В когтях тигра - Одувалова Анна Сергеевна - Страница 37
- Предыдущая
- 37/58
- Следующая
— Не так много, — заметил Ком Хен, которому здесь было явно маловато места. — Думал, библиотека больше. Раз этак… в несколько.
— Возможно, это не все… — нерешительно отозвалась я, отчего-то чувствуя себя виноватой за обманутые надежды. Я сама думала, книг больше. — Но честно сказать, где остальное, не знаю… Наверное, не сохранилось.
Я взяла с верхней полки охапку пухлых томиков и, скинув ботинки, уселась по-турецки в центре кровати. Мне здесь было привычно, уютно, в общем, хорошо, несмотря на холод. Куртку снимать все еще не хотелось, а ноги, чтобы не мерзли, я укутала теплым пледом.
На поверку книги оказались, безусловно, интересными, но бесполезными. Ком Хен сложил стопочкой на кровати то, что ему показалось достойным пристального внимания, и выпросил у меня разрешения забрать к себе домой, чтобы изучить подробнее и использовать в работе. Но того, что мы искали, не обнаружилось. Книги по истории, в том числе Кореи, культуре разных стран и народов, мифологии. Некоторые редкие дореволюционные издания. Художественная литература. Дневники.
— Здесь ничего нет, — печально вздохнула я и отложила в сторону толстую тетрадь, исписанную неровным убористым почерком.
В тетради был дневник, но он не содержал никаких интересующих нас сведений и начинался с 1911 года. В это время дед уже десятилетие прожил в России.
— Нет, — согласился Ком Хен. Он не выглядел удивленным или расстроенным. Он задумчиво изучал стеллаж, проводил пальцем по досочками, что-то выстукивал. — Такие вещи, подозреваю, не хранят в общем доступе, — пояснил он свои действия после того, как поймал мой удивленный взгляд.
— Думаете, где-то в доме есть тайник?
— Вероятность высока. Но вот сумеем ли мы его отыскать? Это уже совсем иной вопрос. И что в нем окажется — неизвестно.
— Если есть тайник, то там обязательно лежит первый дневник прадеда, — уверенно заявила я.
— Почему вы так решили?
— Эта тетрадь — краткая хроника жизни прадеда с 1911 по 1934 год. — Я помахала пожелтевшими листами у него перед носом. — У бабушки, точно помню, хранилась похожая, оставшаяся после смерти прадеда, — последние годы. Значит, дневник — это не старческая блажь. Он вел его всю жизнь. И тут повествование… — я открыла потрепанную корку, — начинается словно с середины: «19 ноября — сегодняшний день был обычен, как и унылая череда дней перед ним, — зачитала я. — Так и не смог полюбить снег, а он сегодня выпал и теперь будет саваном укрывать землю до весны. Не думал, что тоска по родине будет настолько сильной и даже спустя десять лет станет отравлять мое существование…» Согласитесь, снег — это не повод начать вести дневник. Думаю, есть еще и первая часть. Там, наверное, рассказ о том, почему он сбежал из Кореи и как к нему попали пинё.
Ком Хен отошел от стеллажа, присел на кровать и забрал у меня старинный дневник. Я невольно отдернула руку, когда пальцы мужчины немного задели мои. Словно искорка тока проскочила. Такая реакция на невинное касание испугала и огорчила. Я ведь прекрасно знала, что нельзя себя чувствовать подобным образом рядом с преподавателем. Это неправильно и безнадежно. Не хватает еще в него влюбиться!
Взгляд черных глаз обжег, и перехватило дыхание, поэтому я, смутившись, опустила ресницы и уткнулась носом в давно уже рассмотренную книгу по искусству. Тоскливый осенний вечер, старый дом, отсутствие людей и возможности отсюда выбраться — все это попахивало дешевым любовным романом. Обычно героев в такой ситуации ожидала бурная ночь и утро, полное разочарований. Впрочем, мысли завели меня слишком далеко, и так щеки уже пылают.
— Возможно, вы правы, — негромко ответил Ком Хен. Он снова даже не заметил ту бурю чувств, которую у меня вызвало одно-единственное его прикосновение. — Но подозреваю, ваш предок научился писать уже здесь. Сами говорите, его в Россию привезли мальчишкой. Совершенно не обязательно, что он записал обо всем случившемся с ним на родине. Хуже всего будет, если он вообще этого не запомнил или его детские воспоминания исказились. А такое весьма вероятно.
— Вы — пессимист, — заключила я. — Пока не найдем, не узнаем.
— Эти стеллажи старые? — уточнил Ком Хен, не сочтя нужным ответить на мое замечание.
— Как и сам дом. Здесь вообще ничего нового нет.
— Как вы думаете, их поставил прадед?
— Если рассчитываете найти тайник здесь, то это вряд ли, — покачала головой я. — Второй этаж достроили позже, когда бабушка уже была взрослой. Тогда же, насколько я знаю, и сделали стеллажи. Сюда прадед вряд ли поднимался — он был уже очень стар. Бабушка рассказывала, что все время он проводил в кресле-качалке у камина.
— А камин все тот же?
— Да, раньше в доме была еще печь, но ее позже сломали. А камин оставили как деталь интерьера.
— Что же… — Ком Хен заметно повеселел. — Значит, с камина и начнем.
Похоже, идея поиска сокровищ захватила Ком Хена. Он заметно ожил и повеселел. На первом этаже было довольно тепло. Я даже расстегнула куртку. Поленья в камине весело потрескивали, но заметно убыли, и я подкинула еще парочку, меланхолично заметив:
— На всю ночь не хватит, не успеем дом толком протопить, значит, к утру будет зябко.
— Да и сейчас тут не жара, — сварливо заметил Ком Хен и поежился. — Здесь есть горячая вода, почему же нет нормального отопления?
— А потому что газ в это богом забытое место так и не провели, — отозвалась я, остановившись перед кованой каминной решеткой. — Воду греет электрический бойлер, а вот электрокотел, способный протопить дом такой площади, жрет немерено электричества. Все прозаично до невозможности. Поэтому — камин. Ну и наверху есть дополнительный электрический обогреватель.
— Невеселые перспективы.
Ком Хен помрачнел, и я поспешила его утешить:
— Зато у нас много теплых одеял, и на улице еще не зима.
— Хорошо, вы меня успокоили и вселили веру в лучшее. — Во фразе проскользнул неприкрытый скептицизм. Я хотела ответить что-нибудь язвительное, но Ком Хен меня уже не слушал. Он методично осматривал камин.
Сильные длинные пальцы исследовали каждый кирпичик, каминную решетку, пространство над топкой, то место, куда не доходил жар. Мужчина действовал сосредоточенно и уверенно. Вероятно, не первый раз занимался поиском тайника. А я просто стояла в стороне и наблюдала за плавными неторопливыми движениями, сильными руками; разглядывала едва заметные складки на лбу и закушенную губу. Все же смотреть на увлеченного Ком Хена было занимательно.
Наконец под пальцами мужчины что-то щелкнуло, и я кинулась вперед в предвкушении, но оказывается, рано радовалась. Просто Ком Хен задел небольшой декоративный ключик, висящий на каминной решетке. Металл звякнул по камню, издавая характерный звук, особенно громкий в гнетущей тишине. Ключик был от старой музыкальной шкатулки. Шкатулка сама потерялась, а ключик до сих пор висел и, как и прочие вещи в этом доме, не выкидывался.
Я расстроенно вздохнула и отступила в сторону. Стало скучно и грустно, похоже, мы ошиблись и тайник находился не рядом с камином. Вопрос где? Я прошлась по периметру такой знакомой комнаты, стараясь посмотреть на нее новым отстраненным взглядом, но поняла лишь одно — устроить тайник здесь можно было в любом углу, под любой половицей или картиной. Это место являлось нашим семейным Бермудским треугольником. Последние лет пятьдесят сюда свозили все барахло, которое было не нужно дома, но выкинуть жаль. Вещи, одежда, старые альбомы и книги — все оседало в доме и словно растворялось, освобождая место для новых баулов. Я уже отчаялась и смирилась с тем, что найти здесь маленький тайник просто нереально, но у меня за спиной раздался протяжный скрип.
Небольшой тайник, как и предполагал Ком Хен, располагался возле камина, а точнее, под одним из кирпичей в каминной кладке. Сейчас кирпич выдвинулся и отъехал в сторону, а следом за ним с едва заметным, похожим на щупальце дымком в комнату начало выползать нечто.
У меня перехватило дыхание, и я невольно попятилась назад. Ком Хен тоже выглядел ошарашенным. Он не отрываясь смотрел на то, как серый дымный туман медленно превращается в призрачную когтистую конечность, больше всего похожую на человеческую полуистлевшую руку с отросшими загнутыми ногтями. Серая кожа обтягивала тонкие кости и была похожа на измятую пергаментную бумагу для выпечки — такая же слегка прозрачная и хрупкая.
- Предыдущая
- 37/58
- Следующая
