Завидное чувство Веры Стениной - Матвеева Анна Александровна - Страница 34

• Предыдущая
• 34/107
• Следующая

Тут Вера заметила, что одета Лия не хуже записной богачки – всё из коммерческих магазинов, и пахнет от неё дорогим тональным кремом, а не убогими «Уральскими самоцветами». Лишь нелепое янтарное кольцо вносило лёгкий диссонанс, но, как знать, оно могло быть и памятью о бабушке.

Лия залпом выпила рюмку пустырника и теперь смотрела на Стенину, ожидая – казнят или милуют. Мама на заднем плане вполне однозначно покашливала.

– Мы будем ежемесячно привозить вам небольшую сумму – триста долларов. Пока Ларисе не исполнится восемнадцать.

– Ларе, – машинально поправила Стенина, и бедная Лия тут же стушевалась, как будто позволила себе невесть какую бестактность:

– Простите! Конечно же, Ларе!

Она с мольбой заглядывала Вере в глаза – так покупатели советских времён ловили взгляды всемогущих продавщиц на ключевых должностях.

– Если это для вас так важно… – сдалась Стенина.

– Очень важно! Очень! – Лия порылась в сумке и вытащила из-под Стасика с Вадиком мятый конверт. – Вот! Первое поступление! А это для Лары – Барби.

Лара с визгом кинулась обнимать гостью:

– Барбия!

Это была её давняя мечта. Копипаста обещала заказать пару кукол Бакулиной в Париж, но всё как-то не получалось. А тут – пожалуйста, длинноногая пластмасса с идиотской улыбкой. Лара, как собака драгоценную косточку, потащила «Барбию» в детскую – чтобы зарыть получше, а то вдруг отнимут. А Лия заплакала, и Стенина впервые в жизни увидела перед собой человека, который только что уронил с плеч гору. Правда, гора при падении задела саму Стенину – но об этом она решила не задумываться.

– Всё правильно, – рассудила вечером Юлька. – Молодец, что согласилась.

– Да я и не могла отказаться, – объясняла Вера. – Но, Юлька, она же ни в чём перед нами не виновата. Позировала голышом – подумаешь!

Слово своё Лия сдержала – Стенины исправно получали деньги вплоть до прошлого года. Вначале их привозил водитель, всякий раз вместе с конвертом доставлявший то продукты, то игрушку, то билеты в кукольный театр. Однажды привёз корзину раков – почему-то Веру это покоробило. Раки сами коробились в корзине, пока их не забрал Джон и не съел с удовольствием (и с укропом). Спустя пять лет всё тот же водитель привёз банковскую карточку, и деньги стали поступать на счёт первого числа каждого месяца. Стенины привыкли, особой благодарности у них не было – но обыкновенная, не особая, была. И, конечно, без этих денег Вера не смогла бы устроить дочку в гимназию.

Они с Ларой вышли из дома за целый час до назначенного времени. На малышке было новенькое платье – его купил Джон для Евгении, но Евгении оно оказалось слишком широким и длинным, а Ларе пришлось в самый раз. Бархатное синее платье, белые колготки на толстеньких ножках, французская косичка и самая мрачная мордашка, какую только можно вообразить. Вера раз двести объяснила дочке, как надо себя вести на «экзамене». У неё самой сердце глухо билось как будто на вылете из горла.

Мама сказала, что пойдёт в церковь – помолится, чтобы всё прошло удачно. Вера, мимоходом вспомнив Валечку, решила, что это не помешает.

Короткая дорога в гимназию шла мимо прежней Вериной школы, – обычно она обходила её стороной, но тут вдруг решилась – и зря. Навстречу шла Макаронина с модной итальянской сумкой, оглядела их с Ларой с ног до головы и сделала вид, что не узнала. А Вера зачем-то поздоровалась с ней. Всё это длилось какие-то секунды, но настроение у Веры подпалилось с одного краю и теперь опасно тлело по всей площади. Тут ещё и горемычная Лара запнулась на ровном месте, в стиле Евгении, и выпачкала колготки свежей зелёной травой. Вещи Ларе всегда было жаль сильнее, чем людей, – она так горестно оплакивала грязные колготки, что Вера с трудом удержалась, чтобы не наподдать ей ещё по одному месту. Лара ныла и размазывала слёзы по лицу, французская косичка растрепалась, бархатное платье уже не выглядело новым.

Приёмная комиссия состояла из трёх дам опасного возраста – от тридцати до сорока, хотя одной могло быть и пятьдесят, просто она тратила много времени на борьбу с этим фактом. Встретили Стениных со слегка оскорблёнными лицами: на входе в класс девочка разревелась с новой силой, и училки как бы давали понять, что претендентка не очень-то вписывается в парадигму. Пятидесятилетняя буратиньим голосом спросила, почему Лара плачет, и дочка, не выносившая даже малейшего привкуса фальши, зашипела на неё как змея.

Тут подключилась вторая дама, она была хорошенькой и разбиралась в детской психологии. С таинственным видом учительница поманила Лару за собой, и та уже через пять минут весело щебетала с Катериной Ивановной за партой у окна. Так начался экзамен.

– Читает медленно, – признала Катерина Ивановна, и Вера её тут же разлюбила, хотя только что готова была целовать ноги в лакированных туфельках. Или, как минимум, туфельки.

Математику Лара и вовсе завалила, если можно так сказать об экзамене, где нужно было посчитать треугольники и найти лишний элемент – ворону среди попугаев.

– Самое главное, она ещё психологически не готова к школе, – резюмировала третья дама, завуч. – Вам уже исполнилось семь?

– В июле будет, – сказала Стенина.

Завуч откашлялась не хуже старого курильщика, так что Вера даже вздрогнула от неожиданности.

– А платный вариант вы рассматриваете? – спросила завуч, и Вера снова вздрогнула – теперь уже от радости.

– Конечно! Мы очень хотим к вам попасть.

– К нам все хотят, – пропела пятидесятилетняя буратина.

К этому моменту Стенина как будто вышла из себя – и теперь наблюдала процесс со стороны: неужели это она, Вера, просит и умоляет чужих тёток пустить Лару в круг избранных? К счастью, вопрос оказался не таким уж и дорогим, и вскоре Вера с повеселевшей будущей гимназисткой спускалась по лестнице.

– Мама! – Лара вдруг остановилась, едва не уронив Веру. – Смотри, там Евгения!

На гимназической Доске почёта висело несколько фотографий, а в центре – снимок Евгении. Робкое личико, улыбка съехала набок, как сломанные очки.

– Да, – сказал кто-то за Вериной спиной, – это наша школьная гордость. Женечка Калинина. Ещё только во второй класс перешла, а уже – звезда!

Вера оглянулась, увидела Катерину Ивановну – та процокала дальше в своих лакированных туфельках, а Стенина долго стояла, глядя на фото Евгении – долго, пока не начала задыхаться. В горле клекотало, а на сердце уселось тяжёлой тушей знакомое существо.

Рыжий доктор выслушал Веру и улыбнулся в сторону – как на камеру. Он будто бы приглашал полюбоваться собой крупным планом, под дорогой свет и специально подобранную музыку. Передние зубы у него были длинные и кривые, похожие на скрещённые пальцы. С недавнего времени Вера, к сожалению, видела в людях только некрасивые черты – и, возможно, именно по этой причине считала теперь Гойю своим любимым художником.

Доктор осмотрел рану и не нашёл, как сразу было ясно, ничего особо занимательного. Медсестричка наложила повязку, вкатила под лопатку противостолбнячный укол.

– Рентген сделаем, и отпущу, – пообещал доктор.

В рентген-кабинете Веру посадили на стул так торжественно, словно это был трон. Свинцовый фартук не давал дышать, и мышь внутри колотилась – как будто кулаками в закрытую дверь.

…То лето прошло как во сне, в котором снится туман. Вера уже давно не любила лето – в самой его сущности лежала фальшь. Весь год в Екатеринбурге было холодно и грязно, а потом – два месяца (или полтора – как положат) обманчивого тепла. Будто вдруг на ничтожно малое время выдали чуть-чуть счастья. На донышке! И то – не вздумай привыкать, ибо счастье отберут у тебя в ту самую секунду, когда ты привыкнешь считать его своим. Это похоже на игрушку в кабинете у детского стоматолога – или чудесную куклу, явно ненужную взрослой хозяйке. Стоит эта кукла за стеклом в шкафу, смущённо улыбается – отдали бы девочке, которая пришла в гости с мамой, ан нет – сладким, но твёрдым, как сахарная глыба, голосом объясняет хозяйка куклы. Можешь взять на пять минут, но обращайся аккуратно – потому что это память.

• Предыдущая
• 34/107
• Следующая