Работа над ошибками. Дилогия - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 45
- Предыдущая
- 45/140
- Следующая
По большому-то счету, это и есть единственная функция каждого человека. Но у нас есть хотя бы иллюзия, что мы рождаемся не только для того, чтобы стать звеном в цепочке поколений и лечь в землю. У кого-то иллюзия денег, у кого-то иллюзия власти, у кого-то иллюзия творчества.
Отсюда, наверное, и смущение при встрече с людьми, уже утратившими свои иллюзии, чья жизнь свелась к простейшим функциям: есть и пить, спать и совокупляться, затуманивать разум алкоголем или наркотиками.
Прогулка по берегу реки с тяжелым узлом за плечами как нельзя лучше располагала к подобным философствованиям. Это самое выраженное свойство русского характера: призывать милость к павшим, сочувствовать каликам и юродивым, чувствовать личную вину за несовершенство мира. Наверное, это то самое свойство, которое мешает стране найти свою «национальную идею» и благоденствовать. Но почему-то мне не хотелось предлагать Диме в качестве национальной идеи лозунг «горе слабым». Может, стране это и пойдет на пользу, только это будет уже другая страна.
В поселке все было по-прежнему. Только рыбаков поубавилось — сидели человек пять, встретивших мое появление дружелюбными улыбками даунов. Я поискал глазами своего знакомого, но дядя Сашко, видать, после борщечка с курятиной лег поспать. Василиса советовала отдать вещи либо ему, либо неведомому мне Мареку, либо женщине по имени Анна. Как я понял, это были самые давние и самые адаптировавшиеся обитатели Нирваны.
— Марек! — позвал я. — Анна!
Никакого ответа. Только таращатся через реку дружелюбные торчки. Вздохнув, я двинулся вброд. Надо было перейти на другой берег через кузню, что ж я сразу-то не подумал… Ну ничего. Высушат тряпки.
Мокрый и оттого злой, с набившимся в кроссовки илом, я вышел на левый берег. Узел с одеждой весь намок и катастрофически отяжелел. Пожалуй, не будь я функционалом, не удержал бы. Подаренный Василисой кинжал в кожаных ножнах мягко шлепал по бедру. Не очень-то нужный подарок, но отказаться или выбросить было неудобно.
— Где мне найти Анну? — резко спросил я ближайшего рыбака — молодого худющего парня с нездоровым, желтоватым цветом лица. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что рыбу парень удит очень своеобразно — леска болталась в воде без крючка.
— Анна, — кивнул парень. — Анна…
Глаза у него были пусты и безмысленны. Пожалуй, толку от него не добьешься…
— Анна там, — сообщил сидящий рядом с парнем мужчина постарше и поздоровее на вид. — Там.
Я проследил за неуверенным движением его руки, поморщился при виде грязных длинных ногтей и кивнул:
— Спасибо.
Анна и впрямь нашлась в указанном домишке. Дверь была распахнута, в единственной комнате, довольно чистой и с влажным от недавнего мытья полом, находились две женщины. Одна спиной ко мне неподвижно лежала на грубом, сколоченном из досок топчане. Похоже, сон на голых досках не доставлял ей дискомфорта, хотя из одежды на ней были только трусики и лифчик. Вторая, одетая в ситцевое платье в горошек и босиком, стирала в красном пластиковом тазике, водруженном посередине комнаты на шаткий стул того же цвета и материала. Выглядела женщина потрепанной, поизносившейся, но обладавшей упрямством и выносливостью. На бултыхающуюся в тазике рубашку она смотрела ласково, будто на щенка или котенка, взятого в дом и теперь отмываемого от уличной грязи.
— Анна?
— Да? — Мое появление любопытства не вызвало. Наверное, это их главная беда — отсутствие любопытства.
— Василиса передала… — Я бросил мокро хлюпнувший узел на пол. Это была то ли штора, то ли покрывало, в которое была завернута одежда, явный секонд-хенд. Сквозь мокрую ткань четко виднелась и подошва маленького детского ботинка.
— Хорошо, — сказала женщина. — Спасибо.
Отрываться от стирки она явно не собиралась. Судя по выражению лица, процесс ей даже нравился. И она что-то едва слышно шептала рубашке, которую стирала, — мне показалось, что я прочитал по губам: «Ты моя хорошая…»
Ужас какой-то. Я представил себе домохозяек, нежничающих с пылесосом, играющих с кастрюлями и обожающих стиральные машины. Домашний труд перестал быть рабством и стал развлечением — всего-то чуток психоделиков в воздухе…
— А что с ней? — уже собираясь уходить, спросил я.
Анна покосилась на лежащую на топчане женщину. Та пошевелилась, будто поймала взгляд.
— Новенькая она, — сообщила Анна. — Спит. Все поначалу много спят, много думают.
Что-то меня тревожило в этой женщине, дремлющей на топчане. Словно… словно я ее уже где-то встречал… не так легко одетую, конечно… точнее — тепло одетую…
Я подошел к топчану, взял женщину за плечо, осторожно повернул.
Девушка, два дня назад бросившая на пол башни записку, улыбнулась мне и сказала:
— Таможня…
Изо рта у нее стекала тонкая ниточка слюны. Правая щека была вся красная, отлежанная на досках.
Возможно, если бы она меня не узнала, я бы колебался. А так — нет.
— Она пойдет со мной, — сказал я.
— Тяжело ей сейчас ходить, — не протестуя, а лишь доводя до моего сведения, сказала Анна. Видимо, это был самый сильный протест, на который способны жители Нирваны.
— Ничего, я помогу, — поднимая девушку и укладывая себе на плечо, сказал я. В бытности функционалом все-таки немало плюсов! — Как она у вас оказалась?
— Мастер ее привел. Вчера.
— Какой мастер?
— Мастер. — Видимо, имени она не знала. — Мастер будет сердиться, что увели.
— Ничего, — сказал я. — Главное, чтобы я не рассердился. Ага? Кто ближе, тот и главный мастер.
Кажется, она еще что-то сказала вслед. Но я уже вышел из домика. Огляделся, чувствуя себя то ли перевоспитавшимся Терминатором, спасающим Сару Коннор, то ли средневековым солдатом, прихватившим из завоеванного города девушку на три дня.
Никто не пытался отбить симпатичную пленницу. Во взглядах нескольких мужчин мелькнул естественный интерес — и только.
— Совсем вы тут закисли, горемыки, — пробормотал я и пошел вброд. Маленькая холодная ванна девушке не помешает.
Один привал я все-таки устроил. Недалеко от башни, можно было и дойти, но я решил передохнуть и проверить, как там моя поклажа.
Девушка блаженно улыбалась, глядя куда-то внутрь себя. Я похлопал ее по щеке, услышал в ответ тихое хныканье и решил пока с расспросами повременить. Закурил сигарету, радуясь тому, что могу испытать кратковременное удовольствие от привычной отравы, а не постоянный и бессмысленный кайф.
— Таможня… — снова сказала девушка. Нахмурилась. Казалось, она пытается сфокусировать на мне взгляд. — Не… не бросай…
Я понял и похлопал ее по ладони.
— Не бойся. Не брошу.
Она расслабилась, и взгляд сразу поплыл, оглупел. Я курил, смотрел на девушку и с удивлением думал, что она не вызывает у меня никаких сексуальных эмоций. Ну совершенно никаких — хотя куда красивее той же Василисы… да и моей Аньки, если честно. Ни загорелое юное тело, ни дорогущее кружевное белье не возбуждали. Наверное — из-за бессмысленных, осоловелых глаз.
А может быть, она не вызывает у меня эмоций, потому что я никогда и не заглядывался на таких девушек? Это все равно что иметь виды на кинозвезду или фотомодель. Пацану в пятнадцать лет — очень полезно для эротических фантазий. Взрослому человеку как-то несерьезно. Такие девушки — для тех, кто ездит в «бентли» и «ягуарах».
Ну или для функционалов.
Я со вздохом забычковал сигарету в мягкую землю, поднял девушку на руки — совершенно рефлекторным движением она обняла меня за шею — и двинулся к башне. Так идти было тяжелее. Но после того, как она попросила о помощи, я уже не мог нести ее на плече, будто свернутый в рулон ковер.
Через пятнадцать минут я внес блаженно улыбающуюся девушку в башню. Кстати, выглядела башня вовсе не так чарующе, как мне показалось вначале, — грубый белый камень, никакой не мрамор, хорошо, если не известняк… Пинком ноги я захлопнул дверь, локтем задвинул засов. Так, что теперь? В Москву, там куда-нибудь в Склиф, в токсикологическое отделение? Нет, не стоит.
- Предыдущая
- 45/140
- Следующая
