Завидное чувство Веры Стениной - Матвеева Анна Александровна - Страница 44
- Предыдущая
- 44/107
- Следующая
Глава семнадцатая
Сирионо, племя, ведущее крайне скудное существование группами от 15 до 25 человек, демонстрирует несколько замечательных поведенческих черт, которые можно объяснить попыткой избежать зависти соплеменников. Индивид обычно ест один и ночью, потому что он не желает делиться своей добычей с остальными. Если он ест днём, вокруг него немедленно собирается большая толпа людей, не принадлежащих к его семье (в узком смысле). Они смотрят на него с завистью.
Есть в компании незнакомого человека много такого, что мешает в его компании есть. Жевать, глотать, с удовольствием отхлёбывать чай и ставить чашку на блюдце, не беспокоясь, что звякнет при приземлении, – такое допустимо только в одиночестве или же с людьми, проверенными совместной трапезой. Пуд соли едят не только для того, чтобы лучше узнать друг друга, но и чтобы разобраться со всеми вопросами застольного этикета. Не зря, думала Вера, у многих народов поглощение пищи считается интимным процессом – с годами Стенина понимала эти народы всё лучше и лучше.
Как только она объявила чашке посадку, зазвонил телефон.
Копипаста. Не прошло и полжизни. Сколько пудов соли они с Юлькой съели за это время? Вера брякнула чашкой о блюдце, проглотила кусок сыра, как обиду, и ответила:
– Где тебя носит?
– Я только что от зубного, – печально сказала Копипаста. – На той неделе будут удалять ещё два зуба, а я недавно узнала, Верка, что у нас каждый зуб напрямую связан с участком мозга, ответственным за память.
Если её не остановить, Веру ждёт долгий и подробный рассказ.
– Юля, услышь меня! – взмолилась Стенина. – Твоя дочь сидит в аэропорту и рыдает так, будто у неё все в один день умерли.
– Евгения? – удивилась Юлька.
– Нет, не Евгения! У тебя сколько дочек?
Мысленно Вера дополнила этот вопрос саркастическим замечанием про зубы и участки памяти, но, к чести своей, сдержалась и только сопела громче обычного.
Серёжа смотрел на неё, как зритель на киноэкран – видно было, что ему хочется добавить громкости и слышать вторую героиню. Но как это сделать, Серёжа не знал и потому всего лишь страстно чесал за ухом у кота Песни, хрипевшего от счастья, будто удавленник. Никакого сходства с тем равнодушным врачом, который заполнял карточку и строго спрашивал у Веры, что случилось, – некоторые люди меняются быстрее, чем к этому можно привыкнуть.
– Этот абонент недоступен, – сказали вдруг в трубке. В ухо заколотились короткие гудки. Стенина надеялась, что Юлька всё-таки поняла её и уже едет в аэропорт к Евгении. Хотя та умоляла приехать именно тётю Веру, а на вопрос почему, начинала рыдать пуще прежнего.
Серёжа придвинул к Вере тарелку с бутербродами.
– Нет, – звонко сказала Стенина, опять включив пионервожатую. – Вот теперь точно – пора.
– Значит, пора! – отозвался Серёжа. Он унёс посуду в кухню, потом скрылся в дальней комнате и чем-то там недолго гремел. Песня смотрел на Веру с сонным отвращением.
Она натянула на себя пуховик, прислонилась к косяку, закрыла глаза и тут же открыла, почувствовав вблизи чужое дыхание. Серёжа стоял к ней почти вплотную. Возможно, через секунду он попытался бы её поцеловать, но Стенина не стала дожидаться – и выскочила в подъезд, приговаривая: «Да что ж это такое!»
Серёжа бежал следом.
…Юлька позвонила дочери, но телефон у Евгении был выключен. Юлька попыталась снова набрать Верку – и этот номер был недоступен, причём в голосе автоматической женщины звучало явное злорадство. Анестезия ещё не отошла, губа горела, голова кружилась. Юлька ненавидела это состояние – когда пусть даже крохотная частичка тела становится нечувствительной. Но и лечить зубы без обезболивания – спасибо, этого ей хватило в детстве. Хорошо, что Евгении повезло с зубами – по сей день ни одной пломбы.
Вот интересно, почему даже в самой дорогой клинике врачиха бросает инструменты на грудь пациенту? Поковыряется у тебя во рту одним, берёт другой – очень неприятно, как будто ты стол какой-то. И замечание не сделаешь: во рту идёт работа.
Юлька прыгала с одной мысли на другую, как по ступенькам, – но общее направление выдерживала. Придётся ехать в порт, хотя совершенно непонятно, что там делает Евгения и почему она рыдает? Что случилось? Ни звонка, ни письма не было, а ведь Евгению нельзя назвать безалаберной. Наоборот, она вся такая собранная, правильная. Возможно, так проявилась немецкая кровь её отца – он рассказывал, что они были из переселенцев. Юльке тогда было неинтересно про семью, к тому же Саша не походил на немца – волосы как чернёное серебро, глаза – карие, иногда в лице и вовсе сквозило что-то восточное. Немецкую кровь смешали с мордовской и украинской, а в каких пропорциях – история умалчивала. Она всегда молчит о самом интересном.
Юльке сразу же было доложено: Саша счастливо женат, обожает детей и супругу. Коль скоро жену называют «супруга» – это тревожный признак, считала Юлька. Это значит, что отношения перешли в ту стадию, когда от людей, которые находятся в тех самых отношениях, уже мало что зависит. Ты можешь не любить супругу, но признаёшь, что она родной для тебя человек – и так будет всегда.
Саша был старше Юльки на десять лет, она получила его в первый же вечер, и в этом, собственно говоря, не было ничего нового. Новым оказалось то, что Юлька впервые в жизни почувствовала рядом с собой аромат сбывшейся мечты. Ей хотелось жить с этим человеком, а если не получится – хотя бы урвать от него кусочек на память. Кусочек Саши – как кусочек Луны, увезённый на Землю астронавтом. Как ни крути, он всё равно останется частью Луны. Сашина супруга никогда не узнает про Евгению, да что там – о ней не знал даже сам Саша.
Интересно, что Евгения ни разу в жизни не спросила про папу – хотя у Юльки были заготовлены байки про пожарного, про благородного бандита и классическая – про лётчика-космонавта. Зато Джон им интересовался постоянно – со временем это превратилось в главную тему для разговоров и в орудие убийства для любви. Так и не удалось им с Джоном дожить до того дня, когда муж и жена всерьёз называют друг друга супругами и становятся родными людьми, даже если давно не любят друг друга.
Так и не удалось…
Юлька не без труда нашла свою машину на парковке – в темноте не отличить от других, такой же, что у всех, угрюмый чёрный джип. Ереваныч, как ни странно, ещё в офисе, она позвонит ему позже, объяснит, зачем сорвалась на ночь глядя в Кольцово. Ему всегда нужно объяснять всё очень подробно – иногда у Копипасты голова кружилась от этих объяснений, как на карусели.
Вот зачем она вспомнила Джона? Даже уголовные дела списывают за сроком давности – а тут всего лишь любовная история с неприятным финалом. Память, будто не слышала уговоров, разворачивала широкие панорамы картин из прошлого. «Надо вырвать все зубы и забыть», – подумала Юлька.
Джип стоял в пробке, вся Восточная замерла, машины собрались, как бусины на нитке.
…В тот год Лара Стенина бесславно училась в первом классе. Евгению записали в музыкалку – учительница пения сказала, что у девочки может быть большое будущее. Верка работала в своём музее и познакомилась с Пашей Сарматовым – при таинственных и, судя по всему, безнравственных обстоятельствах. Таинственность была налицо, а безнравственность Юлька вычислила самостоятельно – Стенина так мялась и бледнела, когда её пытались расколоть, что никаких сомнений не оставалось. Копипаста была за неё искренне рада – Верке если чего и не хватало всю жизнь, так это капельки безнравственности. Или какой-нибудь подлинки в характере.
Юлька старалась, как могла, привить Верке червивый черенок. Про себя придумывала истории: одна другой гаже, лишь бы Стенина поняла: почувствовать себя живой иногда можно только таким способом. Иначе засохнешь на корню. Верка этого не понимала, ещё и жалела подругу – за легкомыслие и недальновидность.
- Предыдущая
- 44/107
- Следующая