Осенние визиты. Спектр. Кредо - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 69

• Предыдущая
• 69/225
• Следующая

Вскрыть вены в теплой ванне было бы куда приятнее… но, бесспорно, гораздо грязнее.

Ярослав присел на корточки, тронул лицо. Еще теплое. Он чуть-чуть опоздал.

– Ты понимаешь, – сказал он, – это ведь не выход. Никогда выходом не было. Ничего не решало. Ты говоришь – время… время виновато… но ведь и ты сделал его таким…

Голос певца заглушал все. Словно Заров говорил в пустоту, в ватное облако. Ярослав стянул наушники, положил играющий плейер на тело.

– Это – тоже твоя работа, Визитер, – сказал он. – Надо было очень постараться, чтобы смерть стала песней… Говорить, что мир плох, а мы грязь, – это так легко и так верно. Но раньше ты не искал красоты в смерти. Не искал спасения в тупиках.

Визитер улыбался, глядя сквозь него. Он ускользнул от упреков и споров. Он оставил его искать выход в одиночку.

Указав один из путей.

– Нет… – сказал Ярослав. – Все-таки нет.

В прихожей коротко пропел звонок.

– Коммандос. – Визирь шагал по кабинету, заложив левую руку за спину, говорил коротко, отрывисто, словно лаял. – Рэмбо… Товарищ Хайретдинов доверил тебе операцию, которая переломила бы баланс сил. В нашу пользу.

Шедченко казалось, что мир вокруг плывет.

Реально ли происходящее?

Старые стены, старая мебель, все вокруг – как декорации в фильме военных лет.

– Что следовало делать товарищу Шедченко в данной ситуации? – Хайретдинов достал из кармана портсигар, вынул папиросу.

Николай даже не удивился. «Герцеговина Флор»…

– Товарищу Шедченко следовало сосредоточиться на главном противнике. Убийце. Отсечь его огнем. Приказать Печкину подобраться к нему ближе…

– Рашид Гулямович… – Семен поднялся с дивана. Парень держал руки по швам, лицо его слегка побледнело. – Это же не обязанность телохранителя…

– Сидите. Сидите, товарищ Печкин. С вами разговор особый.

Глаза Семена словно покрылись стеклом. Он медленно опустился на диван.

– Однако… – Визирь закурил. – Товарищ Шедченко предпочел выстрелить в девушку. Перешагнуть через свои заблуждения – это похвально. Но… Она ли была в тот момент непосредственной угрозой?

– Она что-то сделала со стариком, Рашид.

Визирь вскинул голову, цепко оглядывая Николая.

– И чем же это угрожало нам? Да, если бы Визард оценил обстановку, признал заблуждения, стал на нашу сторону, имело бы смысл его защитить. Но ведь этого не произошло. Правильно я говорю, товарищ Шедченко?

Николай кивнул. Все правильно. Луна сделана из зеленого сыра, а Земля слеплена из манной каши. На дворе – сорок первый год, и танки Гудериана рвутся к Москве. Сейчас Хайретдинов качнет головой и скажет: «Лаврентий Павлович, обратите внимание…» В углу слепо блеснет пенсне…

– Николай Иванович, как можно совершать подобные промахи?

– Я не допускал и мысли, что ей не страшны пули.

– Должны были допускать! Обязаны были допускать! Все! И что она умеет летать, и что ваши пули – из навоза слеплены.

Хайретдинов вздохнул, сел за письменный стол. Спросил:

– Что прикажете делать товарищу Хайретдинову? Лично отправиться в погоню?

– Я кровью искуплю свою вину…

Он ли это сказал? Черт возьми? Он никогда не оглядывался на начальство – потому и сидел в полковниках, а не стал очередным украинским генералом. Откуда, из каких глубин всплыли слова? Полстолетия – это не время? Поколения – это не дистанция? Он ли здесь стоит – или его вояка-дед, до самой смерти гордившийся, что видел товарища Сталина?

Хайретдинов потер лицо. Непонимающе посмотрел на свою левую руку. Потряс головой.

– Ладно, чушь, – изменившимся тоном сказал он. – Поздно теперь разбор полетов проводить… Семен!

Печкин вскочил. По-прежнему навытяжку, и в глазах – стекло…

– Идите отдыхайте… Вы сделали все, что могли. Я вами горжусь.

Семен раскрыл рот – словно собирался что-то гаркнуть. «Служу трудовому народу», например… Шедченко скривился – только не это.

– Отставить, – резко сказал Хайретдинов. – О случившемся – никому ни слова. Идите, лейтенант.

– Он и впрямь лейтенант? – спросил Шедченко, когда Печкин вышел.

– А вы не знали? Полководец… Да. Выперли из армии по сокращению, только год парень прослужил.

Хайретдинов опустил голову, повел челюстью, описав тлеющей папиросой круг.

– Что делать будем, Коля?

– Вам решать…

– Понимаю, что мне. – Хайретдинов не поднимал глаз.

– Что вы с парнем-то сделали?

Хайретдинов поморщился. Неохотно сказал:

– Сломал я его. Случайно. Это легко происходит с военными. Стоит им лишь почувствовать Власть.

– Вы и впрямь были… им, – прошептал Шедченко.

– Был. Не суди только, Коля. Товарища Сталина легко осудить. А он хорошего хотел. Земля – сад, народ – советский, язык – русский. Жулье на лесоповале, честные работают, а потом на Черном море отдыхают… А, оставим… Наломал товарищ Сталин дров. С головешкой проблемы были… но Власть, Власть – знал!

Хайретдинов поднялся, подошел к Шедченко, коротко, резко велел:

– Забудь все, что говорил. Глупости это. Иное время, иные методы… Куда ты ранил суку?

– В бедро.

– Сколько времени у нее заняло исцеление?

– Секунд десять – двенадцать. Но это была не она, вторая девушка ее подняла на ноги.

– Ерунда. Посланница просто отразила в ней свою силу. Эх, как все усложняется…

– Как же ее убить?

– Побольше пуль всадить. На куски разнести. Или – лишить Силы, что всего надежнее.

– Как?

– Это уже моя проблема – понять как. Хорошо хоть, что вы ушли. Не приведи Господь, схватили бы вас спецназовцы… Полюбуйся!

Хайретдинов прошел к столу, с грохотом выдвинул ящик, бросил перед Шедченко сложенный вчетверо бумажный лист:

– Смотри, смотри!

Николай развернул бумагу и вздрогнул.

Скупыми черно-белыми штрихами на листе был нарисован его портрет.

– Это должны были сегодня показывать по телевизору! Это должны были раздать каждому менту! А не того… дегенерата со скошенной челюстью…

Шедченко молчал.

– Засветились вы капитально, – мстительно сказал Визирь. – Знаешь, сколько мне стоил твой портрет? Ровно столько же, сколько год назад этюд Репина!

Он вырвал бумагу из рук Шедченко, подошел к камину, скомкал, швырнул в огонь.

– Расслабься, солдат… Пронесло. Я тебе показывал свою коллекцию?

– Какую? – тихо спросил Шедченко.

– Этюды мастеров. Картины собирать… пусть этим «новые русские» занимаются. Что в них… в завершенных, лаком залитых. А вот наброски, этюды – видеть, как хотел мастер сделать свое полотно… Это и впрямь интересно. У меня почти сотня набросков. Репин, Иванов, Шишкин, Крамской…

– Принципиально собираете русских художников? – спросил Шедченко.

– А в какой стране живу, Коля? Есть такое слово – патриотизм! – Хайретдинов отвернулся от камина. – Ладно. И на старуху бывает проруха. Не убивайся. Минус Визард – уже хорошо. И минус Кирилл, вероятно… Будешь «Хванчкару»?

Шедченко пожал плечами:

– Если честно – никогда не пробовал.

– Э… многое потерял. Тем больше получишь. – Хайретдинов склонился к столу. – Во здравие и за упокой. Не хмурься, солдат. Пусть сгинут наши враги!

Кирилл не любил афоризмов. Это, наверное, глупое занятие – выдирать слова из контекста, придавать им отточенность, к которой и не стремился автор. Прикладывать сказанное совсем по другому поводу и в другое время – к сегодняшнему дню.

• Предыдущая
• 69/225
• Следующая