Хозяева джунглей. Рассказы о тиграх и слонах - Алазанцев М. - Страница 13

• Предыдущая
• 13/43
• Следующая

Желтый Глаз провожал их долгим и неподвижным взглядом. Он презирал этого трусливого двуногого зверя, сидящего на чужой спине.

Иосиф Иванович минут пять неподвижно смотрел в привораживающее золото костра. Он заскучал о далеких песках и небе — голубом, как купола Баракалы. Спустя минуту он начал вслух вспоминать об этих далеких днях.

— Кы-то из вас видел, как пустыня угасает? Ни-кы-то? Рассказать об этом, друзья мои, к сожалению, нельзя, надо видеть.

И он остановился перед образами воспоминаний. Два его спутника в темноте, молча курили. Иосиф Иванович раздумчиво продолжал…

…Я помню один вечер. Вы знаете, вечером пески как будто охают, тихо так, или звенят, что ли. Со мной тогда было несколько туземцев. Мы ехали в Дурт-куль. Вдруг мои спутники страшно перепугались и — в сторону…

— Чи-то, — говорю, — такое?

А Курбан-бай машет мне и кричит:

— Джул-барс![4]

Я взглянул налево. А там, знаете, тянулись такие небольшие холмики, и на них было много могильников. Ну, обычное кладбище, их много там, — мазары, как называют их туземцы. И вот, друзья, на одной из этих могил я и увидел тигра. Да, представьте себе. Он был ясно-ясно виден. До него было всего каких-нибудь полтораста шагов. Я было — за ружье. Но Курбан-бай пришел в ужас и закричал:

— Нельзя стрелять! Джул-барс молится…

Курбан-бай рассказал мне, что джул-барс раз в год приходит из пустыни к мазарам. Тогда он молится за умерших. Ты не веришь? И я не верю этой сказке, но Курбан-бай верит, и он не даст стрелять.

Зверь был великолепен. Он лежал на могильной плите во всю длину, с поднятой головой. Голова была направлена в нашу сторону. И весь он, от круглых ушек до хвоста, отчетливо рисовался на вечереющем небе. Кругом стояла тишина пустыни, и в ней — только этот неподвижный зверь на могиле.

Сначала Желтый Глаз не сомневался, что ему покорна вся округа, — достаточно было одного его окрика, чтобы трепет охватил все живое. Но потом он убедился, что из всех зверей один ему не покорился, и это был тот — двуногий, трусливый. Этот зверь, обычно не в одиночку, а стадом, смеет врываться в его владения! Он роет землю, отчего в ней появляются трещины, он копается в этих щелях и заливает их водой. Треск и лающий гомон оскорбляют тишину дней.

Изучая двуногих, Желтый Глаз прокрадывался к самому становищу врага. Этот двуногий зверь, очевидно, кем-то был разъярен, а потому он и поднялся на задние лапы. Но где его враг? На кого же он идет боем? Желтый Глаз недоумевал. Он обходил становище с разных сторон, бесшумно протаскивая сквозь заросли свое гибкое могучее тело. Застывая на месте, он видел, что противник его беззаботен, не чует его. Но стоило только Желтому Глазу показаться, чтобы трусливый зверь бежал к стаду, а когда их было несколько, то, не подпуская к себе для честного боя, они бросали навстречу Желтому Глазу огонь и гром, который иногда царапал его до крови. Желтый Глаз фыркал от злости и скрывался в чаще. Одно он почуял — что этот навсегда взбесившийся и вставший на дыбы зверь — его заклятый враг. Но прежде чем вступить с ним в борьбу, Желтый Глаз начал изучать его повадки. Он всюду, где только мог, следовал за ним по пятам. Он высматривал и испытывал его силу, его ухватки. Он не раз убеждался, что наряду с дерзостью этот зверь очень труслив, — и Желтый Глаз возненавидел его всем своим звериным нутром[5].

…По делам экспедиции мне нужно было попасть из Чимбана в Нукус, — продолжал рассказчик. — Всего сто восемьдесят три километра. Ехал один. У меня тогда был чудесный конь — Дельфин. Он сверху был белый, а книзу серый. Я страшно к нему привязался. Он всегда знал, куда я еду, и мне не нужно было следить за ним. Со мной тогда было ружье, замечательная четырехстволка, — два для дроби и два для пуль. У Мюра еще купил. Чтобы не таскать на себе тяжести, я прикреплял его в дороге к седлу. В седле же была и кобура с револьвером. А на себе я оставлял только кинжал, самый обыкновенный охотничий, вроде финского ножа. Ну, к вечеру въезжаю в Шакал-Тугай. Сплошные заросли тростника и колючего кустарника. Пробраться сквозь них без дороги совершенно невозможно. Такие дебри топором рубите — не возьмет. Ну, дорога мне известная — десятки раз ездил. Душа у меня совершенно спокойна Я опустил вот так поводья и задремал. Еду и мечтаю… Хм-м… Вот до Нукуса остается каких-нибудь пятнадцать километров, а в Нукусе ждут меня душистый чай, вкусный виноград, встреча с милыми приятелями и, наконец, сладкая-сладкая подушка после долгого пути… Ведь для усталого путника это же самые прекрасные вещи! Вот еще несколько километров — и я буду их полным обладателем.

Только вдруг сквозь дремоту чувствую, что Дельфин мой что-то упирается. Мне так неприятно расстаться с моими мечтами. Но наконец я встряхнулся и стал понукать Дельфина Не понимаю, в чем дело. Уговариваю его:

— Ну, Дельфинчик, ну, милая коняша, ступай! В Нукусе и для тебя будет отдых.

Ни в какую! Тогда я вышел из себя, нагайкой — раз, раз! Ну, Дельфин мой ломает дурака, да и все тут — пляшет, встает на дыбы. Никогда этого не было. — «Что за черт?» — думаю. Место знакомое, спокойное. Слезаю. Взял его за повод, прошу, тяну:

— Ну, Дельфин, пойдем! Чи-то с тобой?

Протащил я его так несколько шагов. Дорога слегка заворачивала вправо. Вдруг мой Дельфин как рванет, повод оборвал — и был таков. В эту минуту мы выходили из-за куста. Я обернулся… и замер от страха. Впереди, в нескольких шагах от меня, через арык был перекинут мостик, обыкновенный в том краю, с глиняными стенками. И на этом самом мостике, можете себе представить, лежал джул-барс. Ну, чи-то вы скажете? Вот так — голову на лапы и лежит. У него были круглые ушки и круглые глаза. Ах, какие глаза! Я запомнил их. Желтый круг, и сверху вниз черная черта. Ах, какая же это красота! Он в упор глядел на меня и чуть-чуть помахивал хвостом. Как кошка — слегка направо и слегка налево. Ну, а у меня один кинжал. Я был в ужасно глупом положении. Не правда ли?

Иосиф Иванович приподнялся, бросил на вздрагивающие угли стебелек, который вертел в руках, и с минуту вопросительно помолчал. Потом, снова укладываясь, несколько смущенно продолжал.

…Я отступил на шаг, потом на другой, третий… А когда зашел за куст, повернулся — и пустился наутек. Прощай, Нукус и сладкая подушка! Я бежал долго, пока не встретил туземцев. Они ведь видели, как ближе к вечеру через их аул проехал всадник на белом коне. И вдруг этот конь прискакал один.

Я рассказал им о встрече. И вот вместо приятного отдыха и встречи с друзьями я должен был вернуться в кишлак. В Нукус я попал только на другой день. И уж в дороге я не ощущал спокойствия. Вы, конечно, понимаете, что на этот раз я уж и не дремал…

Желтый Глаз стал дерзок в своей ненависти к двуногому зверю. Он не мог простить ему губительных набегов на девственные заросли, его власти над стадами. Война была неизбежна. Желтый Глаз искал теперь схватки с ненавистным зверем. Он начал с того, что выследил пастушонка при стаде. Когда тот неосторожно приблизился к кустам, Желтый Глаз в два прыжка был около него и, прежде чем тот пикнул, в минуту разорвал его и в первый раз насладился кровью человека. С тех пор он стал дерзко и неустрашимо проникать и в самое гнездо противника. Обыкновенно в полночь он приходил в один из ближайших кишлаков. Бесшумной тенью бродил по улочкам, впрыгивал на ограды и заглядывал в груды камней, теснившихся по сторонам. Бесновались в загонах овцы, храпели лошади, а собаки, поджимая хвосты, не смели даже выть — они только жалобно повизгивали. Всеми своими мускулами, каждой каплей крови Желтый Глаз чуял своего двуногого врага и в нетерпении и ожесточении по-кошачьи точил когти о столбы и деревья. Попробовал бы тот высунуться в эту минуту и встретиться с ним!

• Предыдущая
• 13/43
• Следующая