Максим Перепелица - Стаднюк Иван Фотиевич - Страница 18

• Предыдущая
• 18/46
• Следующая

Левада сидел в комнате политпросветработы. Поло­жил я перед ним книгу, а сверху письмо. Стою и молчу. Степан вроде с недоумением посмотрел на меня и распе­чатал конверт. Начал читать. Никогда я не видел таким своего земляка. То белые, то красные пятна выступают на его лице, а лоб испариной покрылся.

Смотрю я на Степана и думаю себе: «Как бы ты, Мак­сим Перепелица, поступил, если бы оказался на месте этого хлопца?» И стало мне ясно: теперь, когда понял, что самое ценное в человеке честь и совесть, серьезность и мужество, я ни за что не свернул бы с прямой дороги. Хорошая Зина девушка, слов нет. Но раз уж любишь дру­гую, по сторонам не оглядывайся. Иначе нет тебе уваже­ния от людей. Да и сам себя уважать перестанешь. Тогда уж не человек ты, а так – обломок, из которого даже кола не сделаешь.

Подает мне Степан письмо и говорит:

– Почитай и посоветуй, как быть.

Читаю:

«Уважаемый товарищ Левада!

Работники нашей библиотеки сердечно благодарят ваз за содержательное выступление на вчерашней читатель­ской конференции об образе советского воина в послевоен­ной литературе. Такая же конференция состоится в сле­дующее воскресенье в гарнизонном доме офицеров. Очень просим вас повторить там свое выступление. Надеемся, что не откажетесь.

С приветом –

3. Звонарева».

– Ну так что же? – спрашиваю у Степана, прочитав письмо. – Чего ты волнуешься?

Степан, как всегда, помолчал, а потом отвечает:

– Да понимаешь, Максим, говорить-то я не мастер. А эту речь на память заучил.

– И очень хорошо. Что тебя смущает?

– Фамилия одна, – отвечает Степан. – Потребовалось мне назвать в своем выступлении одного героя из довоен­ной пьесы «Свадьба в Малиновке» – Лупанпопало… нет, опять забыл. А Попандопуло – есть там такой. Так я, когда речь заучивал, десять раз фамилию повторял пра­вильно, а на одиннадцатый путался. Страшно боялся, что собьюсь на конференции. И ляпнул с трибуны: «Лопан-дропуло».

– Ну?! – не терпится мне.

– Вот тебе и «ну». Вчера в полковом масштабе осра­мился, а теперь предлагают еще в гарнизонном.

– Чудак человек, – смеюсь я. – Запомнишь! Ты мне о другом скажи: разве ты не письма Зине сочинял ночью с фонариком?

Тут меня Степан обозвал одним непечатным словом и пояснил:

– То я эту проклятую фамилию зубрил. Проснусь, пытаюсь вспомнить, и никак. Уснуть тоже не могу. Вот и приходилось доставать электрофонарь и зажигать его на секунду, чтоб в блокнот одним глазом глянуть. Только по­том спать мог.

Вот такая-то история с трудной фамилией.

Я уже говорил, что фамилия моя Перепелица, имя Максим. Это я тот самый Максим, которого в селе Яблонивка, на Винничине, ветрогоном прозвали и которому до сих пор Маруся Козак на письма не отвечает. Так и считает меня ветрогоном. А разве это справедливо? Ну, были глупости по молодости. От них же и следа не оста­лось.

Стал я, наконец, исправным солдатом. С хорошей сто­роны знают меня в полку. А хочется, чтобы и по-за полком знали.

Иногда размечтаюсь и вижу наш колхозный клуб. Си­дят вечером яблонивские девчата у приемника, радио слу­шают, пересмеиваются. Конечно, среди девчат и Маруся Козак. И вдруг передают из Москвы, что в Н-ском полку имеется знаменитая вторая рота, в которой солдаты один к одному – орлы! И среди них мою фамилию назы­вают.

Жаль, что пока о нашей роте по радио не говорят. Пусть бы в Яблонивке гордились Максимом Перепелицей, Степаном Левадой и другими солдатами, пусть бы зем­ляки наши спокойно занимались своим делом.

Но пусть никто не поймет, что Максим Перепелица о своей собственной славе заботится, хотя честно добытой славы нечего стесняться. Ведь слава красна не словами, а делами. Просто хочется, чтобы знали: Максим Перепе­лица и его товарищи гордятся своим солдатским званием, дорожат солдатской честью. Не зря же в книгах пишут, что доброе имя у солдата – добрая слава у армии, победа у государства. Это старая истина.

Вот и говорю я, что боевые ребята служат в нашей роте. Никто лицом в грязь не ударит. На что я, отставав­ший раньше по стрелковой подготовке, и то приличный авторитет имею. Знает меня в полку каждый. И не потому только, что в клубе на доске отличников появилась не­давно моя фотография. Это само собой. Есть и другие при­чины. Например, был смотр художественной самодеятель­ности. Кто отличился? Максим Перепелица! И не каким-нибудь бреньканьем на балалайке или тем, что песню до посинения выводил. Гопаком отличился! Так плясать умеют наверняка только у нас на Винничине: чешут, а ж земля гудит и листья с деревьев сыплются…

Вот и приметный я. Даже больше, чем друг и земляк мой Степан Левада. Но радости от этого мне мало. Кому, думаете, недавно звание младшего сержанта присвоили? Перепелице? Ошибаетесь! Это Степан сержантом стал! И назначили его командиром нашего отделения. Тоже мне, генерала нашли! Заменил Степан нашего сержанта Реброва, который в офицерскую школу уехал.

Поздравил я, конечно, друга, а сам думаю: «Да ведь и я вроде отличником стал, и Василий Ежиков на „отличное учится…“ Спрашиваю у Левады:

– И почему так получается! Идем с тобой по одной стежке, вроде рядышком, а потом оказывается – ты впе­реди!

В это время проходил мимо командир взвода лейте­нант Фомин. Услышал он мои слова, понял, к чему они, и сказал:

– Левада быстрее вас командирские качества при­обрел. Правильный подход у него к людям.

И стал я думать: «Что же это за командирские ка­чества?»

Положительные качества у Левады, конечно, есть… Если и завидую ему, так зависть эта хорошая. Разве плохо, что и я мечтаю стать сержантом? И я им все равно стану. Максим Перепелица научился быть хозяином своему слову.

А пока надо ждать. Впрочем, жизнь моя солдатская теперь вольготнее потечет. Ведь командиром назначен дру­жок! Кто чаще Максима Перепелицы сейчас в городской отпуск будет увольняться? Никто. И работой на кухне меньше досаждать станут. Вот, к примеру, завтра моя очередь туда идти. Так не поверю, чтобы Степан меня по­слал. Он-то знает, что для Максима Перепелицы нет более тяжкой работы, чем на кухне возиться. Значит, могу рас­полагать завтрашним воскресным днем по своему усмотре­нию. И так от этого весело мне! Да и как не радоваться? Занятия кончились. Отстрелялся я сегодня отлично. На дворе весна…

И вдруг дежурный по роте передает приказание:

– Командирам отделений выделить по одному чело­веку в распоряжение старшины для уборки территории вокруг казармы.

Чистота, конечно, дело нужное. Но уж очень неохота в субботний или воскресный день брать в руки лопату или метлу. Только подумал об этом, как Левада приказы­вает мне:

– Рядовой Перепелица, в распоряжение старшины роты.

По всем нервам стегануло меня такое приказание. А потом смекнул: да это же Степан повода ищет, чтобы на кухню потом Максима не послать.

– Слушаюсь, товарищ младший сержант! – весело ответил я.

А когда вышел с лопатой во двор и представился стар­шине Саблину, он поставил меня во главе команды. И взялись мы за дело. Не только возле казармы убрали, а и весь спортгородок вычистили. Даже посветлело вокруг. Кто-то камушком начал выстукивать на большой квадратной лопате комаринского, кто-то завторил на губе. Я не удержался и дал волю ногам. А они у меня лихие! Тем более, что вскоре баян появился.

Словом, любит повеселиться наш брат, особенно перед выходным днем.

А на вечерней поверке старшина объявляет мне благо­дарность. Это за уборку двора. Ответил я, как положено по уставу, а сам думаю: «Молодец, Степа, не забыл стар­шине напомнить… Этак ротному писарю скоро некуда бу­дет заносить мои благодарности. Хорошо, когда дружок командиром!»

Раздумывал я себе, а вечерняя поверка продолжалась. Вдруг, словно босой ногой на ежа наступил, так меня пе­редернуло. Старшина зачитал наряд на кухню, и первым в списке значился рядовой Перепелица.

Вздохнул я тяжко и покосился на Степана. А он стоит, вытаращив свои очи, вроде ничего и не случи­лось.

• Предыдущая
• 18/46
• Следующая