Работа над ошибками. Дилогия - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 51

• Предыдущая
• 51/140
• Следующая

Ну ничего. Заполнить библиотеку я сумею.

Несколько минут я постоял, глядя на шкафы. Представил, как уютно тут будет сесть однажды холодным зимним вечером, разжечь огонь в камине, открыть книжку и, поглядывая на гнусную слякотную Москву, что-нибудь неторопливо читать. И еще — курить трубку. Обязательно трубку. А на столике пусть стоит стакан горячего чая с лимоном. Может быть, еще бокал с капелькой хорошего старого коньяка, чтобы даже не пить, а вдыхать аромат между глотками чая и снова углубляться в книгу…

Я вздохнул — и не с сожалением о недосягаемой мечте, а с предвкушением того момента, когда мечта станет явью. Так будет. Обязательно. Я же функционал. Я прирожденный таможенник…

Но все-таки почему я стал именно таможенником? Почему я не мастер торговли, у которого есть магазин, забитый компьютерами, телевизорами и прочей техникой? В этом была бы какая-то последовательность…

Пожав плечами, я спустился на второй этаж. Если начинать до всего докапываться, то и впрямь можно напридумывать мировых заговоров. А я не хочу! Ну их всех к черту! Политиков, подпольщиков, полицаев. Вот откроется последняя дверь в безжизненный мир — буду только рад. Пусть там, к примеру, Луна когда-то упала на Землю и вокруг башни кипят лавовые озера и извергаются вулканы. Или какая-нибудь страшная вспышка на Солнце уничтожила всю жизнь — и башня стоит в барханах скрипучего песка, над которыми дует азотный ветер. А еще неплохо, если там Земля не вращается. Да мало ли какие катаклизмы могли сделать целую планету невозможной для жизни и никому не нужной! Разведу руками перед политиком Димой, пошлю подальше Иллан с Настей и заживу в свое удовольствие.

С этой мыслью я и снял болты с последнего окна.

В первую секунду мне показалось, что башня стоит в лесу. Ветви деревьев качались перед самым окном. Какая-то нахальная мелкая пичуга уставилась на меня сквозь стекло — надо же, значит, животные башню видят. Здесь было зелено, солнечно, здесь царило лето — обычное живое лето, не яркая будто книжка-раскраска Нирвана, не тропическое великолепие — заурядное московское лето, спокойное и сдержанное.

А потом сквозь деревья я увидел шпиль Останкинской башни.

Все-таки обитаемый мир. Один из «пятерки»? Земля-четыре, пять или шесть? Или все-таки вожделенный Аркан, мир, где все как у нас, только чуть позже?

Или все-таки мифическая Земля-один? Да, загляни Настя в окно, ее пришлось бы насильно из башни выталкивать…

Придется проверять.

Словно пытаясь оттянуть этот момент, я обошел все остальные окна. Больше всего меня интересовала Земля-семнадцать — вдруг Котя одумался и вернулся? Сам или с беглянкой, не важно.

Но берег был пустынен, только поблескивала в лучах солнца пустая пивная бутылка. Неудобно. Надо там все убрать.

Только займусь я этим позже. Как я себя ни уговаривал, но мне было безумно интересно, какой выигрыш выпал на последний лотерейный билет.

Есть свое очарование в безрассудности. Выйти из дома за хлебом и уехать в другой город; утром познакомиться с девушкой, а вечером расписаться; обязательно открыть дверь в темную комнату, откуда слышны подозрительные звуки; забраться в вольер к бегемоту и похлопать его по толстой попе; поехать в Таиланд и заняться сексом без презерватива; принять предложение таинственного незнакомца и расписаться кровью на чистом листе бумаги, в общем и целом — кинуться очертя голову навстречу приключениям очень заманчиво.

Особенно если тебе лет двадцать и ты еще ни разу в настоящее приключение не попадал.

Настоящее приключение требует безрассудства. О, скольких увлекательных приключений недосчиталось бы человечество, задайся люди целью вначале немного подумать и подготовиться! Полярные экспедиции не хранили бы керосин в запаянных оловом канистрах и не полагались на пони в качестве транспорта, изобретатели крыльев прыгали вначале с сарая, а уж потом с Эйфелевой башни, абоненты электронной почты не открывали файлы с надписью «nice game!» и не помогали нигерийским принцам получить наследство в два миллиарда долларов. В общем, не случилось бы множества событий: забавных, печальных, но чаще — трагических.

Потому что настоящее приключение требует жертв.

Еще месяц назад я бы немедленно вышел из башни в новый мир. И меня не смутили бы погода, аборигены и абсолютное незнание местных реалий.

Но я изменился. С тех пор, как остался один на один с целым миром, я стал вначале думать. Не очень долго, но все-таки думать.

Я вышел из башни в «свою» Москву, поймал машину и поехал в супермаркет. Толстая пачка денег требовала шиковать. Очень удачно попал на распродажу летних вещей и купил в магазине «Кэмел трофи» то ли длинные шорты, то ли короткие брюки, рубашку-поло, ветровку с капюшоном и отстегивающимися рукавами («легким движением превращается…»), кепку и удобные сандалии. Пояснил, что отправляюсь на юг, после чего в любопытных взглядах продавцов появилась печаль людей, только что отгулявших отпуск.

Вернувшись к себе, я пристроил на поясе подаренный Василисой кинжал. Вряд ли мне потребуется оружие. Да я и сам теперь пострашнее пистолета! Но безлюдная зелень за окном, сквозь которую нахально торчал шпиль телебашни, в сочетании с тропическим облачением взывала к соответствующему антуражу: мачете, пробковый шлем, ружье для слонов. Кинжал стал доступным и достойным компромиссом. В качестве запаса пищи я прихватил плитку шоколада и фляжку коньяка. С водой проблемы тут вряд ли могли возникнуть. Лекарства мне, похоже, стали не нужны в принципе. Уж если мой организм за ночь сращивает ребра, мгновенно нейтрализует психоделики и не страдает похмельем, то понос или насморк мне не страшны.

Потом я взял подаренную Феликсом распечатку и пролистал ее, особо внимательно изучая миры, где существует человеческая цивилизация.

И только после этого спустился вниз и вышел… ну, наверное, учитывая Останкинскую башню, можно было пока называть этот мир Москва-2.

Почему-то первым моим впечатлением стала росистая трава. Ноги сразу промокли, но это было приятное, откуда-то из детства, из беготни босиком на даче пришедшее ощущение. Было тепло, но не жарко. Воздух чистый, сладкий, совсем не городской. Птичий щебет звенел в ушах — не вороний грай, не воробьиный галдеж, а пение каких-то пичуг, которым я и названия-то не знал.

Но все-таки местность была не такой безжизненной, как мне вначале показалось. Среди деревьев вилась тропинка — очень аккуратная, обозначенная на поворотах приметными камнями. Она поднималась на холмик, огибала мою башню и снова исчезала в лесу. Все-таки это не лес, скорее — большой лесопарк. Вот и снялся вопрос, куда идти. Двинусь по тропинке… в направлении телебашни.

Моя собственная башня, кстати, в этом мире тоже преобразилась. Стала кирпичной, от земли метра на полтора облицованной коричневой плиткой. Где-то на уровне третьего этажа шла еще одна полоска плиток, на этот раз с барельефами. Я немного отошел от башни, чтобы рассмотреть их получше, и двинулся по кругу.

Больше всего барельефы напоминали советскую пропагандистскую скульптуру сталинских времен. На каждом был изображен человек, со счастливым выражением лица занятый каким-то общественно полезным делом. Рабочий что-то точил на станке, крестьянин держал на вытянутых руках сноп колосьев, женщина-врач выслушивала фонендоскопом больного, футболист пинал мяч, старичок писал на доске формулы (присмотревшись, я даже разглядел сакраментальное E=Mc2). Даже дети на одном из барельефов были заняты не пусканием самолетиков, а чисткой клеток с кроликами.

Если исходить из того, что в каждом мире внешний вид башни как-то соотносится с окружающей обстановкой, то картина складывалась любопытная. Может, это не Аркан с его «плюс тридцать пять лет»? Может, это неведомый раньше мир, где время отстает лет на пятьдесят?

Поживем — увидим.

Я двинулся по тропинке. Путь шел слегка под уклон, идти по мягкой земле было приятно и удобно. А еще радовало, что никаких неуместных восторгов я на этот раз не испытывал. Обычное удовольствие от прогулки по лесу в хорошую погоду.

• Предыдущая
• 51/140
• Следующая