Кровавый рассвет - Спиллейн Микки - Страница 4

• Предыдущая
• 4/52
• Следующая

Я постучал, и Рондина открыла дверь. Она стояла в дверном проеме, высокая и прекрасная. Зеленый домашний халатик, затянутый поясом на талии, приоткрывал совершенную по форме грудь и подчеркивал соблазнительную округлость бедер.

Ее каштановые волосы, подсвеченные сзади солнечными лучами, сияли как золотая корона, а губы трепетали в чудесной улыбке.

— Хэлло, Рондина.

Нет, не Рондина, а Эдит Кейн. Рондина же давно мертва. Она была старшей сестрой Эдит, которая сейчас как две капли воды похожа на Рондину двадцать лет назад.

Годы войны, подумал я, страшные, невероятные годы, которые теперь кажутся нереальными.

Та, первая Рондина, сама выбрала свою судьбу, когда ушла из добропорядочного уютного дома Кейнов в стан нацистов и стала шпионкой. Я же был агентом американской разведки и выследил ее в оккупированной Франции, чтобы убить. Неожиданно между нами вспыхнула любовь... но Рондина вогнала в мою грудь две пули и оставила подыхать. Меня потом долго терзала ненависть...

Я долгие годы носил с собой ее фотографию — прекрасное тело и лицо, которые я не мог забыть. Спустя много лет после того, как она была убита, я встретил Рондину вновь. Нет, не Рондину, а Эдит, ее младшую сестру. Однако для меня Эдит всегда оставалась Рондиной, которую я любил; она не возражала, и за это я любил ее еще больше.

Я чуть не убил ее сначала, потому что подумал, будто это Рондина вернулась с того света. Теперь я убивал бы для нее и ради нее так же, как она убивала бы ради меня.

— Тайгер! — Она протянула руку, которую я жадно хватил. Ее рот был мягким, страстным цветком, горячим, влажным, пальцы вцепились в мои плечи, а я прижал ее к себе так сильно, что мы казались одним человеком, который объят непомерным, всепоглощающим желанием. Но что-то примешивалось к объятию, она это почувствовала. Оторвалась от моих губ, вырвалась из кольца моих рук и посмотрела вопросительно:

— Милый, что с тобой?

У нее был низкий, чуть хрипловатый голос, который меня особенно волновал.

— Давай присядем.

Мы вошли в комнату, и она взяла меня под руку. Как непросто объяснить ей! Я позволил ей напоить меня кофе. Она покорно ждала, и наконец я сказал:

— Придется отложить нашу свадьбу, родная...

Боль, вспыхнувшая в ее глазах, была мимолетной.

Она ушла, оставив печальный блеск, говоривший о многом.

— Ты можешь объяснить мне?

Я покачал головой:

— Нет, прости.

— Но сегодня...

— Я собирался заявить об увольнении. Но это случилось раньше... Дело очень важное, и никто другой не сможет с ним справиться.

— Никто?

— Киска, милая... Это касается безопасности страны и, может быть, твоей тоже. Англия и США связаны так крепко, что случившееся у одних затрагивает и других. Я не могу выбраться из этой истории, не могу ничего объяснить. Ведь и так сказал тебе немало. У нас есть свод правил, который нельзя нарушать до самой смерти, а она всегда рядом. Прости, девочка, но прежде всего моя работа, а уж потом... Ты умница и поймешь меня!

— Это очень трудно. — Она вдруг отвернулась, а губы сложились в жалкое подобие улыбки. — Я даже не знаю, что сказать...

— И не надо. Я быстренько покончу с этим делом и вернусь.

Ее глаза встретились с моими.

— Ты уверен, что вернешься? На этот раз?

— Я всегда возвращался.

— Но это в последний раз? А потом ты останешься со мной? — Она поставила чашку с кофе и сложила руки на коленях. — Скольких ты убил, Тайгер? Сколько раз пытались убить тебя! Обстоятельства, обстоятельства! Но твоя звезда может закатиться, и тогда...

— Рондина...

— Нет, дай мне сказать. Раньше тебе было все равно — жить или умереть. Это работало на тебя. Но теперь ты совсем другой и можешь погибнуть. Можешь не вернуться на этот раз.

Я встал и повертел в руках свою шляпу:

— Когда все кончится, вернусь.

— Я могу и исчезнуть.

— Найду тебя.

— Я не об этом. Просто слишком долго мучилась. Мне казалось, что я нашла любовь и безопасность, о которых мечтала, а теперь все идет прахом...

Я не мог сказать того, что хотел. Не мог объяснить, не имел права спорить, да мне и не хотелось. Не было преграды, которую она не могла бы преодолеть, если захотела бы, а если нет, то...

— Колесо уже повернулась, детка. Твой номер выигрывает или нет. Но я вернусь. Есть люди, которые не меняются. Я один из них.

Подойдя к двери, я обернулся и подмигнул ей. На ее лице была все та же печальная улыбка, и я знал, что у нее сейчас творится в душе. У меня однажды было такое.

«Хуже быть он и не мог, этот свадебный денек, — вертелись у меня в голове две дурацкие строчки. — Хуже быть он и не мог...»

Я забрал свои пожитки и переехал в отель «Король Леопольд», сняв номер на имя X. Толбота (по инструкции Грейди). Подождал полчаса, набрал номер Ньюаркского контрольного центра, попросил Вирджила Адамса и сказал пароль:

— Тайгер Мэнн. Это «Платон», номер 4-4-9-1. Пароль верен?

— Двойная связь. Темплтон-2.

— Дартмут, — произнес я.

— Роджер, Тайгер. Я тебя по голосу узнал. Б-Икс тоже знает твой голос, но, понимаешь, служба...

— 2-21. В чем дело, ребята? Меня ни о чем не предупредили.

— Так Грейди распорядился. Ты знаешь что-нибудь о Габене Мартреле?

— Читал.

— Так вот, он тут. На Чёрч-стрит, в конторе службы безопасности.

— Почему?

— Он был чуть ли не самой главной шишкой в международном разведывательном мире, его обменивали в войну, личное дело длинное, как простыня. Он был в ракетном кордоне, организовывал проект Белтова и нафарширован именами и явками, которые помогут нам вырваться на десять лет вперед!

— Почему же он здесь? Что заставило его перейти на другую сторону? Женщина?

— Ты прав, Братец Кролик. Теперь ты в курсе, действуй.

— С удовольствием, — ответил я и бросил трубку.

История моей жизни, только в другом варианте. Женщина — и ты убит. Женщина — и ты жив. Но каждый раз это катастрофа.

Уолли Гиббонс нашел меня в семь часов вечера в баре на Сорок четвертой улице. Он был вместе с Дэйвом Северном, политическим обозревателем его газеты. К тому времени я прочел все утренние газеты, собрал вырезки и стал раскладывать их на столе в шахматном порядке. Каждая вырезка была частью официального сообщения, и я надеялся, что раз к этому делу допустили репортеров, то Северн мог пронюхать что-нибудь новенькое, нос у него был достаточно длинным.

• Предыдущая
• 4/52
• Следующая