Черная аллея - Спиллейн Микки - Страница 1

• 1/53
• Следующая

Посвящаю Максу Аллану Коллинзу, который бродил по ЧЕРНЫМ АЛЛЕЯМ с Диком Трейси. Теперь он бродит там один.

Зазвонил телефон.

Эту вещицу, что находилась тут, черная и безмолвная, можно было бы сравнить с пистолетом в кобуре. Нигде не зарегистрированный, никому не известный аппарат предназначался только для односторонней связи, и когда он приходил в действие, раздавался тихий приглушенный щелчок, словно при выстреле из пистолета с глушителем. Первый звонок — предупреждение. Второй мог означать смерть.

Восемь месяцев тому назад я приехал во Флориду умирать. Две пули, которые я схлопотал в перестрелке на причале, что на Вест Сайд Драйв, затронули жизненно важные органы, затрагивать которые не следовало бы ни при каких обстоятельствах. К тому же и крови из меня вытекло изрядно. Как, впрочем, и из других людей, оказавшихся на том же месте в тот же час. Ходячих и легко раненных, которыми в первую очередь занялись прибывшие на место происшествия врачи «Скорой». Погибших и умирающих тут же изолировали, убрали с глаз долой, кое-кого — безвозвратно.

На улице в тот день было шесть градусов ниже нуля — именно благодаря этому обстоятельству я не умер там же, на месте. Кровь быстро сворачивается на холоде, и, запекшаяся и пропитавшая клочья одежды и кожи, она предупредила дальнейшее кровотечение. Болевого шока я тоже пока еще не успел испытать. А потому какой-то толстый коротышка, заметив, что я лежу с открытыми и вполне осмысленными глазами, тут же оттащил меня в сторону. Сам он был тоже несколько не в себе. И никто его не слушал. Парень был в стельку пьян. А я... я почти что мертв.

Порой организм наш способен на совершенно невероятные вещи. Ему удалось заставить меня подняться. Я на деревянных негнущихся ногах прошел несколько шагов. Уселся в какой-то старенький автомобиль. Коротышка опустил боковые стекла. Кровь не текла. Руки онемели, а что касается ног, так их я не чувствовал вовсе. Словно все тело отморожено, лениво подумал я. Единственное, что я мог, так это дышать, но только очень осторожно и медленно, осознавая, что дыхание может прерваться в любую секунду. Изнутри нарастало тупое, сдавливающее внутренности ощущение боли. И я знал, что рано или поздно, скорее всего рано, боль разрастется и превратится в ненасытное, рвущее тело чудовище и сожрет меня заживо, это точно.

Хотелось кричать, но не получалось. И с каждой минутой становилось хуже.

А потом все куда-то исчезло, провалилось, и я уже больше ничего не чувствовал.

Затем снова забрезжил свет — совсем слабенький, сероватый, и предметы вокруг были едва различимы, расплывались и слегка дрожали. А потом я закрыл глаза и, когда через несколько секунд открыл их снова, увидел, что предметы начали принимать узнаваемые очертания. Я увидел пальцы и руки, потом чье-то незнакомое лицо. Лицо старого человека с белыми как лунь волосами и сосредоточенно-нахмуренным выражением. А руки его были заняты и проделывали какие-то манипуляции с моим телом, и по ощущению и запаху я понял, что он меняет повязки.

Он увидел, что я смотрю на него, и сказал:

— Только не разговаривать.

Я находился здесь слишком долго, чтоб проявлять чрезмерный интерес к тому, что со мной происходит. К тому, что можно охарактеризовать двумя словами: СТРАШНО ВАЖНОЕ. Я понимал, что дела мои плохи. И промолчал. Он прочитал ответ у меня в глазах и кивнул.

Закончив с бинтами, он натянул мне на грудь простыню, затем, поправив пальцем очки, сползающие на кончик носа, поднял голову. Глаза наши снова встретились.

— Я буду задавать вам вопросы, — сказал он. — Отвечать не пытайтесь. Только моргните один раз, и это будет означать «да». А если «нет» — то два раза. Договорились?

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы осмыслить все это, затем я моргнул. Один раз.

— Вы знаете, что с вами случилось?

Я снова моргнул.

Он дотронулся до носа кончиками большого и указательного пальцев.

— Вообще-то вам полагалось бы быть покойником... — Ответа с моей стороны не последовало.

Черные и серые вихри кружились перед моими глазами, затем они начали таять, и я увидел толстого коротышку. Но не того коротышку, который оттаскивал меня с этого ужасного, залитого кровью тротуара под вой сирен и людские вопли, сливавшиеся в леденящий душу хор.

— Вы здесь уже пятнадцать дней...

Я молча смотрел на него. На нем был белый халат, с шеи свисал стетоскоп. Он догадался, о чем я думаю.

— Вообще-то я раньше был врачом, — он нахмурился и вновь прищемил кончик носа двумя пальцами. — Не совсем точно выразился, — добавил он. — Я до сих пор им являюсь. Никто меня не выгонял, никто не лишал этой профессии. Я сам ушел. Напился и ушел. Был такой период в жизни... Просто не мог выносить всего этого.

Я не знал, сколько раз моргнуть, чтоб он понял, что мне интересно. «Да» или «нет» никак не подходили, а потому я просто уставился на него немигающим взором. В надежде, что он поймет: я жду продолжения.

И он понял.

— Там, где я жил, всем было плевать. С идеалами юности распрощался еще студентом... Нет, ей-богу, они улетучились тут же. — Он глубоко вздохнул, скроил насмешливую гримасу. — Тридцать лет проработал на эту систему! Бог ты мой, даже разбогател, — он наклонился поближе. — Как по-вашему, похож я на богача, а?

На сей раз я мигнул дважды. Нет.

Но любопытство во мне, как ни странно, уже пробудилось. Оставалось лишь надеяться, что я не попал в лапы к какому-нибудь психу, который хотел сыграть свою партию скрипки в этом концерте под названием «Ты умираешь». Я попробовал двигать руками — кажется, они двигались. Пальцы сгибались, плечи шевелились. Никаких ограничений в движениях. Но повязки все еще присутствовали. И общая слабость — тоже. Так что, несмотря на отсутствие ограничений в движениях, не очень-то разгуляешься.

Он нагнулся, страшно профессиональным жестом взял меня за запястье и стал щупать пульс. На часы при этом не смотрел. На нем их вообще не было.

— Да я научился этому, когда ты еще пешком под стол ходил, малыш, — заметил он. — Наизусть знаю. И давным-давно сдал в ломбард свой «Роллекс».

Я моргнул — показать, что понял.

— Больно? — спросил он.

Я постарался изобразить лицом пожимание плечами.

— Ну, во всяком случае, не так уж сильно больно, верно?

Я моргнул.

— Ну и хорошо. Так что я буду говорить, а ты — слушать. Может, и получится интересный разговор. Начало у рассказа в любом случае потрясающее. Хотелось бы знать конец. Ты готов?

Секунду, показавшуюся вечностью, я размышлял над этим. Затем подумал: должно быть, все же получится. Ведь я до сих пор жив. Так почему бы и нет?.. И я моргнул, один раз.

Он провел ладонью по лицу, собираясь с мыслями. Нет, не то чтобы он собирался расставить по местам какие-то обрывки и фрагменты. Скорее это походило на другое. Точно он собирался проехать по мосту над широкой и глубокой рекой. Позади осталась автострада, и вот теперь ему предстояло проехать по этому длинному мосту. То, что он собирался поведать, страшило его. Но он должен был поделиться с кем-то, иначе пересечь реку было просто невозможно.

— Вышел как-то из больницы, здесь, в Нью-Йорке, и двинулся прямиком в салун. И менее чем за месяц известнейший в стране хирург превратился в заправского алкаша. Без всяких сожалений, воспоминаний, без каких-либо угрызений совести. Семья, жадная до денег, вскоре махнула на меня рукой. И отпустила с миром, правда, перед тем успела наложить лапу на все мое имущество. И даже не удосужилась сообщить о моем исчезновении в бюро расследований. По истечении семи лет я был официально признан умершим, жена обзавелась каким-то молодым жеребцом, с которым делила постель. Ребятишки начали баловаться марихуаной, кокаином и превратились в сущих оборванцев, и обо всем этом я узнавал из газет. Замечательно работает наша система, верно?

• 1/53
• Следующая