Невеста каторжника, или Тайны Бастилии - Борн Георг Фюльборн - Страница 7
- Предыдущая
- 7/207
- Следующая
— Я спрашиваю, как вас зовут! — сердито повторил генерал.
— Запишите — Марсель Сорбон, — нерешительно промолвил арестант.
— Сколько вам лет и откуда вы родом?
— Мне двадцать четыре. Родился в Париже.
Офицер записал эти данные в книгу.
— Отвести его в пятую башню! — сухо приказал комендант. — Какие камеры там еще не заняты?
— Номер седьмой, — ответил офицер. — Рядом с номером шестым, где помещен грек.
— Прикажите отвести арестанта наверх, — сказал комендант, подтверждая свое распоряжение.
— Можно задать вопрос? — дрожащим голосом спросил Марсель. — За что меня посадили в тюрьму? В чем обвиняют? К какому сроку приговорили?
— Обо всем этом вы узнаете, вероятно, в ближайшие дни, — казенным тоном ответил комендант и жестом приказал конвойным поскорее увести заключенного.
Итак, все формальности были окончены. Марсель Сорбон, как значилось в записи, сего числа ночью был заключен в Бастилию и помещен в пятую башню, в седьмую камеру. Теперь, после выполнения формальностей, он мог сидеть в этом каменном мешке до конца своих дней. Никто не обратит ни малейшего внимания на его протесты и просьбы произвести расследование. Он заживо погребен и окончательно умер для всего внешнего мира.
Солдаты, освещая путь фонарем, повели Марселя по мрачному бесконечному главному коридору с бесчисленным множеством маленьких боковых коридоров. Миновав коридор, они вышли в большой внутренний, такой же неприветливый и мрачный двор, где мерным шагом расхаживали часовые.
Пройдя через двор, солдаты открыли большую тяжелую дверь. Сырой, холодный воздух пахнул на вошедших. Слабый свет фонаря осветил грязные ступени лестницы, почерневшие от времени и нечистот. По этой лестнице и надо было подняться в пятую башню.
Поднявшись на первый этаж, конвойные с Марселем вошли в унылый коридор со сводчатым потолком, от которого влево и вправо отходили боковые коридоры. Из камер слышался глухой звон цепей, доносились тяжелые вздохи заключенных, разбуженных гулкими звуками шагов в пустынных коридорах.
Марсель и конвойные поднимались все выше и выше и наконец достигли галереи, где к ним подошел надзиратель пятой башни. В присутствии конвойных он обыскал нового узника, потом передал его тюремщику — угрюмому, неразговорчивому старику.
— Ступайте за мной, — равнодушно проворчал тюремщик и направился с поднятым фонарем в один из боковых коридоров.
Он привел Марселя к окрашенной в коричневый цвет крепкой двери с номером семь. Старик неторопливо открыл эту дверь и впустил Марселя в маленькую камеру с затхлым воздухом. В длину она была так мала, что в ней едва можно было лечь, вытянувшись во весь рост. Впрочем, один размер камеры был весьма велик — потолок был очень высоко.
Небольшое окно, забранное железной решеткой, служило единственным источником света. У стены виднелась постель, состоявшая лишь из тюфяка и одеяла, а под окном стояли грубо сколоченные, потемневшие от времени стол и скамейка.
Тюремщик принес кружку с водой, вышел и запер дверь.
Марсель остался один в своей мрачной каменной клетке. Толстые непроницаемые стены словно давили на него. Ужасные события ночи, как дикий кошмар, мучили его возбужденный мозг. Марсель думал о своем верном друге Викторе…
Тот наверняка не подозревает о случившемся с Марселем. Да и в будущем вряд ли узнает о злой судьбе, постигшей его лучшего друга… А бедная мать? Она ведь по–прежнему в руках ненавистного злодея, который увеличил свои преступления еще одной неслыханной жестокостью, — страшась мести, Бофор лишил свободы и заживо похоронил его, Марселя, в этой мрачной каменной могиле.
Хотя Марсель и сознавал свое полное бессилие, жажда мести не угасала в нем. Напротив, она все росла и росла. О, если бы ему только удалось вырваться отсюда!.. Болезненная усмешка тронула бледные губы Марселя. Он вспомнил, что узники Бастилии — живые покойники и надеяться им остается только на чудо…
И человек, заживо похоронивший его здесь, — не кто иной, как его родной дядя!
— Нет, он мне больше не родственник! — воскликнул Марсель. — Анатоль Бофор! Ты слышишь меня? С этого дня узы кровного родства порваны навек! Тебе удалось упрятать меня сюда, но время мести настанет!
Погруженный в свои думы, Марсель, как зверь в клетке, метался по камере. А когда из?за стены до него донесся глухой старческий кашель, Марсель подумал, что его громкие шаги и восклицания, должно быть, разбудили узника в соседней камере.
— Я не хотел нарушать твой покой… — пробормотал Марсель виновато и присел на убогую постель.
Вскоре начало светать. Слабый утренний свет проник в камеру и осветил серые каменные стены.
Неподвижно сидел Марсель на своей койке и все думал, думал… пока усталость окончательно не одолела его. И тогда пришел сон — этот лучший друг всех несчастных и страдающих.
Когда Марсель проснулся, было совсем светло. Угрюмый старик–тюремщик вошел в камеру. Он принес полагавшуюся порцию скудной арестантской еды. Уходя, он так же тщательно, как и ночью, запер за собой дверь.
«Удивляюсь, как это меня еще и в кандалы не заковали, — сказал себе Марсель. — Впрочем, это удовольствие, должно быть, ждет меня впереди, когда герцог Бофор вспомнит обо мне и захочет потешить себя моим унижением… Для этой цели в стену, должно быть, и вмуровано это кольцо…» И только теперь перед Марселем во всей своей полноте предстал ужас его положения.
С мучительной медлительностью тянулись час за часом. С каждым часом росло отчаяние Марселя. Он в ярости сжимал кулаки и колотил в каменную стену.
Некоторое время спустя из?за стены до него вновь донесся глухой кашель, а потом и голос. Марсель жадно прислушался.
— Послушай, сосед! — сказал голос с очень заметным иностранным акцентом. — Тебя зовет такой же арестант, как и ты. Ответь, слышишь ли ты меня?
Марсель недоумевал, каким образом голос соседа может дойти до него сквозь толстую каменную стену. Но голос, тем не менее, каким?то образом доходил. И Марсель, поверивши в его реальность, громко отозвался:
— Да, я слышу твой голос!
— Можешь ли ты разобрать каждое слово так же отчетливо, как я сейчас слышу твои слова?
— Да, я слышу тебя довольно отчетливо! — воскликнул Марсель, прижавшись лбом к стене, из?за которой доносились слова соседа. — Но объясни мне, пожалуйста, как это происходит?
— Эту загадку я объясню тебе потом… А теперь скажи?ка мне — кто ты? Ночью я слышал, как ты выкрикивал имя Анатоля Бофора… Ты говорил о герцоге?
— О нем, о нем! — ответил Марсель.
— Так кто же ты и почему упоминал это имя?
— Я проклинал его! Что же касается моего имени, то что тебе в нем? Ведь все равно ты меня не знаешь.
Некоторое время за стеной царило молчание. Но потом последовал новый вопрос:
— Так за что ты проклинал герцога?
Назойливое любопытство неизвестного ему заключенного стало неприятно Марселю, и он, не ответив, молча бросился на свою постель.
Время ползло медленно. Марсель начал понимать, что самое ужасное в Бастилии — это убийственное однообразие. Мысль о том, что всю жизнь придется провести в этой глухой камере, не имея ни малейшей возможности хоть чем?нибудь заняться, что придется медленно изнывать от убивающей скуки, будто тисками сжала его сердце.
Под вечер он снова услышал громкий и продолжительный кашель в соседней камере. И Марсель усомнился в своем предположении, что там сидит шпион, — такой это был нездоровый кашель. Но с другой стороны, настойчивое любопытство неиз¬вест¬ного узника было, по меньшей мере, странным.
Марсель еще не понимал, каким благодеянием здесь, в Бастилии, является каждое человеческое слово, услышанное после долгих лет томительного одиночества…
Ночью Марселя разбудил непонятный шум. То ли ветер колебал скверно укрепленную железку, глухо царапавшую стену, то ли в толще каменной стены скребли каким?то инструментом…
Марсель приподнялся на постели. Быть может, это всего лишь крысы возятся в коридоре?..
- Предыдущая
- 7/207
- Следующая
