из боя не получилось. Едва Виктор повернул на юго-восток, как откуда-то свалилась четверка «мессеров», пришлось закрутиться с ними. К счастью, на фрицев вскоре навалилось звено чужих «Яков», и они отстали. Пользуясь случаем, Виктор решил быстро уносить ноги.
Аэродром показался, когда мотор уже начал посвистывать и скрежетать. В кабине отчетливо воняло гарью, и Саблин с ходу пошел на посадку. Едва колеса коснулись земли, как он, опасаясь пожара, перекрыл топливо и выключил зажигание. Истребитель катился непривычно тихо…
Остальные летчики вернулись через двадцать минут. Втроем, без Егорова. Ильин с Ковтуном и одинокий Никифоров. По их словам, после атаки на «Хейнкелей» «Як» комэска пикировал к самой земле, даже не пытаясь перейти в горизонтальный полет. Его истребитель взорвался где-то у Степановки, в расположении наших наступающих войск, а сопровождающая командира тройка едва не развалилась, пытаясь выйти из пикирования…
– Жалко Семена Ивановича, – выдохнул Шубин, водружая обратно свою фуражку. Он помолчал и добавил уже персонально Виктору: – Принимай третью эскадрилью. Пока временно, потом посмотрим. Через два часа, по графику, вылетаете тута…
– Отлеталась, – резюмировал Шаховцев, вытирая тряпкой запачканные маслом руки. – Мотор – это ладно, это хрен с ним. Маслорадиатор тоже можно поменять. Пробитый винт – ерунда. Но у тебя лонжерон в двух местах прострелен. В ПАРМе, может, что и смогут, но скорее всего разберут на запчасти.
Палыч ходил вокруг искалеченного самолета с глазами обиженного ребенка и тут же, услышав эти слова, жалобно поглядел на Виктора.
- Предыдущая
- 17/64
- Следующая
