Оборотный город - Белянин Андрей Олегович - Страница 24
- Предыдущая
- 24/67
- Следующая
Мои упыри с недоумением уставились друг на друга…
— Ты-то сам себя не перемудрил, хорунжий? А ну как ему опять чё благородное в башку стукнет да предупредит он выкормыша своего, что у нас тут на него засада?
— Некого ему предупреждать. Кроме себя самого…
Моня и Шлёма вылупились на меня, словно двухдневные цыплята на маму-наседку, рекламирующую решётку гриль. Я отобрал обратно свой бебут, и хотя не был до конца уверен сам, но попробовал объяснить:
— Сказка вроде складная, однако пара моментов из сюжета выбивается. С чего бы это зверю беса-охранника рвать? Ведь не мог же он знать, что тот нам про его приёмного отца доложился. И потом, зачем ему мизинцы резать? Хотел трофей показать — да откусил бы, и никаких заморочек! А тут резаные раны, аккуратные, умелой рукой нанесённые, анатомию знающей…
— А-а… тады… А как же тогда чумчара на площадь попал?
— Да в чемодане же, — уже более твёрдо продолжил я. — Чумчара, что лежал на площади, совсем тощий. Если правильно перерезать поджилки и сухожилия, его в чемодан упаковать — как нечего делать!
Моня метнулся в соседнюю комнату, приволок большущий кожаный чемодан, раскрыл, и оба упыря, принюхавшись, признали:
— Чумчарой мёртвым пахнет!
— Вот именно. Добавьте сюда пастушка, беса и попытку нападения на беззащитную молодую девушку. По-настоящему сильных противников ваш Анатоль Францевич по-прежнему избегает…
— Дык… блин! — опять взвился Шлёма. — Чё ж мы тут сидим? Бежать надо, Хозяйку спасать!
— Выжидаем, — хладнокровно ответил я. — Пусть уйдёт спокойно, думая, что обманом запер нас. Катенька его в дом не пустит, а мы тем временем, не торопясь, выйдем через окно, обойдём злодея с тыла и как…
— Ох и хитро придумано! Вот тока… — перебил меня Моня.
— Чего?
— А ежели он к ней тоже не в дверь постучит, а, как мы, в окно?! Гиены, они ж твари прыгучие…
Я на миг представил себе эту ситуацию, потом резко вскочил, поднял над головой табурет и в два удара высадил окно вместе с рамой:
— Бежим!!!
О, как мы бежали… Или, вернее, как мы выбежали, потому что почти в ту же минуту нас остановила удвоившаяся толпа нечисти под руководством неубиваемой бабки Фроси! Сильно подозреваю, что она какая-нибудь синтетическая, ибо прибить её нереально, а остановить невозможно никакими средствами…
— От и снова пересеклися наши пути-дороженьки, казачок! От и некуда тебе скрыться! От и… А ты чё такой спокойный-то?
Я обезоруживающе улыбнулся и широко развёл руки, демонстрируя, что у меня ничего нет.
Старушка впала в панику…
— То исть бежать не будешь? Сдашься, чё ли, а? Ох не верю я тебе, хорунжий…
Я буквально светился самой нежной улыбкой, и оба упыря по бокам добавили свои неровные оскалы для дополнительного сияния. Нечисть окончательно стушевалась…
— Да ну тя в задницу, Иловайский! — сплюнув, отступила бабка Фрося. — Ить опять же обманешь небось?!
Я молча сделал два шага вперёд, отобрал у какой-то ведьмочки помоложе боевое помело и поднял на неё строгий взгляд.
— На себя потяни — вверх пойдёт, наклони вниз, а пришпорить захочешь, так колени сожми, она послушная…
— Эй, казачок, да нам-то чё делать? — с неизбывной тоской в голосе протянула бабка. — Опять меж собой драться, что ль, а?!
Нечисть устало и безутешно переглянулась, заученно начиная засучивать рукава, ей-богу, я их даже не подначивал.
— Чтоб ты опух, хорунжий! — хором пожелали все.
Их последние слова стёрло у меня в ушах свистом ветра. Преспокойно оставив Моню и Шлёму на разборки с электоратом, я отчаянно пытался удержаться на осиновом древке, запоздало понимая, что поспешил, что это непохоже на верховую езду, что у меня кружится голова и больно в… неприличном месте, потому что на помеле сучок и мне от него некомфортно!
О боже, как на них только женщины ездят?! Уверен, что надо быть просто упёртой экстремалкой-мазохисткой-извращенкой (кажется, это так звучит по-латыни?), чтоб в голом виде нестись с такой неструганой древесиной между ног за сто вёрст на ближайший шабаш к Лысой горе у Днепра…
Тем не менее мы, Иловайские, никогда не отступаем, мне дядя рассказывал. Поэтому и я держался изо всех сил, вцепившись в метлу, как навалерьяненный кот в штаны любимого хозяина, с неразумной целью, но полный бешеного самомнения!
Дрянной метёлке не хватило скорости, чтобы на полном ходу влететь в раскрытое Катенькино окошко, но вполне достало вредности, чтобы выкинуть меня туда, резко подбросив задом у подоконника. Я чудом не расколотил все стёкла, рухнул на пол, два раза перекувыркнулся, сбил полку с книгами и красиво встал на одно колено, вытянув руку с турецким пистолетом.
— «Типа крутые копы»? — восхищённо прицокнула языком кареглазая красавица, с мокрой головой, от подмышек до бёдер закутанная в махровое полотенце. — А я тут душ принимаю, слышу, какой-то Ромео в окошко лезет, накинула что было, вот даже газовый баллончик с «черёмухой» для приветствия взяла, ан… нет, не судьба побрызгаться!
— Прощенья просим. — Я с превеликим трудом отвёл от неё взгляд. — К вам это… сюда аптекарь не заходил?
— Анатоль Францевич? — Хозяйка на минутку повернулась спиной и так перезапахнула полотенце, что я едва не задохнулся. — Вроде нет. А что, должен? Или я ему должна? Я в тот день пьяная была, кому чего обещала, не помню… Ой, да не красней ты! Шутка! Не было никого, и ничего не было. Нужен мне твой аптекарь…
Договорить она не успела: свет в окне заслонила могучая фигура серой гиены. Дальнейшее описываю подробно, так как весь этот кошмар навеки запечатлелся в моей памяти…
Выстрелить я не успел — прыжок зверя на девушку был неуловимо быстр, меня буквально отшвырнуло в сторону. Торжествующий хохот аптекаря заполнил комнату:
— Всё, конец власти женщины… всё! Хочу…
— Да на, легко! — В Катиной руке появилась цилиндрическая штучка, из которой прыснула направленная струя мелких брызг, оросив оскаленную морду зверя.
Гиена взвыла так, что с потолка посыпалась побелка, вверх взлетели белые листы бумаги и адские псы во дворе испуганно заскулили…
— Стерва, стерва негодная-а-а! — дребезжащим фальцетом завизжал аптекарь, пытаясь стереть Хозяйкиным полотенцем жгучую жидкость.
Я вновь вскинул пистолет, и на щелчок курка зверь метнулся обратно в окно, но не успел — грохнувший выстрел заполнил помещение дымом и пороховой гарью! Когда всё рассеялось, гиены на подоконнике уже не было…
— Я попал в него, я попал!
— О да, ты попал, Иловайский, ты даже сам ещё не понял, как ты попал! — едва не задыхаясь от ярости, прорычала АБСОЛЮТНО голая Катенька.
В своём воодушевлённом энтузиазме я как-то не сразу понял, что Анатоль Францевич рухнул вниз, с мордой, обмотанной её полотенцем, тем самым, в котором она вышла из какого-то душа. В смысле из бани, наверное, но не это важно…
— Я тебя убью, — со слезами в голосе зачем-то пообещала Катя, хотя я честно зажмурился и на ощупь пытался удрать. Это удалось мне не сразу, ушибся лбом, отбил о косяк мизинец левой ноги, но глаз не открыл: себе дороже. Поверьте…
Я скатился вниз по лестнице, на ходу взводя курок второго пистолета, но, увы, ожидаемого мёртвого тела нигде на мостовой не обнаружилось. Только кровавые пятна, брошенное полотенце и три-четыре отпечатка лап, уже размазанные и удаляющиеся в направлении площади. Хреново и обидно, не знаю, чего больше…
— Уф, загонял ты нас, хорунжий. — Из-за угла едва ли не выползли умотанные в хлам Моня и Шлёма. Видок у ребят был как у скаковых лошадей, пришедших на финиш первыми, но так и не понявшими — зачем бежали? Им-то чего с этого?! А ничего, кроме физы в пене и задницы в мыле…
— Парни, куда аптекарь ушёл?
— Удрал на всех четырёх в образе человечьем! — отдышавшись, доложили упыри. — Видать, наверх ломанулся, в Оборотном городе ему теперя жизни нет!
— Его надо догнать! Где моя метла, не видели? — в порыве охотничьего азарта вскричал я.
- Предыдущая
- 24/67
- Следующая
