Выбери любимый жанр

Стихотворения и поэмы - Колас Якуб Михайлович - Страница 88

Изменить размер шрифта:
88
2
«Что так, пан, ты омрачился?»
Глядь — Винцент, его сосед.
«О браток мой! Ян разбился
На куски! Спасенья нет!
Ах, чтоб черт его подпек!
Посмотри сюда, браток!
Видишь? Нос где? Вон где ушко,
Вон кусочек бороды…
Ян-святитель, божий служка,
Натворил ты мне беды!
Ах, чтоб гром тебя сразил!
Что, дурак, я натворил!
Вот Сарнецкий постарался,
Угодил святому дню!
Вот попался так попался,
Как лисица в западню!
А теперь поклоны бей!
Паралич тебя разбей!
И зачем туда полез я?
О холера! Песья мать!
Смех и грех на все Полесье…
И как праздник нам справлять?»
«Брось, пан, нюнить! Все пустое!
И сам Ян того не стоит!
Если б меду пан достал
Да пол-кварты спирту взял
На пирушку небольшую —
Чудо дивное устрою!
Запоют все «Аллилуйю», —
Честь костела я утрою!»
«Брат мой милый!
До могилы
Не забуду, — помоги!
Я ведро поставлю меду,
Только б с плеч свалить невзгоду,
Ведь иначе я погиб!
Кварта? Шутки!
В две минутки
Я бочонок принесу!
Угощу я,
Ублажу я
И поджарю колбасу!»
«Если так, не плачь по Яну!
Вместо Яна сам я стану».
«Пан Винцент! Ты мне помог!
Это прямо благодать!
Награди тебя пан бог
И его святая мать!
Тут в костеле всем на диво
Будешь Яном ты красивым,
Коронованный короной,
Будешь нашей обороной!»
Яна выволокли прочь.
Пир горою шел всю ночь.
А чуть небо посветлело,
Не забыл Винцент про дело:
Вид святого принял он,
На подставку стал, как Ян,
Взор под небо возведен,
Ручка к небу поднялась.
«Ну, как, пан?»
«Слава богу, в самый раз!»
3
Солнце встало. Богомольный
Собирается народ.
Звон несется колокольный
И о празднике поет.
Возле Яна толчея:
Тут и панская семья,
Много женщин и девчат,
И старушек с постным ликом,
И все в рвении великом
Стать поближе норовят,
Чтоб молитву вознести,
Свою жертву принести:
Кто платок, кто полотенце,
Кто холсты, кто рушничок,
И целуют — кто в коленце,
Кто в лодыжку, — чмок да чмок!
«Ян» стоял, не шевелился,
Он держался и крепился,
Но беда пришла нежданно:
На усах был мед у «Яна».
Чуют пчелы — пахнет медом,
И на мед они летят
И над «Яном» хороводом
Суетятся и звенят.
«Ян» все держится, стоит.
Но проклятая пчела
Возле уха повертелась
И на ус ему уселась,
Губы лапками щекочет.
«Вот невзгода! — «Ян» бормочет. —
И пристала ж как смола!
Фу-ты, чертова пчела!»
«Боже милый! Ян, сдается,
Будто злится и плюется! —
Говорит одна бабуля. —
Ты не видишь, Пабиан?
Вот! Гляди, гляди, Ганнуля!
Рот скривил святитель Ян!
Осерчал святой, гляди,
Ручкой машет!
Боже, боже, пощади!
Отпусти грехи нам наши!»
Люди в ужасе взирают,
И вздыхают, и взывают.
Пчелка ж рыщет деловито,
Хоть кропилом отгоняй!
«Фррр!» — как фыркнет
«Ян» сердито
Да как крикнет: «Ай-я-яй!
Вот, гадюка, упекла!
Чтоб ты сдохла, померла!»
Да с подставки как сорвется,
Да как ринется вперед!
По костелу «Ян» несется
Да за двери, в огород!
А за ним и прихожане:
«Ты куда, святой наш Яне?»
«Стой, пан Ян, не убегай!»
«Ой, пан Ян, не покидай!»
«Подожди, тебя молю!..»
«Ян», сорвав с себя манатки,
Без оглядки —
В коноплю!

‹1918›

ДОНЯЛ

(Старая белорусская сказка)

Жил-был пан, до сказок охочий;
Вот раз мужика он зазвал
И, с хитростью глянувши в очи,
На добрый ларец указал:
«Гляди, человече, — дукаты;
Все будут твоими зараз,
Коль сказкой потешишь богатой,
Что я не слыхал отродясь.
При этом — чтоб правды ни слова,
И ежели крикну я: «Врешь!» —
Тогда уж — такое условье —
Ты деньги с собой заберешь.
Промажешь — конец твоей чести.
Холопом умрешь в кабале».
Мужик был рассказчик известный
Аж в самом берложьем селе.
Взглянул на червонцы
Наш сказочник косо, —
«Как вырвать у пана
Их все из-под носа?
Как славу свою
Не сгубить, не убавит!
А пана хитрющего
В дурнях оставить?
Ну что же, осмелюсь,
Судьбу испытаю!»
И он небылицу
Такую сплетает:
«Чего не бывает на свете, панок!
Вот случай со мной приключился:
Тогда мне двенадцатый стукнул годок,
А я и на свет не родился, —
Пошел я по людям. Меня богатей
Поставил на пасеку летом
И так наказал мне:
«Гляди же, Матвей,
Запомни все накрепко это:
Тебе сто один поручается рой,
Храни, как хранить их пристало,
Ты дважды их в день подои до одной,
И чтоб ни одна не пропала!»
Я хлопец был смирный, аж тише воды,
Служил, не жалеючи силы,
Надаивал меду чаны и бадьи, —
В кулях его пчелы носили».
Взглянул на рассказчика пан Доминик:
«Может, и правда, свет-то велик».
Дукаты же манят сильней и сильней,
Что звезды на небе играют;
Мужик от ларца не отводит очей, —
Богатство! Аж дух замирает.
«Считаю раз под вечер пчелок, — беда:
Двенадцати штук не хватает;
В болоте ль увязли, снесла ли вода
Иль стежка убила крутая.
Ну что же мне делать? Ищи, брат, лови!
Бегу я и вижу — плетутся
Одиннадцать, бедных, в грязи и в крови,
И слезы, как градины, льются.
А где же еще моя пчелка одна?
Вдруг слышу — ревет за рекою.
Не верю глазам своим — вот тебе на! —
Дерут ее волки толпою.
Она не дается, а волки все злей.
Хоть плачь тут, — порвут мою пчелку.
Бегу что есть духу на выручку к ней,
Кричу, но покуда без толку.
Примчался я к речке. А где ж тут паром?
Стою — ни плота, ни расшивы.
Не думаю долго, иду напролом, —
Хватаю за чуб себя живо.
Башку раскачал, как арбуз налитой,
И — гоп-ля! — за речку кидаю,
На берег другой пролетаю стрелой
И в землю по грудь оседаю».
А пан будто верит всему напрямик:
«Может, и правда, свет-то велик».
«Я так, я и эдак, — не выскочишь, брат,
Не вырвешься здесь без лопаты.
Опять себя кинул за речку назад,
Бегу сломя голову в хату.
Бегу перелеском и слышу в дупле
Зажаренный голубь воркует,
А есть мне охота — живот заболел,
Но время терять не могу я.
Однако не вытерпел, лезу на дуб,
В дупло свою руку толкаю;
Ан нет — ни рука, ни нога и ни зуб
Не лезут, — обида такая!
Тогда я всем телом подался, залез
И вытянул голубя мигом.
Послушал — от рева пчелиного лес
Бушует вокруг меня дико».
А пан лишь кивает да чешет кадык:
«Может, и правда, свет-то велик».
«Хватаю лопату, за речку бегом.
Себя из земли вынимаю,
На помощь к бедняжке лечу прямиком,
Гоню окаянную стаю.
И что же? Разорвана пчелка моя,
Лежит на земле чуть живая.
«Эх, горькое горе! — расплакался я. —
Пришла знать судьбина лихая!
Не жить ей на свете!»
Махнул я ножом
По горлу — и кончено дело.
Двенадцать кадушек пчелиным добром
Набил и оставил в рассоле».
А пан удивляться как будто отвык:
«Может, и правда, свет-то велик».
«Я пчелкино мясо доставил домой
И лег отдохнуть уж под утро.
Да нет, не приходит желанный покой:
Скелет-то пчелиный не убран!
Осмотрятся люди — прибита трава,
Валяются роги да ноги,
Бранить меня станут.
Я молча — раз-два! —
Обулся — и снова в дороге.
Пришел, потоптался, беру тот скелет, —
Дай, думаю, в речку закину.
Кряхтя, поднимаю, — а пчелкин хребет
Уперся аж в небо ребриной.
Я глянул, приладил скелет к облакам…
А что, если к богу податься?
Не худо проведать, чем заняты там!
И начал по ребрам взбираться.
Добрался не скоро, ступил на порог,
Гляжу — и сады и чертоги,
С клюкой ковыляет тропинкою бог,
Несут к богородице ноги.
На лавки из сахара сели за стол,
Их тенью береза венчает.
Господь вдруг ударил клюкою об пол:
«А может, в козла кто сыграет?»
Я вслушался — рядом совсем, за стеной,
Поют преподобные песни.
Иду потихоньку — не смотрят за мной,
Хоть ты тут умри и воскресни!
А там, как на ярмарке, — пьянство, шабаш,
Закуску подносят тазами.
Два лысых пророка, Лисей и Гальяш,
Пьют бражку святую ковшами,
Юзефа, Барбара и Ганна, втроем,
Подкрасили брови, завились,
Лявониху пляшут, аж ветер кругом;
Рох с Юрьем вприсядку пустились.
Апостолы ж Петр, Кузьма и Демьян
Поют удалые частушки.
Угодник Микола давно уже пьян, —
Уткнулся без памяти в стружки,
И шапка свалилась, окурков полна.
Я цоп ее тут же и — драла.
Добрался до выхода, — вот тебе на! —
Хребтина пчелы запропала…»
А пан свое тянет, упершись как бык:
«Может, и правда, свет-то велик».
«Ну, как мне спуститься на землю домой?
А прыгать не очень-то ловко.
Вдруг вижу — под боком опилки горой,
Решаю: сплету-ка веревку.
Скрутил, сколько можно, зачалил за рай,
Да в спешке не высчитал малость:
Гляжу с поднебесья — далече мой край,
Веревка мала оказалась.
Ну, что станешь делать? Я ножиком — чик!
Побольше кусок отрезаю,
Вяжу его снизу… Кулдык да кулдык, —
Вот так и к земле доползаю».
А пан не смущается, черт, ни на миг:
«Может, и правда, свет-то велик».
«Я встал, огляделся. Эх, брат, кутерьма, —
Не сплю, а как будто бы снится:
Земля, да не наша! Такого дерьма
Не видели пахарь и жница.
Уныло, голо. Ни воды, ни осин…
Лишь стадо свиное пасется,
Да кто-то стоит разнесчастный один,
Согнулся, от стужи трясется.
Замусленный, грязный, бедней бедняка,
В руке у него кнутовище,
Торчит из-под сальных махров колпака
Облупленный сизый носище.
Вгляделся я лучше — знакомый, никак!
И пуговки те ж на кафтане.
Да это ж не просто пастух и вахлак, —
Покойник — папаша твой пане!!!»
И пан подскочил, будто сел на ежа:
«Не может быть, врешь ты, холопья душа!»
88
Перейти на страницу:
Мир литературы
Наши партнеры