Работа над ошибками. Дилогия - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 42
- Предыдущая
- 42/140
- Следующая
За рекой был поселок.
Хоть ножом режьте — это был наш, земной, российский поселок. В худшем своем варианте, том самом, что заставляет патриотов кричать о вражеских происках, а людей более здравомыслящих строить прожекты вроде поиска русской национальной идеи.
Каркасно-щитовые домики, грязноватые стекла в окнах, покосившиеся серые заборчики — все было той унылой серости, что царит в российских селах по весне. Чахлые огородики — казалось, даже морковка в них должна вырастать бурой или белесой, развешенное на веревках белье — той же пыльной окраски. Между домиками бродят, выискивая что-то в пыли, тощие пестрые куры.
Я-то сам городской житель. Я такие поселки обычно вижу из окна поезда, транспортирующего благополучных москвичей куда-нибудь в Питер или Екатеринбург. И всегда утешаю себя тем, что такие села возможны только вдоль железных дорог, вблизи крупных городов, куда вся молодежь из села уезжает, едва получив паспорт. А где-то, конечно же, есть настоящие, как в учебниках «Родной край». С аккуратными домами, кирпичными или бревенчатыми, чистыми палисадниками, резными наличниками на окнах… Где-нибудь есть. На Кубани. Или в Сибири.
А здесь прописалась унылая серость, особенно поразительная на фоне яркой, цветущей природы.
Были здесь и люди. На берегу речки сидела с удочками группа мужчин и мальчишек. Дети были совсем мелкие, дошкольного возраста. Почему-то я сразу это отметил — какой-то провал в возрастах, хотя, казалось бы, на рыбалку должны были собраться взрослые и подростки, а не мальцы, не способные даже толком удочку в руках удержать.
И они все улыбались. О чем-то негромко разговаривали, перебрасываясь почти односложными фразами. До меня доносилось: «Клюет!», «Ага!», «Твоя!», «Да!» Как будто тратить лишние усилия на сложные слова эти люди не хотели… или уже не умели…
Я сел напротив, на другом берегу. Мое появление не вызвало среди рыболовов ни удивления, ни оживления. Несколько улыбок, бодрых взмахов рук. И все.
Снова достав сигареты, я закурил, пристально разглядывая людей. А ведь они наши. Все наши, с Земли. Не отсюда и даже не из Кимгима.
— Нет, Дима, — пробормотал я. — Мне кажется, это не годится на роль новой национальной идеи. И я очень, очень надеюсь, что это не Аркан. Что это не Россия в две тысячи сороковом году…
Один из рыбаков встал. Посмотрел на меня. Отложил удочку. И вошел в воду — не раздеваясь и не разуваясь, даже не засучивая брюки. Почти до середины речушки он дошел вброд, потом метров пять проплыл — и снова побрел по мелководью, приближаясь ко мне.
Ну хоть какая-то реакция!
Не обращая внимания на текущую с него воду, мужчина подошел ко мне и уселся на траву. Дружелюбно улыбнулся. Было ему хорошо за сорок, но выглядел он крепким, здоровым и вполне довольным.
— Здравствуй, хлопец!
— Здравствуй, дядько, — ответил я.
Ну что за «дядько»? С какой стати? Из-за «хлопца», что ли? Но мужчина на такое обращение не обиделся, а спросил:
— А покурить у тебя не найдется?
— Отчего же, найдется, — ответил я в тон. Протянул ему сигареты. Одну мужчина закурил, еще две, взглядом спросив разрешения, спрятал в карман рубашки. В мокрый карман. Я лишь пожал плечами.
— У… — блаженно выпустив дымок, сказал мужчина. — Меня Сашей зовут. Дядя Сашко.
— А меня — Кирилл. — Я не стал иронизировать. Дядя так дядя.
— Издалека пришел, Кирилл?
— Нет. — Я неопределенно ткнул рукой в сторону башни. — Не очень.
— Неужто новый проход открылся? — обрадовался мужчина. — Ну, заживем! Ты откуда будешь?
— Из Москвы.
— А я с Полтавы.
Видимо, исчерпав этим сообщением все темы для разговора, дядя Сашко растянулся на траве, не выпуская из зубов сигаретку.
— И давно вы тут, дядя Сашко? — спросил я.
— Ну… — Он ответил не сразу, покатал во рту сигарету. — Года два. Или три. Горбача когда скинули?
— Горбачева, что ли? — удивился я. — Президента СССР?
— Во-во!
— Да уж лет десять… нет, что я говорю, лет пятнадцать. Я и не помню-то его толком, — зачем-то признался я.
— Пятнадцать? Ого! — восхитился Сашко. На этом его интерес к прожитому вне Земли сроку и закончился. Он засунул руки под голову, с удовольствием дососал сигаретку и мастерским плевком отправил окурок в сторону реки.
— Много народа здесь живет? — спросил я.
— Теперь немало, — охотно ответил Сашко. — Вначале-то я один жил… ну, не один, с друганами… Потом народец прибывать стал.
— А как вы сюда попали?
— Ну, как попадают… — Сашко вздохнул, но не огорченно, а словно бы по обязанности. — С типчиком одним повздорил… тоже мне умник нашелся! Дал ему в глаз, получил в ответ. Нет бы успокоиться… а я его выследить решил. Ну, выследил… домик у него странный, сто раз мимо ходил, не замечал. Пришел ночью с двумя друганами. Ты не думай, мы только морду ему хотели начистить! А что с железками… так он же драться умел будь здоров! Ну и…
Сашко замолчал. Я кивнул и уточнять не стал. Разумеется, три дурня, даже вооружившись арматурой, ничего не смогут сделать функционалу, у которого в способностях есть «рукопашный бой». Это не полоумную старушку вязать.
А потом их выкинули сюда…
— Как называется этот мир? — спросил я.
— Нирвана, — охотно сказал Сашко.
Поднявшись, я еще раз оглядел убогий поселок и его довольных обитателей. Из одного домика вышла толстая рыжая баба, гортанно и будто бы даже нечленораздельно выкрикнула что-то. Я не сразу сообразил, что она звала не по-русски, то ли на норвежском, то ли на шведском языке. А вот один из рыбаков поднялся, подхватил сидящего рядом ребенка лет трех-четырех, усадил себе на шею — и двинулся к домику.
Что примечательно, судьбой удочки он не озаботился. Так и оставил ее лежать на берегу с полощущейся по течению леской.
Удобно, спору нет! Не совсем тюрьма. Не совсем психушка. Яркий, уютный, безопасный мир, где по какому-то капризу природы человек пребывает в легкой эйфории. Кто-то чем-то помешал функционалу — не надо его убивать, не надо запугивать. Схватил и доставил в Нирвану — он сам оттуда не уйдет. Для полной гуманности здесь даже поставили сборные домики (я был уверен, что дядя Сашко со товарищи этим бы не озаботился), посадили яблони… по другую сторону реки, похоже, картофельные поля. В реке есть рыба. Куры несутся. Что еще надо для жизни?
Если что-то надо, то им доставляют, не сомневаюсь. И какие-нибудь аспирины с тетрациклинами, и одежонку. Наверное, даже молочную смесь для детишек…
Я понял еще и почему в поселке живут либо взрослые, либо маленькие дети. Массовое заселение Нирваны началось лет семь-восемь назад. Дети родятся (видимо, эйфория не отбивает все желания до конца), но пока еще не успели вырасти.
Пожалуй, ругать меня не будут. Этот мир вполне востребован функционалами.
Но почему, почему я открыл проход именно сюда?
И вдруг я совершенно отчетливо понял почему. Я ведь хотел увидеть Россию будущего. Кто виноват, что в моем сознании это будущее вот такое: вялые наркотизированные жители, лениво ковыряющиеся в земле, не менее лениво плодящиеся и ничем толком не интересующиеся?
Политик убеждал меня открыть дверь в Аркан. Но так много говорил про будущее России, что во сне я «нашел» мир, максимально отвечающий моим представлениям об этом будущем. Верил бы я в хрустальные города и мраморные дворцы — может, отыскался бы и такой мир.
Слова — это капкан. Если ты неверно понял собеседника, то как ни дергайся, как ни рвись, все равно первый, неправильный смысл болтается в подсознании.
— Дядя Сашко, а откуда сюда люди приходят? — спросил я.
— С верховья реки, — охотно сообщил бывший полтавчанин. — Там проход. Близенько, полчаса идти.
— Ага. — Подумав секунду, я достал пачку и выдал ему еще несколько сигарет. — Спасибо. Скажи, дядя Сашко, а ты в свою Полтаву вернуться не хочешь?
— Чего я там забыл? — Мужчина искренне удивился. — Колбаса по талонам, курочка по праздникам?
Объяснять, что талоны на колбасу не в ходу так же давно, как и бывший генсек Горбачев, я не стал. Кто его знает, как сейчас живут в Полтаве? И уж тем более как там сумеет устроиться дядя Сашко, проживший пятнадцать лет в растаманском раю.
- Предыдущая
- 42/140
- Следующая
