Работа над ошибками. Дилогия - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 53
- Предыдущая
- 53/140
- Следующая
Да и Хрущев не только на кукурузу и совмещенные санузлы за рубежом польстился. Во всем мире помпезные телевышки ставят на холмах, если уж те случились в столице.
Нет, странно это…
Бросив гадать, я подошел к смотровой трубе. Интересно, это какой тип? Бывают такие, где блокируется движение, пока не бросишь монетку. Смотри себе в одну точку, пока не надоест… А есть и более суровые, там сама подзорная труба перекрывается изнутри заслонкой.
Эта труба оказалась совершенно бесплатной. В ней даже щели для монетки не было предусмотрено. Я приник к окуляру и стал жадно обозревать город.
Кремль. Вроде бы совершенно обычный. Так… что там у нас на башнях… ну-ка, ну-ка… Звезды. Красные, рубиновые. Что ж, начинает вырисовываться рабочая гипотеза… Я поискал государственный флаг — и гипотеза была стерта.
Бело-сине-красный. «БеСиК», как запоминают цвета полос ленивые школьники. Никаких красных полотнищ с серпами и молотами.
Даже жаль! Я уж было решил, что оказался в какой-то коммунистической утопии, выжившей вопреки всей исторической логике.
Так, смотрим дальше. Манежная площадь… это что же, она у нас вся зелененькая, с цветниками и зонтиками летних кафе, и это в самом центре города? Так-так… Где у нас… ну, допустим, памятник Петру Первому, бывший при рождении памятником Колумбу? Я поводил трубой по Москва-реке и ничего ужасного не обнаружил. А где «Шашлык»? Я нашел Тишинскую площадь. И даже на мгновение оторвался от окуляра, чтобы посмотреть в небо и с чувством сказать:
— Спасибо тебе, Господи!
Эта Москва явно начинала мне нравиться!
Мой взгляд жадно бегал по знакомым с детства московским улицам. Вот Большой театр. Все в порядке. Вот ЦУМ, тоже… Нет, не тоже! Верхний этаж — все сплошное стекло, что-то вроде ресторана с обзорной площадкой. Василий Блаженный на месте. А это что за церковь? Явно старая. Но в моем мире на месте этой церкви какое-то уродливое министерство…
Нет, так я далеко не уйду. Я перестал искать какие-то знаковые здания, а стал разглядывать центральные улицы.
Вскоре выявились основные отличия. Больше старых зданий: и церквей, и дворцов, и просто старинных домов в центре. Но немало и того, что принято называть сталинской архитектурой. Новостройки если и есть, то вписаны в общий ансамбль. При этом окраины в общем-то не сильно изменились. Полным-полно спальных районов с простенькими панельными домами… разве что зелени побольше и с дорогами получше, всюду какие-то крошечные парки и неожиданные развязки, не то чтобы нью-йоркского размаха, но солидные. Машин много, пробок меньше. Очень часто попадаются бульвары и пешеходные улочки. В общем, на воплощение коммунистической мечты не тянет, но в целом очень симпатично.
Вздохнув, я отпустил трубу. Достал сигареты, закурил.
Как-то нескладно. Что мы все-таки будем делать с холмом? Город, который я видел, словно бы игнорировал вздыбившийся почти в центре холм… вздыбившийся?
Я снова приник к окуляру. И стал изучать окрестности холма.
Да, так оно и было. Холм, на котором я стоял, был словно выдвинут из земли чудовищной силой. Выдвинут, вырван, выброшен вверх. И относительно недавно — город залечил раны, оборванные улицы либо изогнулись, обходя преграду, либо закончились в явно непредусмотренных архитектором местах. Даже было заметно, что какие-то здания вблизи холма отреставрированы, а другие слишком новые, построенные уже после катаклизма. На месте руин? Вероятно, да.
А речушка, протекающая под холмом? Яуза? Нет, расстояние не то. Видимо, в моем мире этой реки нет совсем.
— Землетрясение, — сказал я. — Наверное.
В том-то и дело, что «наверное». Не слыхал я про землетрясения такой силы, чтобы поднять из земли такой огромный участок, опоясать его оврагом, пустить новую реку по периметру.
Может быть, градостроители тренировались? Готовились к переносу сибирских рек на юг, вот и соорудили в центре Москвы парк. Тоже гипотеза ничуть не хуже других.
Все, дальше гадать непродуктивно. Надо спускаться с холма, очевидно — по дороге. Идти в город и там уже выяснять, куда я попал и что здесь происходит.
Но топать с холма пешком мне не пришлось. С шоссе донеслось натужное гудение мотора. Через минуту к площадке из-за деревьев, скрывающих поворот, выкатил автобус. Короткий, двухдверный, при этом с высоким салоном и огромным, на всю кабину водителя, так что было видно даже его ноги на педалях, лобовым стеклом! Модель совершенно незнакомая, но в целом дизайн автобуса «зализанный», старомодный… и какой-то русский. Не знаю, почему я так решил. Но как отличаешь обычно стиль французских автомобилей от немецких, японских от американских — так и здесь было что-то, беззвучно сигналящее: «Я свой, местный, здесь сделан». Кстати, из всех наших машин такое ощущение «своего» у меня вызывали разве что «Нива» и «Победа».
Автобус плавно остановился напротив площадки. Открылись двери, вышли с десяток человек. На этот раз негров не было, все русские или по крайней мере европейцы. Каждый словно считал своим долгом вежливо мне улыбнуться, а старичок с тростью и в костюме слегка прикоснулся к светлой соломенной шляпе.
Шляпа меня доконала. Не принято в Москве носить соломенные шляпы. Даже в жару. Даже старичкам, если они еще не впали в маразм.
Еще у всех были в руках букетики. У некоторых розы, у других гвоздики и тюльпаны. И все букетики — из четного количества цветов. Куда же они направляются? Что там, на вершине холма, куда я не удосужился подняться? Кладбище? Мемориал? Усыпальница местного вождя?
Автобус очень негромко, вежливо прогудел. Водитель из-за своего стекла помахал мне рукой: «Едешь?»
Оставив сомнения, я быстро поднялся в автобус. Салон был абсолютно пуст. Видимо, все ехали до этой площадки… чтобы потом, через лес, пойти куда-то с цветами.
Я прошел по салону. Опять же все как-то немного старомодно, не характерно для мира, который на тридцать пять лет нас опережает, но при этом все уютно и хорошо — потертая, но чистая и нигде не прорванная или порезанная обивка кресел из коричневого кожзаменителя, пузатые плафоны на потолке, ярко сверкающие медные таблички: «Места для детей», «Места для инвалидов», «Места для дам в положении», «Места для уставших». Табличка про дам в положении окончательно убедила меня, что дело не в победе коммунизма на одной шестой части света. А вот табличка про места для уставших — снова заставила сомневаться.
Черт возьми, что это за мир? В тетрадке, которую я бегло пролистал перед выходом, среди пяти обитаемых миров ничего подобного не было. Земля-два — моя Земля, Земля-три — там расположен Кимгим и тысячи других городов-государств, там нет нефти и развитие техники заторможено. Земля-четыре — Антик, очень странный мир (как будто есть не странные), вот уже тысячи лет застывший на античном уровне развития — зато выработавший уровень античности до предела, до блистательного уровня, до гениальных в своей простоте механизмов, странных общественных взаимоотношений (рабство разрешено, но у рабов есть законное право на восстание, которое можно реализовать два раза в году — бунтовщикам будет выдано оружие и дана возможность начать бунт, у власти — останется возможность защищаться). Земля-восемь — жесткая теократия, какая-то извращенная, слегка болезненная версия христианства, развитые биотехнологии при подчеркнутом игнорировании электричества, власти знают про функционалов и пытаются их выслеживать. Земля-пять — мир в целом дружелюбный и симпатичный, по развитию даже опережающий Кимгим и близкий к выходу в космос, но с одной-единственной особенностью, превратившей социальный строй в хитрый ребус — сексуальное влечение у местных возникает лишь раз в году, весной, как у животных.
Так на что же я напоролся? На Аркан? Или на Землю-первую?
Я остановился у кабины водителя — со стороны пассажиров ее отделяла невысокая стеклянная перегородочка, над которой виднелась коротко стриженная голова. Водитель на меня не оглядывался, внимательно следил за дорогой. Кстати, ехали мы не вниз. Ехали мы спирально вверх по холму, медленно его огибая, — сейчас мы были где-то в районе Садового… проехали бы мимо Склифа…
- Предыдущая
- 53/140
- Следующая
