Завидное чувство Веры Стениной - Матвеева Анна Александровна - Страница 36

• Предыдущая
• 36/107
• Следующая

Терапевт велела сдать кровь на инфекции и отправила Веру к онкологу, который выглядел очень странно: длинные волосы, подбитый глаз (бурная тайная жизнь?). Онколог предположил, что у Веры, возможно, особое строение позвоночника.

– То есть это позвоночник торчит у меня из горла и мешает глотать? – Вера не поверила бы своим ушам, но уши у неё были в полном порядке, как недавно выяснил лор.

– Ну, не совсем так… Хорошо, раз вы настаиваете, я выпишу направление на анализы, – заявил врач, воинственно почёсывая фингал под глазом.

Вера не настаивала, но сдала и эти анализы, и опять – ничего не нашли.

Комок в горле между тем не исчезал, и Стенина решила, что ей надо просто смириться с ним – живут же люди с привычной болью, вот и она, наверное, сможет. Иногда ей удавалось ненадолго забыть о том, что в горле сидит невидимая дрянь – и тогда жизнь была почти сносной. Сносу ей не было, этой жизни!

Накануне Лариного первого сентября Стениной приснился ещё один сон про серолицую девочку.

– Это она из тебя лезет через горло, – шёпотом сказала девочка и засмеялась Лариным смехом. – Зависть стала больше тебя – теперь её нужно родить!

Вера проснулась совершенно мокрой от пота – и вспомнила, как просыпалась шесть лет назад такой же мокрой от грудного молока. Мышь внутри плясала и пела – предвкушала долгие годы школьного счастья.

Учительницей в Ларином классе оказалась та самая пятидесятилетняя дама с буратиньим голосом – Алла Леонтьевна. Она сделала вид, что не узнала Стениных, хотя у Лары был самый большой и нарядный букет. Евгения подбежала к Вере, прижалась как маленькая. У неё тоже был симпатичный букетик – мелкие розочки.

– Женечка! – рассиялась Алла Леонтьевна. – Это твоя мама?

– Нет, – потупилась Евгения. – Моя мама вон там, – и предательски точно указала на Юльку с Джоном, которые с удовольствием курили у школьной калитки, похожие на дерзких старшеклассников. Алла Леонтьевна притушила сияние, и тут как раз началась праздничная линейка. Вера с трудом отцепила от юбки Лару, которая никак не хотела строиться вместе с другими ребятками. Потом послушалась, но, уходя, оглядывалась на Веру с таким несчастным видом, что у Стениной внутри всё просто взорвалось от жалости. К несчастью, на мышь этот взрыв никак не повлиял.

Директор гимназии был пригожий мужчина с небольшой лысинкой, похожей на пятно, которое продышали в морозном стекле трамвая. Он степенно прошёл к микрофону, заговорил – и Вера вдруг почувствовала, что сейчас расплачется. Со стороны могло показаться, что её растрогала речь директора, и вполовину, кстати, не такая пригожая, как он сам. Но не было никакой стороны – никто не смотрел на Стенину, которая давилась и кашляла слезами. Как давным-давно заявила кому-то сама Вера – я плачу редко, но метко. Старшая Стенина, кстати, тоже заливалась слезами, не забывая, впрочем, бдительно отслеживать перемещения Лариных бантов – первоклассников вели парами будущие выпускники, и маленькой Стениной, конечно же, достался самый неприглядный. Лохматый, в прыщах и без галстука. Наверное, второгодник, подумала Вера, глотая свои глупые слёзы. Интересно, в таких гимназиях бывают второгодники?

После линейки родителям первоклашек велели дожидаться окончания первого и единственного в тот день урока. Юлька с Джоном уже исчезли – он в тот же день улетал в Москву по делам.

Чем в точности занимается Джон, Вера не знала – и подозревала, что этого не знает даже Юлька. Слова «заказ», «проект» и «контракт» звучали в его речи чаще, чем даже слова-паразиты, какие водятся и у самых образованных людей. Возможно, Джон просто сшибал где-то деньги от раза к разу, потом перезанимал и отдавал – предвосхитив тем самым кредитный стиль жизни нулевых лет. Питались Юлька и Джон впечатляюще – как-то в августе Стенину потрясла картина подругиной кухни. И вполовину не доеденный арбуз Юлька безжалостно выбросила в мусорное ведро, туда же следующим рейсом отправились банки с какими-то паштетами и кусок сыра, который бережливая Вера поймала буквально в воздухе – прихлопнула, как кошка бабочку.

– Смотреть уже не могу на этот сыр, – призналась Копипаста.

У неё проявлялись замашки богатой дамы и были ей к лицу. Вера спросила у мыши, будут ли они с ней завидовать Юлькиному достатку, но ответом её не удостоили. Значит, не будут. Стенину приметы чужого богатства никогда особенно не беспокоили. Вероятно, её зависть тоже на свой лад ущербна – и в стае других таких мышей её сочли бы изгоем. Мысль эта Вере понравилась. Привыкнув жить с куском в горле, можно привыкнуть и к жизни с чувством-мутантом.

В продуктовом магазине для богатых, «СВ-2000» на улице Малышева, Юлька покупала невиданные пельмени ручной сборки, зимнюю клубнику (есть которую, по мнению Джона, можно было только с сахаром, а лучше – с клубничным вареньем) и модный десерт девяностых – йогурты. Наблюдая эти загулы, Вера вспоминала о пионерском лагере, в котором они с Юлькой провели когда-то счастливую, но очень голодную смену. Одна девочка из отряда после отбоя вкушала под одеялом столовский хлеб с зубной пастой. Ах, детство! Вера тогда тоже пускалась в гастрономические эксперименты – однажды разжевала толстую ягоду шиповника, похожую на красную медузу, и обожгла язык шерстяными, колючими семенами. В тот день как раз приехала мама с «передачей» – привезла печенье «Шахматное», конфеты «Москвичка» и яблоко. Перед отбоем вожатая взяла чертёжное перо – и, подцепляя им кожуру, сделала из яблока прелестного ёжика, правда, иголки у него были ржавыми. Вера доставала одну «иголку» за другой, а потом сжевала всё яблоко целиком, вместе с семечками. Девочка, которая ела зубную пасту, объяснила Вере, что в яблочных косточках содержится синильная кислота и от неё умирают – Стенина проплакала всю ночь, ожидая смерти. На соседней койке крепко спала Юлька и во сне чмокала губами, как будто тоже ела яблоко. Или целовалась с кем-нибудь во сне – наяву они обе тогда ещё не пробовали.

Пока мышь отсутствовала, Вера много раз собиралась признаться Юльке, что смертельно завидовала ей с седьмого класса – но так и не собралась, а теперь это было бы как явка с повинной после убийства.

Мышь между тем развлекалась вовсю, наблюдая, как Лара пытается учиться – у неё не получалось почти ничего. Разве что на физкультуре она блистала, если можно, конечно, поставить рядом два этих слова – «физкультура» и «блистать». Прописи были в помарках, учительница – в недовольстве, Вера – в отчаянии.

Евгению перед самыми осенними каникулами наградили грамотой «Гордость школы» и приняли в школьный хор солисткой. Ясный голос, абсолютный слух. Как будто это у неё бабушка – гениальная пианистка, горевала Вера, пряча с глаз долой нотные тетради, купленные в далёкие счастливые дни.

Рентгеновский снимок – истинный портрет человека, думала Стенина на пути в кабинет к рыжему доктору. Ничем не приукрашенный портрет – ни кожей, ни мыслями. Снимок просох не полностью, но Стенина так торопилась, что передала это чувство врачу рентген-кабинета – и та вынесла его в коридор, сама себя удивив неподобающей скоростью. Вера с интересом разглядывала свой череп, но в этом интересе ей было далеко до рыжего доктора. Он прямо-таки вцепился в снимок, как будто это было сообщение о наследстве, которого доктор ждал целую жизнь.

– Всё в порядке, – не без разочарования заявил он минуту спустя. – Сейчас выпишу справку, и пойдёте. А, кстати, далеко вам идти?

– В аэропорт, – усмехнулась Вера.

– О! – обрадовался доктор. – Какое приятное совпадение. Я живу на Тверитина, могу подбросить. Это небольшой крюк.

Вера представила себе этот крюк от улицы Тверитина до аэропорта Кольцово и решила, что у доктора отсутствуют даже минимальные способности к логистике и географии. Хотя направление он указал в целом верное, да и вообще человек приличный – помочь предлагает, и, кажется, искренне. Со времен незабвенного инвалида, который пытался её «завезти», Вера ни разу не сталкивалась с его последователями, и к тому же смешно подумать, будто бы рыжего заинтересовала раненная в голову немолодая женщина в этом смысле. Голова обвязана, кровь на рукаве, фигуру свою Вера давным-давно зевнула, – как в шахматах зевают ферзя, а насчёт лица у неё и в юности были сомнения, не то что сейчас. В общем, она сказала:

• Предыдущая
• 36/107
• Следующая